ВОССТАНИЕ ФРОНТОВИКОВ-1

В череде лет тот год был самый короткий. Когда истек последний день января, сразу же наступило 14 февраля. Согласно введенному большевиками новому стилю.

В песнях его называли боевым: «Боевой восемнадцатый год».

Боев действительно хватало. Много хуже было с продуктами.

В марте «Революционное Слово» («PC») писало: «Сахара в распоря­жении городского продовольственного комитета в настоящее время не имеется. Надежды на хотя бы относительно скорое получение тако­вого сомнительны».

Позднее в поэме «Хорошо!» потомки прочтут об этом времени: «…как назло, есть революция, но нет масла».

Историки эпохи социализма в один голос уверяют нас, что 30 де­кабря 1917 года (12 января 1918 г.) в Мариуполе окончательно побе­дила советская (читай: большевистская) власть. Ой ли? Так ли оно было?

Листаю «PC» (орган большевизированного Совета рабочих, кресть­янских и солдатских депутатов, выходил с 9 марта 1918 года — с этой даты ведет свое начало «Приазовский рабочий» — до 30 апреля 1918г., когда город был уже оккупирован австро-венгерскими войсками, всего вышел в свет 41 номер) и диву даюсь. Если мариупольцу в это сума­тошное время пришла бы в голову сумасбродная мысль построиться и просить власть об отводе ему земельного участка, куда он, как вы дума­ете, должен был обратиться? Понятно: к власть предержащему Совету рабочих и крестьянских депутатов (СРиКД). Ан нет: этими делами за­нималась городская (в иной редакции — мещанская) управа, о чем она публично заявляла в «PC». Привожу одно лишь такое объявление: «К выдаче суточного довольствия эвакуированным солдатам и увечным воинам. Выдаваться УПРАВОЙ не будет: нет денег, нет продуктов». Видите: не СОВЕТОМ, а УПРАВОЙ.

И когда дирижер Г. А. Бреннер предложил свои услуги для сфор­мирования духового оркестра, который по традиции многие годы иг­рал в городском саду, он обратился, как пишет газета, не в Совет, а в Управу («PC», N 13). Более того, когда Василий Афанасьевич Варганов в своих воспоминаниях уверяет нас, что после его бандитской провока­ции осенью 1917 г. с взрывами бомб (то есть ручных гранат) Город­ская Дума больше уже никогда не собиралась, не верьте ему. Загляни­те в 13-й номер «PC» и увидите, что черным по белому напечатано: на 28 марта (1918 г.) назначено заседание Городской Думы.

Но час от часу не легче: в N 18 от 31(18) марта «PC» звала на «экст­ренное собрание боевой дружины партии С.-Р.». Вот текст: «В воскре­сенье 3 марта, в 4 часа дня, в помещении комитета назначено экстрен­ное совещание боевой дружины городского района».

Во те на: ее же разгромили и разоружили 30 декабря (ст.ст.) 1917 года!

Ну хорошо, действие в Мариуполе горкома партии С.-Р., возрожде­ние ее боевой дружины можно объяснить скоротечным романом боль­шевиков с левыми эсерами, когда последние входили в правитель­ство Ленина. Но все равно удивляет, что действовал еще городской голова Я. Г. Способин, виднейший местный меньшевик.

У кого же была власть в Мариуполе 1918 года? Выходит, властей было много. А многовластие — это безвластие.

Анархия.

Известно: чтобы властвовать, надо иметь не только вооруженную силу, но и деньги. Хотя бы на то, чтобы эту вооруженную силу содер­жать.

Послушайте, что говорил тогда комиссар общественной безопасно­сти Рудаев (большевик): «Милиционеры голодают. Подоходный налог не выплачен. Без средств мы не можем быть комиссарами обществен­ной безопасности».

