Александр Серафимович Попов стал заведующим мариупольской конторой газеты «Приазовский край», издававшейся в Ростове-на-Дону, с 15 декабря 1896 года. Сын казачьего офицера, он учился в Петербургском университете, был знаком с А.И. Ульяновым, старшим братом В.И. Ленина. Это знакомство стоило ему ссылки в Архангельскую губернию, где и началось его литературное творчество.
В Мариуполь он приехал начинающим, несмотря на свои 34 года, писателем, автором всего лишь нескольких рассказов, опубликованных под псевдонимом «Серафимович». Это имя получит международную известность после того, как в 1923 году будет опубликован «Железный поток», справедливо названный эпосом революции. Но это случится четверть века с лишним спустя, а в Мариуполе А. С. Серафимович делал первые шаги как журналист. За 13 месяцев пребывания в этом городе он написал 113 корреспонденций, запечатлевших Мариуполь в переломном 18797 году, когда он, благодаря пуску металлургического завода «Никополь», из купеческого превратился в промышленный.
По переписи 1897 года население Мариуполя составляло 31116 человек, в том числе 5013 евреев (Серафимович в одной из своих корреспонденций называет другую цифру: 8-9 тысяч евреев в тогдашнем Мариуполе).
В Мариупольской публицистике Серафимовича присутствует и еврейская тема. Так, 23 февраля 1897 года «Приазовский край» опубликовал его корреспонденцию, в которой анализировались отчеты о работе местных гимназий, мужской и женской, в предыдущем учебном году.
Отчеты эти сохранились по сей день, потому что на деньги купца А.Д. Хараджаева и благодаря организаторской деятельности Г. И. Тимошевского они были изданы типографским способом.
Директор мужской гимназии Григорий Иванович Тимошевский оставил о себе добрую память, издав в 1892 году книгу «Мариуполь и его окрестности», одним из авторов которой он был. Посредственный преподаватель словесности, он отличился как талантливый организатор. В русской литературе ему «повезло». Я беру это слово в кавычки, потому что в «Записках моего современника» В.Г. Короленко дал Балмашевскому (Г. И. Тимошевскому нелестную характеристику). В Мариуполе же Григорий Иванович, тоже не названный по фамилии, попал под перо Александра Серафимовича.
Г. И. Тимошевский на службе был педантом, строго следовал параграфам всех инструкций. И поскольку антисемитизм в тогдашней России имел государственный, так сказать, статус, то Григорий Иванович, будучи по натуре, как я понимаю, человеком добрым, отдал дань и этому веянию тогдашней официальной моды. Так, например, он подсчитал, что всех взысканий в отчетном году было 169, причем в низших классах на одного гимназиста приходится 0.6 наказания, а в старших – 0.7. «На одного христианина, — пишет Г. И. Тимошевский , приходится 0.6 наказания, а на одного еврея – 1.1; благодаря этому наказуемость в высших классах повысилась, в низших же классах, где евреев меньше, понизилась».
А. С. Серафимович был из тех российских интеллигентов, которые юдобофство считали явлением позорным, а стать на защиту гонимых – делом совести и чести. Антисемистский душок скрупулезных подсчетов Г. И. Тимошевского сразу же насторожил молодого писателя. Серафимович не поленился поднять отчеты о работе гимназий за предыдущие годы и обнаружил такой, к примеру, вывод Г. И. Тимошевского: «Ученики евреи замечаются виновными во лжи, уклонении от требований дисциплины, порядка и проч.».
«Откровенно сказать, — комментирует эти пассажи Г. И. Тимошевского Александр Серафимович, — плохо верится всему этому. Дело в том, что доступ евреям в гимназию ограничен известным процентом. В Мариуполе их много, и они буквально рвутся в гимназию, убивая последние силы и средства на подготовку. И действительно, еврейские дети являются в гимназию с блестящей подготовкой, лучшие ученики – евреи. Кроме того, это забитый, загнанный народ; они вечно озираются в ожидании крика, и, пожалуй, заушения даже (среди мальчуганов, конечно), да и родители их знают отлично, что положение их в гимназии очень непрочно. И при таких-то условиях ученики еврея вдруг выказывают ВДВОЕ БОЛЬШУЮ склонность к шалостям, проступкам, нарушениям дисциплины, чем христианские мальчики! Как хотите, господа, но поверить этому почти невозможно! То же самое говорят и в обществе. Остается предположить одно, что племенная рознь вторгается и в такие области, где место ТОЛЬКО человеческим отношениям. Очень печальное явление».
