ЛЕГЕНДЫ ГАЙДАМАЦКОЙ ПЕЩЕРЫ

Узнал я о ней из письма, а затем — при личной встрече — из рассказа Владимира Гончаренко, студента Приазовского технического университета. Отец ему рассказывал, что много лет назад, когда расспрашивал жителей о местах на Кальмиусе, где рыба хорошо клюет, один старик сказал ему; «Посидите с удочками у Гайда­мацкой пещеры — будете с уловом. И на уху надергаете, и на жареху».

И сам Владик (мой собеседник предложил мне называть его так) в соседнем селе от другого старожила услышал рассказ о Гайдамацкой пещере, к которой тот в детстве с местными ребятиш­ками ходил и которую они не раз облазили, вспугивая тучи летучих мышей. Название села Вла­дик просил меня в очерке не указывать, а то вездусущие туристы легко выйдут на пещеру, хлынут туда и — вполне возможная вещь — испоганят этот оригинальный и — можно, наверно, так сказать — исторический уголок Приазовья. «Напишите, что она находится в каком-нибудь часе без малого езды от Мариуполя», — предложил он, и я обещал ему поступить именно так. Но должен заметить: если Гайдамацкая пещера в течение веков обросла легендами, то сама она не выдумка, а реальность, в чем автор этих строк убедился, лично побывав в ее чреве.

Прежде всего возникает вопрос: откуда здесь, на Кальмиусе, на востоке Украины, гайда­маки, ведь гайдамачество — явление западное. Слово это — «гайдамак» — турецкое, означа­ет — «нападать». Им, как известно, называли участников народно-освободительного движе­ния на Правобережной Украине, направленного, главным образом, против национально- религиозного гнета. Оно возникло во втором десятилетии XVIII века на Волыни и в Запад­ной Подолии. Так откуда же взялись гайдамаки на пограничной речке Кальмиус?

— Но вы же сами писали в своей книге «Мариупольская старина», — парирует мои сомнения Владик Гончаренко, — что весной 1754 года прибыла в Кальмиус из Сечи кара­тельная команда для розыска и ареста гайдамаков. Значит, они в наших местах были.

Да, я действительно писал об этом, опираясь на документы, обнародованные предыду­щими исследователями. Но тогда у читателя может возникнуть вопрос: если гайдамаки бо­ролись за веру православную и свободу украинского народа, то почему же их преследовала командная верхушка Запорожской Сечи, которая вела борьбу за те же самые идеи?

Дело в том, что слово «гайдамак» не случайно происходит от слова «нападать». Гайдама­ки были не только борцами с иноземными угнетателями (главным образом — с польской шляхтой). Они нападали также на помещичьи, старшинские и другие богатые имения. Вла­дельцы последних называли гайдамаков разбойниками и вели с ними борьбу. У бедных же крестьян и казаков гайдамаки вызывали восхищение и сочувствие, они считали их борцами за социальную справедливость. В дошедшем до наших дней устном народном творчестве гайдамаки представлены сказочными героями, они опоэтизированы, окружены романти­ческим ореолом. Такое же, между прочим, явление наблюдается в истории и других народов. Вспомним хотя бы благородного разбойника Робина Гуда, который грабил богатых и разда­вал добычу бедным, был их защитником. В украинском фольклоре гайдамаки тоже предста­ют благородными рыцарями без страха и упрека, которые мстили богатым за обиды, нане­сенные ими народу.

Вот почему «серома» (бедные казаки) Кальмиусской паланки в 1754 году стеной стала на защиту гайдамаков против преследовавшей их карательной команды. Уже одного этого вполне достоверного, документально подтвержденного факта достаточно, чтобы предание о гайда­маках, которые находили кров в скалистой пещере у Кальмиуса, не казалось столь уже безос­новательным и невероятным.

И меня повезли посмотреть Гайдамацкую пещеру (давайте называть ее с большой буквы).

За рулем «жигуленка» сидел директор одного из промышленных предприятий Мариупо­ля Сергей Петрович Мосципан, в «экипаж» входил еще Владимир Константинович Кульбака, заведующий отделом археологии Донбасса Украинской лаборатории охранных исследова­ний памятников археологии, истории и культуры и, конечно, Владик Гончаренко, организа­тор этой чудесной экспедиции или экскурсии — называйте, как хотите.

Из всего «экипажа» я один впервые еду по этому маршруту, остальные в Гайдамацкой пещере бывали не раз и много диковинного от людей о ней слышали. Рассказы моих спутни­ков помогли скоротать время в пути, совсем, впрочем, недолгого.