Что делает власть (я имею в виду большевистскую власть), когда у нее нет денег? Она начинает оперировать только двумя из четырех действий арифметики: отнимать и делить.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПРЕЗИДИУМА МАРИУПОЛЬСКОГО СОВЕТА РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ

Все лица, кои обложены комиссией для взноса 3-миллионного на­лога, должны внести 25 марта с. г., к 12 часам дня, причитающуюся с них сумму обложений, согласно распределению комиссии, в Штаб Во­енного комиссариата (епархия В. А. Варганова. — Л. Я.) Мариупольско­го Совета рабочих и крестьянских депутатов. Если же означенные лица не внесут в указанное время причитающегося с них налога, то должны явиться также в указанный штаб, где будут взяты на учет и отправлены на фронт для рытья окопов, ложементов и т. п. работ по устройству позиционных укреплений.

(«Революционное Слово», N 12 от 24.03.191В г.).

В городе в это время находилось 970 военнопленных. Они стара­тельно трудились, были исполнительны и дисциплинированны. Вот только содержать их было не на что. И тогда их отдали на «кормление» кинотеатрам. Последние на отчисления от своих доходов должны были кормить тысячу без малого ртов.

А как же обстояли дела у владельцев иллюзионов?

Вполне сносно.

Мариупольцы, как и все грешные люди, жаждали хлеба и зрелищ. Недостаток первого они старались компенсировать обилием второго.

В «Гиганте» они смотрели фильму (тогда он пребывал в женском роде) «Король Парижа», в «XX веке» -«грандиозную картину «Черный кардинал в семи частях». «Иллюзион» заманивал «колоссальной лен­той «Злая яма», а в электротеатре (тогда еще не говорили кинотеатр) дирекции И. Федченко «Солей» предлагали «Мучительную тайну», «Ко­лизей» же С. Динерштейна и К°, не вдаваясь в подробности, предлагал «роскошную программу картин».

Зазывная реклама продуктов вплоть до самых изысканных и экзо­тичных исчезла со страниц городской газеты, как сон, как утренний ту­ман. Но еще не до конца исчезла инерция кипучей деловой предпри­имчивости мариупольцев. В условиях полуголодного существования «Революционное Слово» печатает объявление об открытии «образцо­вой паштетной», а вот что сообщала в марте Восемнадцатого года ма­дам С. Кремнева:

«Имею честь довести до сведения почтеннейшей публики г. Мариу­поля, что мною открыта вновь отремонтированная КАФЕ-СТОЛОВАЯ «ЛЮКС» С. Кремневой.

Мариуполь, Екатерининская ул., д. 31, тел. 82.

Кухня под наблюдением опытного кулинара. Всегда свежая прови­зия. Прохладительные напитки. Имеются кабинеты. Принимаются за­казы абонентов и отпускаются обеды на дом.

С почтением С. КРЕМНЕВА».

Ну совсем как в доброе старое время!

Но нет, недобрым было то время. Росла, как обычно при многовластье-безвластье, преступность. Из кабинета директора «Русского Про- виданса» похитили кругленькую сумму в 32 500 рублей. Ограбили Ус­пенскую церковь. Организовано покушение на А. С. Гоффа. Всего не перечислишь.

Что в этих условиях предпринимает СРиКД? Прежде всего заметим, что, судя по газетным отчетам, Варганов ни разу не принял участие в его, Совета, работе или в заседаниях его исполкома. Он как будто утра­тил интерес к этому органу власти. Может быть, потому, что убедился: никакой реальной власти Совет не имел. И Василий Афанасьевич, на­много опередив знаменитого китайца, пришел к простой и гениальной в своей простоте мысли: «Винтовка рождает власть». Он занимается своими красногвардейцами, формирует боевые части Красной Армии. Он — комиссар по военным и морским делам г, Мариуполя и уезда.

Гремят его приказы: «Как можно скорей в интересах защиты завое­ваний революции, в интересах укрепления диктатуры пролетариата приказываю скорее формировать боевые единицы, пехотные, артилле­рию, пулеметные команды, разведочную и т. д…»

И угрозы: «Под страхом расстрела приказываю начальнику хозяй­ственной части присматривать за съестными продуктами, предназна­ченными для похода…»

Приказывает населению сдать оружие: «Не исполнившие этот при­каз будут расстреляны».

