6
В романе «Возмездие» Дзержинский спрашивает своих соратников, кто из окружения Савинкова самая влиятельная, а значит, и самая опасная личность. Пузицкий, улыбаясь, сказал:
— Если измерить это по степени влияния на Савинкова, как бы такой личностью не оказалась жена Деренталя.
В личной карточке Бориса Викторовича, хранившейся в сейфе французской разведки, было записано: «К женщинам эротически равнодушен, однако они являются одним из пунктов его обостренного честолюбия и самолюбия».
Любу Деренталь он, видимо, полюбил глубоко и искренно. Заметим, что она была на двадцать лет моложе «Бори». Пошлый адюльтер, банальный роман со своей секретаршей -это было не для Савинкова. Кроме того, Люба ставила твердое условие: официальное оформление брака.
Надо было объясниться с Александром Аркадьевичем. Эту миссию взял на себя сам Савинков. Между ним и Деренталем состоялся «мужской разговор». «Министру иностранных дел» ничего не осталось, как уступить свою молодую жену шефу. Между тем Савинков был женат. В упомянутых мемуарах Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» рассказывается о том, как в Севастопольской крепости Борис Викторович ждал смерти, от которой его спас часовой, вольноопределяющийся Зильбеберг. Савинков совершил фантастический побег, а Зильбеберга повесили. «Борис Савинков, — пишет Эренбург, — женился на его сестре. Он любил маленького сына Леву и, говоря о нем, на минуту оживал».
После «мужского разговора» Савинков оставил свою жену с двумя детьми, а Люба разъехалась с Деренталем. Однако оставаться наедине с Любой Борис Викторович в это время избегал. Вот цитата из «Возмездия» — эти строки Ардаматский написал строго по рассказу, который он выслушал на мариупольской Слободке:
«Савинков наклонился к ней и, как икону, поцеловал ее в высокий лоб. И отодвинулся в угол машины. Он не хотел никаких продолжений, так как знал — Люба тотчас заведет тягостный разговор об официальном оформлении их отношений. «Без этого между нами ничего произойти не может», — говорила она уже не раз, а Савинков пока ни к чему большему и не стремился».
Затеять бракоразводный процесс, а затем зарегистрировать новый брак — это значило неоднократно появляться перед официальными властями. Газетные репортеры непременно обо всем этом пронюхают, а Савинкову необходимо было соблюдать конспирацию. «Поймите, дорогая, — не раз говорил он Любе, — я из тех людей, чьи слова ценятся дороже бумажных обязательств».
Известный писатель и многолетний редактор журнала «Дружба народов» Сергей Баруздин высоко оценивая роман «Возмездие», писал, что в «нем удалось все, но, пожалуй, главная удача автора — это Федоров и Савинков… На первый взгляд может показаться, что Федоров, борющийся против умного, искушенного в политических интригах и, прямо скажем, талантливого Савинкова, — фигура ничем не примечательная. Внешне он прост, если не сказать больше, — простоват, скромен, даже несколько инертен. Но за всем этим скрывается личность человека отлично образованного, глубокого, тонкого».
Федоров, победитель Савинкова, интересен сам по себе, но если добавить, что родился он в Мангуше, а рос и учился в Мариуполе, то…
Я о нем много писал, отвел ему главу в своей книжке «Выдающиеся греки-мариупольцы», на этот раз ограничусь письмом с Лубянки, полученным мной, как уже сказано выше, в 1968 году. Оно хоть и написано сухим канцеляритом, но зато обладает преимуществом документальной достоверности. Есть, правда, в нем ложь умолчанием. Опущен, например, такой факт: Федоров, кг л Савинков, начал эсером. Он стал им еще в Мариупольской мужской гимназии. Ни слова нет также о том, что произошло с героем-чекистом в 1937 году. Вот оно, это письмо:
«Уважаемый тов. Яруцкий!
В ответ на Ваше письмо посылаем фотокарточку А.П.Федорова и сообщаем некоторые биографические данные о нем.