Будучи в Мариуполе, Серафимович посетил также талмуд-тору, низшее учебное заведение, предназначенное для бедных еврейских детей.
Эта школа была основана в 1870 году бывшим учителем еврейской общины М. А. Огузом и раввином Дином. Училось здесь, поначалу 20 мальчиков. Они изучали еврейский язык, Библию, Русскую грамоту и арифметику. Отметим, что с 1889 года попечителем мариупольской талмуд-торы был Г. О. Авербах, Позволительно, предположить, что речь идет о родственнике будущего академика, знаменитого офтальмолога М. И. Авербаха. Если это так, то Михаил Иосифович был, следовательно, не первым медиком в купеческой «мешпохе» (род) мариупольских Авербахов.
Ко времени посещения талмуд-торы Серафимовичем здесь уже училось около сотни мальчиков. «Посещают школу, — пишет он в корреспонденции от 11 ноября 1897 года, — дети самого бедного класса евреев. Надо только войти в школу, надо только взглянуть на эти бледные, испитые лица детей, на их изодранные костюмы, сапоги, чтобы увидеть, какие лишения испытывают семьи этих детей. Тут много полусирот и немало круглых сирот. У последних нет ни отца, ни матери; этим детям негде преклонить голову, у них нет угла, о них некому позаботиться, они не знают – будут ли они есть сегодня и не придется ли через два-три дня, через неделю, через месяц, как щенятам, умереть где-нибудь под забором…». И этих детей действительно подбирает еврейская община, нанимает у какой-нибудь женщины помещение, где их и оставляют. Но так как они совершенно голые, то собирают старое платье и кое-как одевают их и определяют в талмуд-тору.
Занятия проводились в тесном помещении, в ужасающих условиях. А. С. Серафимович пишет: «Наконец наступила перемена. О, как хочется отдохнуть, побегать! Но побегать негде: шумной толпой высыпают они в коридор, но коридор тесный и узкий. Мало того, с обоих концов у него двери, и эти двери выходят прямо на улицу и во двор: не только нет теплой передней, а нет даже холодных сеней. Поэтому холодный, резкий ветер гуляет по коридору, и страшный сквозняк пронизывает детвору каждый раз, как отворяют двери».
Дети целый день сидят голодные. Ведь слишком далеко идти домой, да и все равно дома нечего есть. А хочется, как мучительно хочется есть!
Нам известны имена людей, с которыми молодой писатель подружился в бытность свою в Мариуполе. Это местные интеллигенты Георгий Георгиевич Псалти, Камбуровы, Рудевичи. То ли от них, то ли от интеллигентов-евреев, но Серафимович был отлично осведомлен о мельчайших подробностях жизни и деятельности еврейской религиозной общины. А подробности были неприглядными: в общине наблюдалось столкновение характеров, борьба мелочных честолюбий. Приведу строки из корреспонденции Серафимовича от 11 ноября 1897 году, оставшиеся в подшивке «Приазовского края»: включая отрывок из нее в свое собрание сочинений, писатель исключил рассказ об интригах в еврейской общине Мариуполя:
«С сожалением надо заметить, писал Серафимович, что здешняя еврейская община слишком далека от дружной работы на общую пользу. Каждый за себя. Бог за всех – вот общий девиз». Мелкое самолюбие, тщеславие, желание непременно играть роль генерала, и, если делать добро, то так, чтобы это все видели и кричали об этом, — такие качества характеризуют одну часть еврейства: другая же задыхается в грязи, нищете и непроходимом невежестве. И вот эти две группы, раз дело касается общественных интересов, стараются вытеснить тех евреев, которые действительно выделяются из массы своей интеллигентностью.
В талмуд-тору избираются попечители, и вот появляются субъекты, которые интригуют среди темной массы еврейства, стараясь пролезть в попечители; слепая же, задавленная нуждой толпа не знает, что творит; она забраковывает интеллигентных людей и выбирает тех, кого точит червь мелочного тщеславия и кто меньше всего способен с пользой стоять во главе общественного дела. Но городская управа отказывается утвердить их в звании попечителей и утверждает только одно лицо, которое, действительно, толково, разумно и энергично берется за дело. Но тут вступают зависть и мелочная мстительность. Дело в том, что ассигнуемых на талмуд-тору сумм далеко не хватает. Приходится дополнять их из пожертвований (на одежду, сапоги и пр. ученикам). Благодаря проискам лиц, желающих непременно стоять во главе общественных дел, пожертвования, поступающие на талмуд-тору, становятся все более и более скудными. Кроме синагоги, в Мариуполе имеется еще два молитвенных дома, духовные правления которых а все расходы по улучшению талмуд-торы взваливают на духовное правление синагоги, что в высшей степени несправедливо, так как эта школа – общееврейское дело, и все евреи должны поддерживать ее, в результате страдают только бедные, ни в чем неповинные детишки.