Опираясь на свои вооруженные силы, Варганов, не спрашивая Сове­та, творил, что хотел. Безобразий было много: незаконные аресты, обыс­ки, реквизиции.

На проходившем в марте в Мариуполе крестьянском съезде вне очереди получает слово представитель меньшевиков Баляев: «Вчера были арестованы пять рабочих социал-демократов, производились тщательные обыски с мандатами Военного штаба (варгановского. -Л. Я.) и без мандатов. Обращение как с арестованными, так и с члена­ми семейств их было грубое, грубее, нежели в старое николаевское время».

И мы видим, что Совет (по едино­душному утверждению советских ис­ториков, большевистский) борется с главным большевиком Мариуполя, распоясавшимся Варгановым. И иногда добивается успеха. Вот сооб­щение в N 19 «PC»: «По настоянию Исполнительного Комитета Совета рабочих и крестьянских депутатов возвращены арестованные красной гвардией товарищи: В. Семилов, Фя- дин, Короткое, Н. Филимоненко, Богроновский и др. — всего 12 человек».

Бесчинствующие красногвардей­цы Варганова встречали сопротивле­ние населения еще до восстания фронтовиков. Так, явившимся в Сар- тану посланцам военного комиссара крестьяне намяли бока так, что неко­торых красногвардейцев увезли на завод с поломанными ребрами. Кое-кому из них во время схватки был приставлен к виску револьвер, однако оружие в ход не было пущено. Не осмелились стрелять и красногвардейцы.

26 марта 1918 года «Революционное Слово» (N 13) напечатало от­чет об обсуждении вопроса «О событиях в Сартане». По словам док­ладчика красногвардейца Цыбульского, сартанцы сами начали изби­вать красногвардейцев, за что последние наложили на крестьян кон­трибуцию: 100 000 рублей деньгами, 500 пудов хлеба (ячменя) и 30 лоша­дей.

Представлявший сартанцев Харакоз (инициалы не указаны) мог бы, вероятно, рассказать о том, что его земляки, люди рассудительные, сдер­жанные и законопослушные, не могли ни с того ни с сего наброситься с кулаками на непрошеных гостей. Он мог бы, не сомневаюсь, расска­зать о безобразиях, которые творили красногвардейцы, чем и вызвали в Сартане взрыв. Но делать это на исполкоме Совета он не стал, а только настаивал на снятии с сартанцев контрибуции.

Оппонентом Харакоза выступил большевик Меднис. «Главари дол­жны быть наказаны как контрреволюционеры, — заявил он. — Контрибу­ция должна пойти на обеспечение семей искалеченных красногвар­дейцев. Но контрибуцией должны быть обложены богачи».

Слово снова берет Харакоз: тов. Цыбульский, говорит он, ошибает­ся, когда утверждает, что в Сартане была определенная организация. Это сплошное недоразумение. Пусть следственная комиссия разбе­рется, кто прав, кто виноват, и тогда пусть виновный понесет достойное наказание.

Исполкомовцев это не устраивает, и Нейбах заключает: «Дело ясно, как божий день, что тт. сартанцы хотят защитить своих».

Поставили на голосование: большинство — за взыскание с сартан­цев стотысячной контрибуции.

Вопрос о взыскании 500 пудов ячменя пусть решает продовольствен­ная комиссия. Комиссару земледелия поручили отобрать 30 лошадей у имущих и передать их нуждающимся сартанцам.

На заседании исполкома 29 марта выступил Киров. Не Сергей Ми­ронович, а местный комиссар юстиции, тоже большевик. «Он отмечает необходимость бороться с комиссародержавием, которое мешает про­водить в жизнь советские постановления». Выступивший вслед за ним некий Кисин поддерживает предложение Кирова — бороться с комис­сародержавием.

Фамилию человека, ставшего в Мариуполе диктатором, эти испол­комовцы не назвали, но вот встает Г. И. Македон, авторитетный боль­шевик, в то время комиссар по печати, а несколько позднее — организа­тор и руководитель большевистского подполья в Мариуполе, и гово­рит без обиняков: «Мы каждый раз обсуждаем вопрос о действиях т. Варганова. Я предложил бы заседать нам возле т. Варганова, чтобы он не действовал единолично».