Андрей Павлович Федоров родился в 1888 году в Екатеринославской губернии в семье крестьянина. Закончив сельское двухклассное училище, он поступил в Мариупольскую гимназию. За участие в забастовке учащихся был исключен из гимназии. Позднее сдал экзамены экстерном и поступил в Новороссийский университет на медицинский факультет. Из университета был исключен за участие в студенческих выступлениях. В 1910 году Федоров поступил в Харьковский университет на юридический факультет. В 1912 году в ответ на ленские события в университете была проведена студенческая забастовка. Федорова как организатора забастовки арестовали и выслали за пределы (губернии. В 1914 году был призван на службу в царскую армию и направлен на учебу в Александровское военное училище в Москве. В инваре 1916 года произведен в прапорщики и зачислен в 5-й Сибирский полк, дислоцированный в Туркестане. Будучи в армии, вел революционную работу среди солдат, являлся членом полкового солдатского комитета.
С 1920 года работал в органах ВЧК-ОГПУ. Член Коммунистической партии с 1920 года.
С приветом полковник БАЧУРИН.
22 апреля 1968 года».
Когда я получил это письмо, Любовь Деренталь была жива, еще обреталась на мариупольской Слободке под именем Эмма и фамилией Сторэ (с ударением — по-французски — на последнем слоге, что не раз давало испытанным острякам повод оттачивать свое остроумие: 100 рэ). Если бы КГБ допустило меня к ней, если бы наша встреча с Любовью Ефимовной состоялась, я в первую очередь стал бы расспрашивать ее — нет, не о Савинкове, а о нашем земляке Андрее Павловиче Федорове.
В операции «Синдикат-2″, конечной целью которой было выманить Савинкова из Парижа, арестовать его на территории СССР и судить открытым судом, Дзержинский»номером первым» назначил А.П.Федорова.
Профессионалы, изучавшие Савинкова в поисках подходов к нему, называли его гением конспирации, способным разгадать самые изощренные замыслы сыска. Известный английский писатель и разведчик Сомерсет Моэм говорил, что не встречал другого человека, который внушал бы ему столь предостерегающее чувство самосохранения.
Какой же личностью должен был быть Андрей Павлович Федоров, если он сумел выйти победителем из леденящего кровь, смертельно опасного поединка со столь многоопытным, столь грозным противником?
Ответ на этот вопрос читатель может найти в многократно упомянутом нами романе «Возмездие», в двухсерийном фильме «Крах», в шестисерийном телесериале «Синдикат-2», в научной литературе, посвященной операции против Савинкова. Я же здесь замечу только, что Борис Викторович пришел в бешенство, когда узнал, что обыграл его «какой-то Федоров», безвестный мариупольский грек. Эта мысль была нестерпима для его обостренного самолюбия, и он стал уверять, что Федорова раскусил еще в Париже. Просто он решил вернуться в СССР и отдаться в руки большевиков. Добровольно.
Надо ли говорить о том, что в это никто не поверил — ни у нас, ни на Западе.
Когда Савинков объявил своим близким, что принял решение нелегально перейти границу СССР для борьбы с большевиками, Любовь Ефимовна воскликнула: «Я еду с вами!»
По неисчерпаемой иронии судьбы Л.Е.Деренталь после немалочисленных поворотов ее биографии стала жительницей Мариуполя, родного города того самого Мухина-Федорова, который некогда так круто изменил ее жизнь.
Ответы на вопросы об Андрее Павловиче Федорове, которые я намеревался задать Любови Ефимовне, если бы наша встреча в 1968 году состоялась, содержатся в записях беседы с ней Ардаматского. (Василий Иванович почему-то не захотел сообщить в своем письме ко мне, что в Мариуполе проживает Л.Е.Деренталь, хотя отлично понимал, конечно, как это могло бы помочь в моей работе над очерком об А.П. Федорове).
Вот внешний портрет победителя Савинкова, нарисованный Л.Е. Деренталь: «Это был невысокий худощавый мужчина лет тридцати пяти, с гладко зачесанными назад густыми каштановыми волосами». В другом месте: «Низкорослый, коренастый, большелобый, он точно врос в пол, стоял неподвижно».
Впервые она увидела его в парижском ресторане «Трокадеро», где у Савинкова была деловая встреча с Мухиным (Федоровым). Во время их беседы здесь как бы случайно появился высокий, спортивного вида мужчина лет сорока с двумя красивыми дамами. Савинков представил его как своего старого знакомого мистера Ридса. На самом деле это был разведчик международного класса Сидней Рейли. Савинков пригласил его для консультации: можно ли верить московскому гостю.