К теме интриг в еврейской общине Мариуполя и в защиту интеллигентов-евреев, которым мешали занять достойное место в общественной жизни, А. Серафимович уже обращался в своих газетных выступлениях. Так, в корреспонденции от 23 сентября 1897 года («Приазовский край», № 251) он писал:
«Треть населения Мариуполя составляют евреи, их вероятно, тысяч около восьми-девяти. Занимаются они торговлей и ремеслами. Есть среди них много богатых, зажиточных людей, но многие, как это обыкновенно бывает, бедны. Любопытно посмотреть, что же делается в интересах этой части другой, более счастливой, зажиточной и культурной частью еврейского населения.
К сожалению, надо сказать, что евреи в целом так же мало проявляют общественных инстинктов, как и остальное население Мариуполя. Мариуполь в этом отношении как я не раз упоминал, особенно характерный город в смысле отсталости и антиобщественности. Правда, духовное правление располагает известными средствами, образующимися из взносов благотворителей, и раздает эти деньги беднякам, предварительно стараясь проверить , насколько данное лицо действительно нуждается в помощи. В год раздается иногда до трех тысяч рублей. Богатому человеку вынуть и отдать 3, 5, 10 рублей в год ровным счетом ничего не стоит, и раз он отдает эти деньги, — он уже считает себя исполнившим свой общественный долг. А это – глубокое заблуждение. Для общества не столько важно иметь ту или другую сумму, сколько важна живая работа его членов и чтобы они не откупались какими-нибудь 5-10 рублями от такой работы. Среди членов духовного правления есть почтенные, одушевленные самыми лучшими намерениями люди, но, именно благодаря отсутствию самодеятельности еврейского общества, правление осуждено на бессилие. И если оно желает действительно быть общественно-полезным учреждением, оно не должно ограничиваться тем, что два-три раза в год заткнет бедняку глотку тремя-четырьма рублями, а должно привлечь все еврейское общество к работе».
Самое интересное, что выступления Серафимовича по делам еврейской общины Мариуполя не оказались гласом вопиющего в пустыне. Пользуясь терминологией советской партийной печати, можно сказать, что публикации на эту тему были действительными. В одной из последних мариупольских корреспонденций (от 11 января 1898 года) писатель сообщил читателям о благотворных переменах в талмуд-торе. Общественницы – дамы и девицы – окружили бедных забитых мальчиков заботой и вниманием, на большой перемене их, в частности, стали поить горячим чаем (многие из них редко пьют его дома) с хлебом. «Это нравственное явление велико», — с удовлетворением писал Серафимович.
Еще в сентябрьской корреспонденции молодой журналист писал: «Грамотность среди еврейских девочек распространена очень слабо: до сих пор решительно ничего не сделано, чтобы и девочкам дать возможность учиться. Правда, самое лучшее было бы – это поместить девочек в городские школы; но они, к сожалению, переполнены. Необходимо духовному правлению основать элементарную школу для девочек. Ведь имеются же такие школы в еврейских общинах других городов, — ну, хотя бы в Ростове, где она, кстати заметить, и поставлена прекрасно именно потому, что там вся община, в лице своих членов, принимает деятельное участие в школьном деле».
В Мариуполе «Приазовский край» читали очень внимательно, а корреспонденции Серафимовича – в особенности. И что же вы думаете? С легкой руки корреспондента ростовской газеты начали хлопотать об открытии еврейского училища для девочек и еще в бытность Серафимовича в Мариуполе разрешение на открытие такой школы получили. Вскоре это училище было открыто во флигеле при главной синагоге (ныне Харлампиевская, 6). И через 100 без малого лет это обстоятельство сыграло немаловажную роль в жизни возрожденной еврейской религиозной общины: в 1993 году решением Мариупольского горисполкома здание ого училища при синагоге было возвращено бездомной общине. Правда, не целиком, а всего лишь две комнаты. Но и на этом спасибо.
Мы знаем, что Александр Серафимович стоял у истоков публично библиотеки в Мариуполе и был инициатором многих других добрых дел. Ко всему этому мы можем добавить, что известный писатель стал, по существу, вторым – после А.Ф. Петрашевского – историком евреев Мариуполя.
Лев Яруцкий
«Евреи Приазовья»