Это к вопросу о том, что восстание фронтовиков в Мариуполе — это, как утверждали советские историки, мятеж под лозунгом «Советы, но без большевиков». И теперь, и потом мы увидим, что «комиссародержавием», «диктатурой Варганова» возмущались сами большевики.

Чтобы как-то пресечь произвол варгановцев и его военного штаба, Совет принял доступные ему меры. Вот документ:

«Президиум Мариупольского Совета рабочих и крестьянских депу­татов доводит до сведения, что мандаты, предъявленные от имени Во­енного штаба и различных комиссаров на предмет ареста, конфиска­ций, реквизиций и т. д., помеченные числом до 1 апреля, считаются недействительными. Президиум просит всех граждан подобных лиц немедленно задержать и препроводить в Военно-Революционный штаб или в ближайший комиссариат».

Как же, задержишь их и препроводишь, если у них «винты» и «пушки», а у тебя только голая законопослушность да еще революционная со­знательность.

Обыватель, то есть горожанин, чувствовал себя в этих условиях бо­лее чем неуютно.

31 марта 1918 года «Революционное Слово», проявив либерализм, напечатало «Песню растерянного обывателя». Его автор Яков Фим ни до, ни после этого на страницах городской периодики не появлялся. Возможно, и скорее всего, это — псевдоним. Но стихотворение замеча­тельно точно выразило умонастроения «обывателя» (в том смысле, как сказал Ярослав Смеляков: «Я ведь тоже обыватель и еще намерен быть», то есть житель, стремящийся к мирной жизни — без революций, восста­ний, налетов и контрибуций):

Пускай мещанством укоряют, — Мне все равно.

Я по покою изнываю, — Давным давно.

Год скоро станет, как из нормы Изъяли нас.

А все борьба, война, реформы, — За часом час.

Я не буржуй, я сам душою Социалист;

Но к счастью путь, но путь героя Ведь так тернист.

С опаской лечь, вставать в тревоге Сил больше нет.

Мне в жизни мелочной, убогой —

Не до побед. За ночку сна, за день покоя,

Могу сказать, Я б сдал позиции без боя —

И был бы рад. Пусть рабство, козни капитала

Опять придут, Пускай острей вонзится жало

В больную грудь. Вам не лишить меня стремленья

Вернуть уют, Где б я спокойно, без волненья —

Мог отдохнуть. Я сам бессилен, как окурок,

Мой пыл погас — Скорее черт бы, немец, турок От революции нас спас.

(Сохранена пунктуация оригинала).

Энергичный и настойчивый Варганов все же сколотил разношерст­ный отряд в составе 3000 человек с пулеметами и артиллерией и от­правился под Екатеринослав громить шестисоттысячную австро-гер­манскую армию, которая по приглашению Центральной Рады хлынула в Украину.

Мне рассказывал участник этого похода Андрей Степанович Гусько, чекист, дослужившийся до звания майора, и, разумеется, коммунист. Рассказывал, взяв с меня слово, что я никому ничего, хотя ему уже было восемьдесят и что ему могло еще угрожать со стороны властей? Анд­рея Степановича уже нет в живых, скончалась и эпоха, его сформиро­вавшая. Считаю, что эти обстоятельства освобождают меня отданного в свое время слова, и излагаю здесь рассказ А. С. Гусько.

— Доехали мы до Волновахи, высыпали на перрон и первым делом начали громить буфет. И так на каждой станции. Что творилось! Пере­пились в стельку. Между тем по линии передали о наших подвигах, и когда мы прибыли в Синельниково, перрон был уставлен пулеметами и нас предупредили: если попытаемся выйти из вагонов, будет немед­ленно открыт огонь на поражение.