Что касается молодых красавиц, то одна была жена Рейли Пепита, другая — Люба Деренталь. Федоров был в ударе, он работал в тот вечер блестяще, и маститый английский шпион успокоил Савинкова: нет, это не агент ЧК. Так что на счету нашего земляка не только победа над Савинковым, но и над Сиднеем Рейли.
Люба Деренталь с любопытством разглядывала господина Мухина, а когда Борис Викторович поинтересовался, какое впечатление он на нее произвел, она с капризными нотками в голосе ответила:
12 Он плохо ко мне относится. Он ни разу не посмотрел мне в глаза.
В своем дневнике она записала: «А.П. говорил умно, его рассказы совершенно не похожи на то, что пережевывается в эмигрантских газетах. Он утверждает, что Россия возрождается… приводил цифры, факты. Он показался мне человеком нового поколения».
Во второй раз Любовь Ефимовна встретилась с Андреем Павловичем, когда Савинков послал ее на такси привезти «Мухина» к нему. Она не знала, что накануне полковник Павловский со своим подручным ворвался в номер Федорова и, угрожая ему оружием, попытался заставить его признаться, что он агент ЧК. Андрей Павлович выдержал эту проверку с достоинством, но на следующий день решил «обидеться» на Савинкова и в назначенный час не явился на обусловленную встречу.
Не зная этих подробностей, Люба Деренталь всю дорогу весело щебетала с Федоровым. Узнав, что Андрей Павлович еще не купил подарка своей жене, она предложила свои услуги:
13 Мы это исправим, сейчас же дайте мне деньги, и пока вы будете с Борисом Викторовичем завтракать, я привезу подарок, я знаю, что ей надо купить…
И действительно, когда Федоров вернулся в Москву, Аня, Анна Всеволодовна, пришла в восторг от парижского подарка — очень красивой шали ручной вышивки. В следующий приезд Андрей Павлович передал Любови Ефимовне благодарность своей жены.
Во время переговоров Савинкова с московским гостем Любовь Ефимовна интуитивно, по-женски видела, как Боре сейчас трудно, чувствовала, как он одинок. Тщательно записав на мариупольской Слободке рассказ своей собеседницы о том моменте, Василий Ардаматский изложил его в своем романе следующим образом:
«Звонок повторился, и он, открыв дверь, увидел Любу. Она была в зеленом коротком пальто. Из-под больших полей серой шляпы на него тревожно смотрели ее глаза — темные, блестящие, родные…
И вот они молча сидят за столом друг против друга, уже много сказавшие друг другу о своей любви но так и не ставшие близкими. Что же помешало им перейти эту черту и отдаться страсти. О, как все не просто, боже мой! Сначала этого страшилась и упорно избегала однажды уже обманувшаяся Люба. Но теперь она не испытывала былого страха и хотела быть для него единственной на свете во всем…»
Уходя от своей жены, Савинков сказал ей, что ему нужна женщина, которая видела бы все только его глазами, понимала бы все только его умом и чувствовала его сердцем мир и свою собственную жизнь в нем. В ответ его умная жена только высказала опасение, как бы он не потерял всю свою жизнь на поиски такой женщины. И добавила, что гораздо проще и дешевле завести послушную собаку…
Далее романист, пользуясь своим правом на художественный вымысел, описывает сомнения Савинкова: та ли Люба женщина, о которой он мечтал:
«Он помнит ее в революционном Питере — совсем юную, необыкновенно красивую, но и необыкновенно далекую от всего, что тогда было его бурной жизнью. Он помнит ее в Москве, когда он прятался в ее доме, она была заботливой и безмолвно влюбленной в него — он это видел. Но ему тогда было не до любви. Он помнит ее слепохрабрую в далеком и путанном пути из Москвы через Рыбинск и Казань в Сибирь и оттуда в Париж… Может ли он сейчас в своем страшном одиночестве опереться на нее, безгранично ей довериться?»
