Документальная повесть в трех частях с постскриптумом
Часть 1-я.
НЕСОСТОЯВШИЕСЯ ВСТРЕЧИ
I
Свой роман «Возмездие» Василий Ардаматский (1911-1990) датирует 1968-1972 годами. Мне это кажется странным, потому что прочитал я его в 1967 году. Нет, не в рукописи — в 8-11-м номерах журнала «Нева».
Из общего потока тогдашних журнальных публикаций я выделил «Возмездие» потому, что один из его главных героев — Андрей Павлович Федоров — наш земляк. Он родился в Мангуше, вырос в Мариуполе, где учился в гимназии.
В то время шла лихорадочная подготовка к помпезному празднованию 50-летнего юбилея Великого Октября, как мы говорили тогда, или Октябрьского переворота, как формулируем сегодня. В «Приазовском рабочем» по инициативе заместителя редактора Николая Митрофановича Салькова публиковалась «книга-газета» «Октябрьское эхо». Она должна была состоять из 50 глав (газетных номеров) -по одной на каждый послеоктябрьский год истории Мариуполя.
Меня назначили членом редколлегии этой книги (предполагалось, что она выйдет отдельным изданием), что для беспартийного по тем временам считалось огромной честью. Я много и увлеченно писал для «Октябрьского эха» и, когда узнал об А.П.Федорове, сумевшем «переиграть» самого Бориса Савинкова, то решил об этом незаурядном мариупольце непременно рассказать на страницах истории нашего города.
Однако неизвестно было, когда окончится публикация «Возмездия» в «Неве», а времёни для завершения «Октябрьского эха» оставалось в обрез. Тогда я решил написать Василию Ардаматскому.
Я просил его подтвердить, что Андрей Павлович Федоров не вымышленный литературный персонаж, а подлинное историческое лицо. Просил я также писателя поделиться теми материалами об этом человеке, которые по каким-то причинам не вошли в повесть (так первоначально обозначался жанр «Возмездия»), но для нас, мариупольцев, земляков Федорова, представляют интерес.
Ответа долго не было, между тем юбилей Октября стремительно надвигался, и я написал о Федорове, использовав лишь те факты, какие узнал из незавершенной публикации журнального варианта «Возмездия». Таким образом, мой материал под весьма «свежим» заголовком «Подвиг чекиста» в «Октябрьское эхо» все же попал.
Работа над этой темой требовала, однако, продолжения, и я по молодости лет бестактно атаковал не ответившего Ардаматского во второй раз. В конверт вложил также вырезку из «Приазовского рабочего». Вот что ответил Василий Иванович:
«Москва, 21 февраля 68 г.
Уважаемый Лев Давидович,
не ругайте меня особенно за то, что отвечаю с таким опозданием — был страшно занят выпуском книги И не имел минуты на «посторонние» дела.
Все, что я знал о Федорове, Вы уже, наверно, прочитали в моей повести. Что же касается «мариупольского» периода его жизни, то никаких материалов, кроме анкетных данных, которые я использовал, нет. Не найдется ли что-нибудь в архиве Мариуполя? Эвакуировался ли он во время войны? Вернулся ли?
Фотографию Федорова я имею одну (она печатается в книге), доверить ее почте не могу. Напишите письмо по такому адресу: Москва, Комитет Государственной безопасности при СМ СССР генерал-майору Белоконеву Владимиру Семеновичу, объясните ему, в чем дело, и попросите прислать Вам фото Федорова. Они это сделают.
Что это Вы таким скоростным методом пишете ваше «Эхо». Неужели только для того, чтобы рапортовать к 7 ноября? Так история не пишется, и я, откровенно сказать, буду рад, если узнаю, что Вы к дате не успели и теперь занимаетесь этим делом неторопливо и основательно.
Желаю Вам успехов в работе
В. АРДАМАТСКИЙ».
(Замечу в скобках, что Василий Иванович был глубоко прав: я пишу эти строки в девяносто втором, и выходит, что «Федоровской» темой занимаюсь ровно четверть века).