Сергею Петровичу, например, довелось как-то разговориться с одним пастухом, кото­рый упомянутую пещеру знал с детства, а от старых людей слышал, что жили в этой пещере отчаянные храбрецы — гайдамаки.

Она служила им охранным постом. Здесь они контролировали все суда, которые шли по Кальмиусу вверх и вниз. Ну и «шуровали», конечно, а добычу в этой же пещере и хранили. Кальмиус в те времена был полноводной и, следовательно, вполне судоходной рекой.

— А еще, — добавляет Владимир Константинович, — я слышал рассказ о том, что гай­дамаки устраивали засаду у галечного брода, что неподалеку от нынешней Талаковки. Так как моста через Кальмиус тогда не было, то по этому броду переправлялись возы и целые обозы. Легкой добычей, надо полагать, становились в этом месте и речные суда, так как через брод их приходилось перетаскивать волоком. Таким образом, «шуровать» у этого галеч­ного брода было очень даже удобно.

«Экипаж» обращает мое внимание на степной курган, который медленно проплывает мимо нашего автомобиля. Он называется Пинтучесы, что означает «мышиная гора». Нахо­дится он невдалеке от Сартаны, и люди рассказывают, что когда в 1780 году сюда пришли греки — переселенцы из Крыма, на Пинтучесы жили два гайдамака, которые потом ушли куда-то из этих мест. И я вспоминаю, что эту легенду изложил в одной из своих публикаций старейшина литературы мариупольских греков — поэт Леонтий Кирьяков.

На пути нам встречается не только Пинтучесы, но и многие другие искусственные хол­мы, под которыми скрываются древние захоронения. И мне вспоминается песня о донецкой степи из знаменитого в свое время кинофильма мариупольца Леонида Лукова «Большая жизнь»: «Спят курганы темные, солнцем опаленные…» Правда, сейчас, в разгар весны, они еще хра­нят свою свежую зелень и поэтому особенно радуют глаз.

А спутники напоминают мне об еще одном выдающемся кинорежиссере — Сергее Бон­дарчуке. Вот здесь, показывают мне, Сергей Федорович снимал чеховскую «Степь». Я смот­рю на бесконечный зеленый ковер и пытаюсь представить себе, как прокатилась здесь когда- то пароконная бричка, в которой сидел молодой Антон Павлович Чехов, направлявшийся в любимую им Донецкую Швейцарию — в Славяногорскую обитель.

От этих мыслей отрывает меня рассказ Сергея Петровича об услышанном им от одного жителя села Васильевка, что на Кальмиусе близ Гранитного (Карани). Приезжали будто бы в наши края американцы, целая делегация. Они предложили снова сделать Кальмиус судоход­ным от устья до Донецка. Они пригонят технику и расчистят русло, но при одном непремен­но условии: все, что они раскопают в речном иле, станет их собственностью.

Принимали делегацию с традиционной нашей щедростью и размахом, так что сто­лы, накрытые на свежем воздухе, ломились не только в образном, но чуть ли не в бук­вальном смысле. После принятия хорошей дозы языки у всех, как водится, поразвязались, и у американцев удалось кое-что выведать. Расчисткой русла Кальмиуса они, ока­зывается, заинтересовались потому, что на речном дне покоятся корабли с золотом и драгоценностями, потопленные некогда при различных обстоятельствах запорожцами и гайдамаками. Как они, американцы, об этом узнали? Из космоса заприметили, своими спутниками-шпионами.

И что же ответили компартийные деятели, столь хлебосольно принимавшие заокеанс­ких гостей?

Они сказали «нет». Дескать, зачем мы будем отдавать американцам наше золото? Мы лучше сами его раскопаем.

Но ничего, конечно, не раскопали. Даже начать не успели.

Что вся эта история действительный факт, я утверждать не берусь, хотя мне смутно по­мнится, что о чем-то подобном читал в одной газете. Но что легенда эта имеет какую-то связь с пещерой, к которой мы сейчас едем, я не сомневаюсь.

Но вот «жигуленок» сворачивает с асфальта на грунтовую дорогу. Мы едем мимо Воронь­его базара. Это обычная придорожная посадка, но деревья здесь так густо облеплены воро­ньими гнездами, что даже сейчас, когда листва еще не появилась, сквозь них, как через кры­шу, неба не видно.