Когда Савинкова и его спутников привезли на Лубянку, их рассадили во внутренней тюрьме по камерам-одиночкам. В конце августа состоялся суд над Савинковым. Приговор огласили 29 числа. Суд установил, что за совершенные преступления обвиняемый заслуживает пяти смертных казней и еще пяти лет тюремного заключения. По совокупности его приговорили к расстрелу с конфискацией всего имущества.
«Принимая, однако, во внимание, — говорилось далее в приговоре, — что Савинков признал на суде всю свою политическую деятельность с момента Октябрьского переворота (вот как сами большевики многие годы называли Великую Октябрьскую социалистическую революцию. — Л.Я.) ошибкой и заблуждением, приведшим его к ряду преступных и изменнических действий против трудовых масс СССР, принимая далее во внимание проявленное Савинковым полное отречение и от целей и методов контрреволюционного и антисоветского движения, его разоблачения интервенционистов и вдохновителей террористических актов против деятелей советской власти и признания им полного краха всех попыток свержения советской власти, принимая далее во внимание заявление Савинкова о его готовности загладить свои преступления перед трудящимися массами СССР, Верховный суд постановил ходатайствовать перед Президиумом Центрального Исполнительного Комитета о смягчении настоящего приговора».
Савинкову не пришлось ждать в камере смертников ответа на кассационное обращение, которое предпринял -неслыханный случай! — сам суд. Сразу же после оглашения приговора, подписанного В.Ульрихом (здесь эта зловещая фамилия выплывает впервые, позднее немного она станет широко известной), зачитал постановление Президиума ЦИК: осужденному Б.В.Савинкову смертный приговор заменить десятилетним сроком лишения свободы.
Любовь Ефимовну к суду вообще не привлекли. По окончании следствия по обоюдному желанию ее и Борю (так рассказывала Л.Е.Деренталь) с разрешения Дзержинского поселили в одной камере. Там, во внутренней тюрьме на Лубянке, стала она невенчаной женой Бориса Викторовича Савинкова.
Камера, в которой при столь необычных обстоятельствах началась и восемь с небольшим месяцев продолжалась их семейная жизнь, не лишена была известного комфорта. Она была обставлена весьма приличной (не тюремной) мебелью и устлана коврами. Савинкову были созданы условия для литературного труда. Он писал и печатался, на тнорары ему покупали марочные коньяки, до которых он был большой охотник, и другие деликатесы.
Время от времени выезжали они на природу, раз в неделю Савинков с Любой посещали ресторан и театр.
Я, выросший в «великую сталинскую эпоху», глазам своим не поверил, когда увидел в Ленинской библиотеке книги Бориса Савинкова, изданные в Москве в 1923 году. 3начит, в то самое время, когда Лубянка и наш земляк Андрей Павлович Федоров готовили операцию против злейшего и опаснейшего, по их единодушному мнению, врага советской власти, в столице СССР выходили в свет книги Савинкова!
В 1925 году Савинков в камере на Лубянке пишет, а в Москве выходит его сборник «В тюрьме» с предисловием А.В.Луначарского. Через год — Савинкова уже нет в живых -заботливо издаются его «Последние статьи и письма». В 1928 году выходит третье издание «Воспоминаний террориста» с предисловием Феликса Кона.
Поразительно!
Представляю себе, какое недоумение у читателя вызовут эти сведения: неужели так могло быть на самом деле?
После многомиллионных жертв ГУЛАГа, после ужасов, какие пережили там ни в чем не повинные люди, поверить в это действительно трудно.
В начале 20-х годов судили как-то знаменитую эсерку Марию Спиридонову за антисоветскую деятельность. Ее приговорили к трем годам тюремного заключения. Однако, гласил далее приговор, учитывая расстроенное здоровье товарища(!) Спиридоновой, заменить ей эту меру наказания… санаторием сроком на один год.
После смерти Ленина Спиридонова, уже полностью отошедшая от политической деятельности, немало поскиталась по совсем другим «санаториям», пока Сталин в сентябре сорок первого года, учитывая приближение немцев, приказал ее расстрелять. Разумеется, безо всякого суда и следствия.
А тогда, в ленинские и первые послеленинские годы, «еще закон не отвердел».
(Продолжение следует)
Лев Яруцкий