Письмо это меня и обрадовало, и разочаровало. Потому что ничего нового о нашем земляке я из него не узнал. Написать же Белоконеву не сразу и решился. Связываться с грозным учреждением на Большой Лубянке — легко ли это по доброй воле? В конце концов все же написал, сославшись для веса — на Ардаматского.
Должно же было так случиться, что в продаже в это время были только конверты с рисунками. Отправить же письмо генералу КГБ в конверте с легкомысленными цветочками я посчитал не комильфо (по- французски «комильфо» — «то, что надо»). Обошел не одно почтовое отделение в поисках строгого конверта, но — безрезультатно. «Наклейте марку, и все будет в порядке», — посоветовали мне.
Я вложил письмо, заклеил конверт и опустил его в почтовый ящик. И только тогда вспомнил, что марку-то я не наклеил. Отправив Белоконеву доплатное письмо, я чувствовал себя примерно так, как чеховский чиновник, который чихнул на лысину генералу.
То ли почтовое ведомство не посмело потребовать с Лубянки гривенника доплаты, то ли Владимир Семенович Белоконев оказался немелочным человеком, но факт: генерал не обиделся на меня, ответ я получил. К фотографии Федорова была приложена его биографическая справка, завершавшаяся 1920 годом. «Возмездие» доводит его биографию до 1924-го.
Вскоре после получения письма с Лубянки в моей квартире раздался телефонный звонок:
— Знаете ли вы, что в нашем городе проживает Любовь Ефимовна Деренталь, гражданская жена, а точнее — вдова Бориса Викторовича Савинкова?
— ?!
— Да, к ней приезжал Василий Ардаматский, когда собирал материалы для повести «Возмездие». Теперь же, когда повесть опубликована, она, по слухам, пошла в горком партии жаловаться на то, что писатель исказил то, что она ему рассказала, и Борю изобразил «не так».
Я поверил и не поверил поистине сенсационному сообщению моей читательницы. «Федоровская» тема могла получить захватывающе интересное продолжение, если… Л.Е.Деренталь действительно живет в нашем городе и мне удастся с ней встретиться.
2
В то время, когда Ардаматский писал «Возмездие», пост секретаря Ждановского горкома партии по идеологии занимал Иван Васильевич Коробов. Я с ним был хорошо знаком и сегодня, когда времена переменились, не отрекусь от этого, от чувства благодарности к нему за то, что Иван Васильевич поддержал меня в трудные минуты моей жизни.
К моменту сенсационного звонка, о котором я писал выше, И.В.Коробов уже ушел из горкома. Он работал редактором «Приазовского рабочего», и мы с ним, понятно, встречались гораздо чаще, чем в горкомовские годы. Я немедленно помчался к Ивану Васильевичу с вопросом, не обращалась ли к нему Любовь Ефимовна Деренталь, вдова Савинкова, с жалобой на писателя Василия Ардаматского.
— Нет, не обращалась. Но знаешь что? Сходи-ка ты в горотдел КГБ, разыщи там человека с музыкальным именем-отчеством — Петр Ильич. Он, кстати, тоже Федоров, однофамилец твоего героя. Сошлись на меня, и он тебе расскажет, думаю, кое-что по твоей теме.
Выяснилось, что Петр Ильич Федоров меня знает. По каким источникам? По публикациям в «Приазовском рабочем»…
Да, Любовь Ефимовна Деренталь действительно живет в городе. На Слободке. Под своей девичьей фамилией — Сторэ. Да, Ардаматский в самом деле приезжал для встречи с ней.
— А могу ли я встретиться с Любовью Ефимовной?
— Видите ли, она очень тяжело идет на контакты. Вряд ли она захочет с вами встретиться. Но знаете что? Я ведь навещаю ее время от времени. Когда в следующий раз пойду к Любови Ефимовне, я возьму вас с собой. Для начала вы будете только присутствовать, в разговор не вступать, а потом… Потом видно будет.