Наконец мы у цели. Машина останавливается на высоком скалистом и обрывистом бе­регу Кальмиуса. На косогоре — хоть влево посмотри, хоть направо — насколько хватает глаз море цветов: фиолетовых, синих, желтых, красных. Вот дикие тюльпаны, вот похожие на фиалки, но это не фиалки, а что-то другое. К сожалению, никто из нас, выросших на город­ском асфальте, не знает названия этих чудесных творений природы, высоко в небе поют- заливаются жаворонки и другие пичужки, названий которых мы также не знаем. А «воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка». А Кальмиус в доисторической тишине, почти не наруша­емой отдаленным жужжанием автомобильного мотора, невозмутимо несет свои скромные воды к Азовскому морю. И если бы не комариное жужжание упомянутого мотора да на гори­зонте перечеркивающие небо мачты высоковольтных линий, можно было бы подумать, что мы находимся среди первобытного пейзажа, каким он был и при скифах, хазарах, половцах, киевских русичей, запорожских казаках, гайдамаках.

В такие минуты и ощущаешь «благоволение в человеке» и невольно приходит мысль: «Боже, как прекрасна эта земля!».

Оставляя в стороне отвесную кручу, мы спускаемся по замшелым скалам вниз, в долину Кальмиуса. Под ногами осыпается каменная крошка.

—   Этим гранитам, — говорит Владик, — миллиарды лет.

Однако поистине ничто не вечно под луной. И этот доисторический гранит под натис­ком не веков даже, не тысячелетий, а миллионолетий утратил свою несокрушимую твер­дость и рассыпается от наших шагов на мелкие камешки.

—   Осторожно, — предупреждает Сергей Петрович, — здесь водятся гадюки.

Живописная красочность мира для меня несколько меркнет, я внимательней гляжу под ноги.

Но вот мы уже в долине, и в отвесной гранитной скале, причудливой от многотысяче­летних выветриваний, я обнаруживаю темный зев той самой пещеры, которую в народе до сих пор зовут гайдамацкой, не забыв о тех, кто обитал здесь два с хорошим гаком столетия назад. Вход в нее достаточно высок, однако ниже обычного человеческого роста, поэтому входить в пещеру, склонив голову, как будто отвешивая поклон тем, кто в пору седой запо­рожской старины находил здесь кров и прибежище.

Потолок пещеры не низок: мы стоим в ней в полный рост. Она довольно вместительна — метров 10-12 горизонтальной глубины.

—   Я слышал от старожилов, — говорит В. К. Кульбака, — что еще сравнительно недав­но пещера была глубиной метров в 30, но произошел обвал и «укоротил» ее. Иные утвержда­ют, что в старину подземный ход из пещеры вел на противоположный берег Кальмиуса. Но это уже явная легенда, как и рассказы о сокровищах, которые в том подземном переходе прятали гайдамаки.

Любопытно, что если развести здесь костер, то не задохнетесь: в пещере, кроме входно­го, есть отверстие «этажом выше», и через него сквозняк уносит дым.

На стенах пещеры нет никаких наскальных рисунков и следов ручного труда. Она не выдолблена человеком в гранитной скале, а такой, как есть, сотворена природой.

Что ж, гайдамаки вполне могли найти здесь убежище если не круглый год, то уж во всяком случае в теплые месяцы и, уже вне сомнений, укрываться здесь от непогоды и ждать, пока удача приплывет к ним по речной глади.

И тут я выкладываю своим спутникам заранее приготовленный сюрприз. Известный историк украинского казачества А. А. Скальковский в одной своей работе сообщает, что после разгрома восстания Гонты, знаменитой Колиивщины (1768) некоторые гайдамаки переселились на берег Азовского моря, где их почему-то называли харцызами. Что название донбасского города Харцыск, в народе шутливо именуемом Сан-Харцыском, пошло от тех гонтовцев, «харцызов», утверждать не стану: я этого не знаю. Но что факт, сообщенный А. Скальковским, имеет самое прямое отношение к бытующему в Приазовье легендам о Гайдамацкой пещере, — за это готов поручиться.

* * *

Хотелось бы, конечно, показать как можно большему числу людей Гайдамацкую пещеру, чтобы знали о ней, одной из страниц истории нашего края. Но и желание Владика Гончаренко уберечь этот восхитительный уголок Приазовья от нашествия не вполне цивилизованных туристов (недаром, же их в народе называют «дикими»), тоже понять можно.

Когда мы выбрались из пещеры и по пологому склону шли к берегу реки, я увидел в густой траве еле наметившую тропинку и ногой отшвырнул ржавую консервную банку. Тай­ное рано или поздно, становится явным: здесь и помимо нас бывают любители родной при­роды и истории края.

Поэтому прошу читателей: если, проявив любознательность и настойчивость, вы разы­щете Гайдамацкую пещеру, не разрушайте нашу красоту и память, пощадите этот прекрасный уголок Приазовья.

Лев Яруцкий

«Мариупольская старина»

Новости по теме: Bridgestone Ecopia