О, Мариуполь – святая святых, моя Мекка!
Думала ли я, что через столько лет отправлюсь к тебе, словно моя прапрабабка – в Иерусалим?
Знаменитая булыжная мостовая Греческой и Торговой, Георгиевской и Карасевской.
Старинные арки над воротами и каменные стены вокруг дворов…
Я прижимаюсь к горячим камням и закрываю глаза…
Все это уже было, но не со мной.
Наступил 1917 год, расколов Мариуполь на бедных и богатых, на победителей и побежденных.
В необъятных степях Приазовья бушевали банды всех мастей – белые и красные, желтые и зеленые.
Каждую ночь в городе менялась власть. В Мариуполь входили батька Махно и Сонька — Золотая ручка.
Обе дочери Елевферия Платоновича – Лиза и Лена – уехали во Францию и мы ничего больше не знаем об их судьбе. Единственный сын Евгений, получивший за границей образование инженера, воевал в частях белой армии.
В Мариуполе остались только Вера и сам Елевферий Платонович, который пытался спасти свое состояние.
Дом прабабки Елены Платоновны превратился в зону военных действий, так как его фасад выходил на улицу Торговую, по которой ночью входили в город банды.
И ничто бы не спасло семью Мултых от неминуемой гибели, если бы не приносившая в свое время много неприятностей дружба с соседями.
Через дорогу в овраге, именуемом “слободкой”, жила известная в Мариуполе самогонщица, которая по своим, известным только ей агентурным данным, заранее узнавала обо всех переменах в политической жизни города.
Поздно вечером, когда темнело, она кралась к дому Мултыхов и стучала в окошко.
Испуганная баба Лена выглядывала из-за занавески.
— Слышь, Платоновна! Ночью будет власть меняться, опять Махно, стало быть, нагрянет! — шептала, питавшая трогательную любовь к Мултыхам самогонщица.
Баба Лена реагировала мгновенно. Растолкав сонных детей, и напялив на них что попало, она выпихивала их из окна – прямиком в овраг. Там и скрывалась всю ночь семья Мултыхов, пока на улицах гремели выстрелы или чего хуже – шли погромы.
Горели дома, город заволакивало черным дымом…
Когда в Мариуполь в последний раз вошли белые, к дому Елевферия Платоновича прискакал всадник на белом коне. Соскочив с седла, он взбежал по ступенькам на второй этаж, подхватил на руки красавицу Веру и ускакал вместе с ней в порт. Оттуда уходил последний пароход белой армии. Это был Евгений, который вернулся за своей матерью.
Они растаяли в морском тумане, и мы никогда не узнаем об их судьбе.
Осталось только это воспоминание, как прекрасная легенда о преданности и любви — еще одна легенда о Мариуполе…
Что касается самого Елевферия Платоновича, то его дальнейшая жизнь окутана тайной.
По одним предположениям, он тоже бежал во Францию. Баба Женя считала его погибшим.
В Донецком архиве сохранился список членов Мариупольского городского продовольственного комитета 1917 года, и в этом списке –имя Кефели Елевферия Платоновича, который был включен туда от Общества Взаимного Кредита – небольшого банка местного значения. Это позволяет предположить, что после революции он какое-то время продолжал жить в Мариуполе.
Старший брат бабы Жени – Григорий — уехал в Краснодар. Прабабка Елена осталась в Мариуполе одна с двумя младшими детьми. Ивана Григорьевича в то время уже не было в живых.
Началось голодное смутное время.
Чтобы как-то выжить, бабу Женю отправили по селам менять вещи на продукты. Эта поездка едва не кончилось фатально для моей бабки: на поезд с «мешочниками» напали махновцы. Людей выгоняли из вагонов, отбирали ценности, грабили. Некоторых сразу же отпускали, других, которые казались подозрительными, вели к «батьке» на допрос.
Благодаря носу с горбинкой, черной косе и смуглому лицу, баба Женя попала в число арестованных. Ее часто принимали за еврейку, а Махно, как известно, евреев ненавидел.