Петр Ильич записал мой телефон, дал мне свой. На этом мы расстались.
Прошло порядочно времени — Петр Ильич Федоров не звонил. Мне
же воспользоваться его служебным телефоном, напоминать той «конторе» о себе смертельно не хотелось. Я так и не позвонил, но задумал обыграть наших местных чекистов.
В самом деле, под какой фамилией живет в нашем городе Любовь Ефимовна, я знаю. Год рождения можно более или менее точно вычислить по «Возмездию». Так что же мешает мне обратиться в адресное бюро и встретиться с вдовой Савинкова без посредников из КГБ?
В адресном бюро я представился как корреспондент «Приазовского рабочего».
— Сторэ в городе не проживает.
— Тогда поищите ее, пожалуйста, по фамилии Деренталь.
— Нет, и Деренталь в Жданове не прописана.
— Может, эта женщина умерла? (Схожу, думаю, по адресу, хоть с хозяйкой поговорю, соседей порасспрошу).
— Нет, если бы умерла, сведения о ней у нас все равно остались бы.
Как же наивен я был, рассчитывая переиграть наше доблестное КГБ!
Прошло еще несколько лет. Как-то разговорился я с одним из тогдашних «отцов города», оказавшимся ревностным читателем моих краеведческих публикаций. Услышав рассказ о вдове Бориса Савинкова, он загорелся: «Я добуду ее адрес. У меня связи в КГБ, мне не откажут». При следующей встрече у «отца города» районного масштаба вид был сконфуженный: «Да, знаете, Любовь Ефимовна уже умерла, а Петр Ильич Федоров ушел на пенсию». Об адресе я напоминать уже не стал.
Адрес, по которому жила в Мариуполе и где умерла вдова Бориса Савинкова, я узнал через четверть века после того, как прочитал об этой женщине в повести Василия Ардаматского.
Когда поезд подходит к станции Мариуполь, вы видите по левую сторону железной дороги не самую живописную часть нашего города. В дружной тесноте этой окраины Слободки, которую чаще называют Гаванью, встречаются и добротные дома современной постройки, но немало здесь и шанхайчиков весьма непрезентабельного вида.
Улица, на которую тема этого рассказа привела меня, свое название -1-я Озерная — получила не случайно. Еще в начале века на этом месте плескалось озеро, носившее имя запорожанки Домахи, легенды о которой и по сей день живут в Мариуполе. Озеро, представлявшее собой старицу Кальмиуса, давно высохло, а на дне его выросли кривые улочки, одна из которых вместе с одноименным переулком носит название «Домаха». До получения своей «хрущевки» жил я здесь и, как выяснилось, в то же самое время, когда неподалеку от моей времянки поселилась вдова знаменитого Бориса Савинкова.
Пишу об этом потому, что если времянка на Домахе, в которой я со своей семьей прожил пять лет, имела жалкий вид, то хатенка, в которой нашла приют Любовь Ефимовна, выглядит еще жалче. Стоит она в яме, гораздо ниже проезжей части немощеной улицы, и спускаться к ней надо по крутым ступенькам, начинающимся за низенькой калиточкой. Но выяснилось, что женщина, родившаяся в Париже, ставшая по первому мужу баронессой Дикгоф-Деренталь, а затем невенчанной женой Бориса Савинкова, жила и умерла не в этой хатенке, а в пристройке, в летней кухоньке, по сравнению с которой хозяйская развалюха выглядит роскошным дворцом.
Савинков любил говорить: «Быть возле меня — значит быть возле истории».
Борис Викторович избытком скромности вообще-то не страдал, но в данном случае он был совершенно прав: женщина, с которой мне так и не удалось встретиться при ее жизни, Любовь Ефимовна Деренталь, действительно оказалась причастна к истории, потому, что судьба ее переплелась с судьбой Савинкова.
(Продолжение следует)
Лев Яруцкий