Советские историки утверждают, что сначала варгановцы под Екатеринославом одержали победу, в чем я крепко сомневаюсь, тем более, что и А. С. Гусько мне сказал: «Никакой победы не было». Зато уж у станции Горяиново регулярные части австро-германской армии рас­колошматили варгановский отряд, да так, что от него сохранились только жалкие остатки. Вот с ними Василий Афанасьевич, слегка контужен­ный под Горяиновом, вернулся в Мариуполь.

Между тем к руководству влиятельного союза «Металлист», союза моряков, союза железнодорожников пришли меньшевики. Советские историки пишут: «Воспользовавшись отсутствием в городе Варганова и других видных большевиков…». Может быть, итак. Но факт: рабочие качнулись в сторону «контрреволюционеров», как и по сей день назы­вают иногда считающие себя краеведами люди, у которых неизвестно чего больше: невежества или амбиций.

8 апреля 1918 года в городе вспыхнуло восстание фронтовиков.

Да простится мне грех самоцитирования, но я приведу здесь отры­вок из своей давней статьи. Я уже рассказал в книге «Никополь» и «Провиданс» о том, что осенью 1965 года Василий Афанасьевич при­ехал в наш город и общество «Знание» организовало экскурсию по местам революционной славы. Так я и назвал свой очерк, который «При­азовский рабочий» напечатал 13 октября 1965 года.

Рассказ о восстании фронтовиков я записал тогда со слов Варга­нова.

«Автобус останавливается у шлаковой горы. 8 апреля 1918 года здесь находились позиции мариупольских красноармейцев. В тот день в городе вспыхнуло белогвардейское восстание. Чтобы ввести массы в заблуждение, белогвардейцы демагогически называли себя «фрон­товиками». С запада надвигались полки австро-германской армии. Совет получил приказ отступить из Мариуполя и вывезти ценности. Чтобы обеспечить эвакуацию, надо было задержать «фронтовиков», уже захвативших город и арестовавших группу красноармейцев. Красная артиллерия открыла огонь, не давая белогвардейцам захватить заво­ды. Ни один снаряд не упал на город, они разрывались на пустырях у Кальчика.

Эсеры, захватившие порт, предъявили ультиматум: если Варганов не прекратит огонь, мы откроем огонь по заводам. Затем с белым фла­гом прибыли белогвардейские офицеры-парламентеры. Они потре­бовали выдачи Варганова и Вильклиша».

Здесь, дорогой читатель, позвольте мне перевести дух. Тяжко и стыд­но мне перечитывать эту сплошную ложь, которую я, нисколько не со­мневаясь в правдивости рассказчика, члена КПСС с 1914 года, как его представили, человека, чьими устами была провозглашена советская власть в городе, и проч. и проч., добросовестно записал, и как истину в высшей инстанции ее напечатал «Приазовский рабочий». На самом деле никаких белогвардейцев не было, а были фронтовики, в том числе и прапорщики. И парламентеров этих варгановцы расстреляли, как свидетельствует один большевик в своих мемуарах. Но тогда я ничего этого не знал. И сегодня выпью эту горькую чашу до дна, продолжу цитирование того, что много лет назад я написал собственной рукой.

«Красноармейцы были возмущены.

—   Даешь город! — раздались крики. — Выручим наших товарищей из рук палачей!

—   Товарищи красноармейцы! Мы все равно уходим из города, неза­чем устраивать ненужное кровопролитие. Постараемся мирно освобо­дить наших товарищей.

—   Как же, договоришься с контрой! Добром они их не отпустят!

—   Я сам поеду в город.

—   Это безумие, живым ты оттуда не вернешься!

Все-таки Варганов, Зинченко, Пальчинский и еще один боец сели в «Бенц» и отправились в город, захваченный мятежниками.

8 апреля цирк Яковенко был набит битком белогвардейцами: там шло собрание. «Бенц» плавно подкатил к цирку, и в одну минуту охрана была обезоружена. Одноглазый «Максим» пристально уставился на входные двери.

—   Если белые попытаются выйти — открыть огонь!

Варганов и Зинченко, огромный матрос с Балтики, державший в руках пулемет «Льюис», вошли в цирк.

—   Я привез вам комиссара Варганова!