Семья Мултых не раз прятала от погромов в Мариуполе еврейские семьи, но в этот раз угроза нависла над самой бабой Женей.
Встреча Махно и маленькой гимназистки осталась одним из самых запоминающихся событий в бабижениной жизни. Она описывала ее десятки раз, и каждый рассказ обрастал новыми подробностями и деталями.
Махно подозрительно оглядел похолодевшую от страха бабу Женю. Спросил ее: не еврейка ли она? Получив отрицательный ответ, потребовал повторить несколько раз слово «кукуруза» — это было своего рода тестом. Баба Женя без запинки прокукарекала: «кукуруза» и была временно задержана до выяснения прочих обстоятельств.
Неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы вечером, греясь у костра, баба Женя не встретила в банде махновцев своего друга детства, который потихоньку вывел ее из банды и отпустил восвояси.
Больше менять вещи бабу Женю не посылали.
В августе 1920 года она поступила на работу в Политотдел Черного и Азовского флота. Это звучало очень устрашающе. Я представляла бабу Женю в тельняшке и бескозырке, бороздящую волны двух морей наподобие флибустьера.
На самом деле должность у бабы Жени была самая скромная – машинистка хозчасти.
Что же побудило двух антагонистов – Политуправление флота и гимназистку бабу Женю заключить подобное соглашение?
Обеими сторонами двигала крайняя необходимость. Работникам флота давали сытный паек, и это послужило решающим аргументом для голодающей бабы Жени. С другой стороны, в Политотделе никто не умел печатать на машинке, да и с грамотой было туго.
Таким образом, идеологические противники были вынуждены прийти к консенсусу.
Рабочее место бабы Жени находилось на одном из кораблей, пришвартованных к причалу.
Легко представить себе веселье пролетарских матросов, когда по трапу на палубу взобралась совершенно юная девица с длинной – до колен – косой.
Шутки в адрес бабы Жени летели отборные. Но тут на помощь подоспел седой, видавший виды, боцман. Он быстро привел в чувства развеселившихся матросов, а бабе Жене строго-настрого велел: «Ты, дочка, ежели кто будет обижать – прямо ко мне!»
С огромной теплотой вспоминала баба Женя этого доброго человека, ставшего ее другом и защитником.
Из Краснодара нагрянул, ставший к тому времени актером, старший брат Григорий.
Баба Женя ни разу не рассказывала о том, где он изучал актерское мастерство, но артист он, по ее словам, был прирожденный.
Самый типичный из греков в семье, дядя Гриша был жгучим брюнетом с прекрасным греческим профилем, аристократическими манерами и удивительным искусством перевоплощения. Он всегда красиво одевался, дымил сигаретами и был дамским любимцем.
Вместо неблагозвучной, с его точки зрения, фамилии Мултых, дядя Гриша взял псевдоним «Незнамов», под которым и выступал на сцене.
Он привез с собой, как снег на голову, молодую жену, примадонну Краснодарского театра Тину Степановну.
Прабабка Елена как только увидела тетю Тину, сразу поняла – легкой жизни не жди. Но полюбила ее всем сердцем. Тина Степановна была удивительным созданием – избалованная, хрупкая, чрезвычайно легкомысленная, она страдала манией путешествий. Как только в воздухе веяло весной, Тина Степановна «поднимала паруса» и отбывала в совершенно неизвестном направлении.
Сначала ее пытались искать. Потом, глядя на совершенно равнодушного дядю Гришу, все махнули рукой.
— Куда она денется! – бодро парировал все нападки родичей дядя Гриша.
И действительно, Тина Степановна всегда возвращалась, посетив каких-то бесчисленных дальних родственников и знакомых. Она была создана для театра, гастролей и была великолепной характерной актрисой.
Григорий Иванович и Тина Степановна выступали на сцене знаменитого Мариупольского Драматического Театра. Но это продолжалось недолго, потому что в Приазовье начался ужасный голод. Бабижениного флотского пайка и артистических заработков на жизнь не хватало.
Григорий Иванович уехал в Краснодар, забрав собой всю семью. Баба Женя описывала изнурительно долгое путешествие в теплушках, голодные очереди за кипятком, бесконечные остановки и грабежи, пока они, наконец, не очутились на Северном Кавказе.
В Краснодаре было более сытно и тепло.
В 1922 году баба Женя поступила на роботу в украинскую актерскую труппу, а чуть позже – журналисткой в отдельное Краснодарское управление.
Семья Мултыхов жила при театре и жизнью театра. Каждый вечер все сидели на спектакле, а уж премьеры были настоящим праздником!
Неудивительно, что именно в этой артистической среде баба Женя встретила свою первую и единственную любовь. Она была однолюбкой, как все, кто рожден под знаком флегматичного Козерога. Трудно понять – чем баба Женя привлекла своего будущего мужа, оперного певца и красавца?
Они познакомились во время гастролей прямо на концерте. Голос у Михаила Михайловича был изумительный, недаром даже Николай II, услышав его со сцены, передал приглашение выступать в императорском театре. Но революция разрушила все планы.
Весь вечер Михаил Михайлович смотрел в зал на молодую смуглую девушку с черной косой.
А под конец концерта спустился со сцены с букетом алых роз и подарил их незнакомке.
Поклонницы были шокированы, а баба Женя сражена наповал.
Семья с осторожностью отнеслась к жениху – слишком большой была разница в возрасте.
Но бабу Женю нельзя было остановить. Вскоре они поженились.
Семейное счастье было относительным. Михаил Михайлович был неуправляемым горячим человеком, кроме того, он был азартным игроком, и из дома начали исчезать ценности.
Особенно потрясло бабу Женю, когда Михаил Михайлович проиграл ее фамильное кольцо.
Она закатила ужасный скандал, но долго сердиться на мужа не могла. После каждой выходки его мучило раскаяние, он приносил цветы и делал дорогие подарки.
Жить с таким человеком было трудно.
Вскоре в семье появился ребенок, которому дали кавказское имя – Тамара.
Это была моя мама.
Баба Женя не любила вспоминать об этом периоде своей жизни. Думаю, что она умышленно «забывала» события тех лет. Только отдельные яркие эпизоды дошли до нас, словно «выхваченные» цветные кадры из черно-белого кино. Например, поездка по станицам, которых было множество вокруг Краснодара.
У Михаила Михайловича, как и у отца бабы Жени, было несметное количество закадычных друзей. Однажды он отправился с семьей в гости к станичникам.
Стояла суровая зима. Баба Женя с ребенком сидели в тачанке, закутавшись в казачьи бурки.
Долго ехали по ночной степи. Вокруг — ни души, только черное небо и сияющие звезды над головой. Ледяной ветер обжигал щеки. Начали думать, что заблудились. Но вот, вдали показался первый огонек, за ним – еще и еще…
Это была станица. Замороженных гостей вытащили из тачанки и повели в дом, согрели и накормили такими невиданными яствами, что это запомнилось навсегда, так же как и гостеприимство казаков.
Бурная романтика с Михаилом Михайловичем длилась несколько лет. Но однажды баба Женя ушла от своего непредсказуемого мужа, забрав с собой дочку.
Вернулась к Елене Платоновне и братьям.
Михаил Михайлович долго не мог смириться с потерей, и для всех стало огромным облегчением, когда он встретил другую женщину и обрел семью далеко от Краснодара.
Баба Женя больше никого не полюбила, она была однолюбкой.
Потянулись серые будни. Мысль о родном Мариуполе не оставляла семью.
Он снился по ночам – мятежный, тревожный, знакомый до камушка у порога…
Однажды кто-то из братьев отважился заехать в Мариуполь. Приезд вызвал шок – в городе все изменилось, дом на Карасевской был национализирован, в нем жили чужие люди.
Больше о поездке в Мариуполь никто не зарекался, это стало своего рода «табу».
Иногда я думаю о том, какое потрясение пережили бы мои предки, если бы узнали, что кто-то из семьи вернулся в Мариуполь спустя восемьдесят лет – в канун нового тысячелетия!
Вареник Н. В.
http://www.litsovet.ru