Офицеры, сидевшие в первых рядах, привстали:

—  Арестовать его!

—  Тише, господа офицеры, не шумите! — бас Зинченко уверенно рас­катывался под сводами цирка. — Сидите спокойно, а то… — и матрос выразительно обводит зал пулеметом.

—   Отсюда никто не выйдет, — сказал Варганов, — вы окружены. Мы не хотим кровопролития. Даем 10 минут на размышление: вы освобожда­ете наших красноармейцев и даете мне произнести речь».

Здесь я выпущу два абзаца…

«Арестованных красноармейцев освободили: длинной цепочкой они прошли к выходу. «Бенц» развернулся и, взревев мотором, умчался в заводской район. Ни один выстрел не прогремел в цирке».

Сегодня я перечитываю тот давний очерк, написанный с наивной и несокрушимой верой в святость каждого слова героя Октября, и не могу поверить: неужели Василий Афанасьевич назвал участников того восстания белыми, белогвардейцами? Ну хорошо, пусть меньшевиков и эсеров он называл контрреволюционерами и предателями народа, но не белогвардейцами они были. Кроме того, среди тех, кто выступил против «диктатуры Варганова», были и самые последовательные боль­шевики. Так как же: Варганов беззастенчиво врал тогда, в октябре шестьдесят пятого, будучи уверенным, что его оппоненты Восемнадца­того года начисто уничтожены и теперь ему никто не возразит, или я, может быть, напутал по неведению, недостаточному знанию политичес­кого спектра того времени?

Сейчас я перечитываю рукописные воспоминания Варганова 1957 года — нет там упоминания о белогвардейцах. Выходит: mea culpa, — как говорили римляне, мой грех, моя вина. Поскольку главным организато­ром восстания был прапорщик Шапиро, то есть офицер, а офицеры, в моем тогдашнем представлении, белогвардейцы, тем более, что высту­пили против истинного большевика Варганова, поэтому я и написал: белые. А Василий Афанасьевич читал мою статью, захлебываясь от во­сторга, и не счел нужным объяснить, что никаких белогвардейцев в цирке Яковенко не было. Сам он пишет так:

«8 апреля 1918 года меньшевики и эсеры организовали митинг вос­ставших «фронтовиков» (почему Вы берете в кавычки это слово, Васи­лий Афанасьевич? Ведь то были не чета Вам, не нюхавшего пороха на «царской» войне, а настоящие окопники, георгиевские кавалеры, зака­ленные в боях воины. — J1. Я.), на котором избрали комиссию по свер­жению «диктатуры» Варганова». (И слово «ДИКТАТУРА» в этом случае, Василий Афанасьевич, Вы совершенно напрасно берете в кавычки). Но продолжим цитату: «Предатели народа в Мариуполе выступили про­тив Советской власти, пропагандируя лозунг: «За Советы, но без ком­мунистов».

Ни в одном документе я не встретил и малейшего возражения про­тив участия большевиков в органе власти и вообще политической жизни. Только против «мародеров революции».

Выпишу еще два абзаца из воспоминаний Василия Афанасьевича:

«Мы заняли позицию между металлургическими заводами и горо­дом и во избежание кровопролития, грозившего полным истреблени­ем «фронтовиков», я на автомобиле «Бенц» с пулеметом выехал со сво­ими товарищами в логово восставших — цирк Яковенко.

Разоружив охрану у цирка, мы с ручными пулеметами вошли в ло­гово (словечко явно из другой эпохи, времен последнего победонос­ного окончания Великой Отечественной войны. — Л. Я.) с требованием освободить арестованных красногвардейцев, иначе мы откроем огонь, а Мариупольский полк войдет в город».

Варганова выслушивали и печатали много раз. А теперь, как гово­рили древние римляне, audiatur et altera pars -да будет выслушана и другая сторона. Благо нам посчастливилось дожить до времени, когда это позволено.

Так проследим же по «Революционному Слову» ход событий в апре­ле 1918 года.

(Продолжение следует)

Лев Яруцкий

«Мариупольская мозаика. Часть 1»