СУВОРОВ И ОСНОВАНИЕ МАРИУПОЛЯ

Даже в самых подробных послужных списках великого русского полководца Мариуполь не упоминается. Между тем город этот возник в результате блистательной победы, одержан­ной Суворовым-дипломатом в бескровном сражении в Крыму в 1778 году.

В то время командующему Кубанским корпусом генерал — поручику Александру Василье­вичу Суворову был подчинен и Крымский корпус. По Кючук-Кайнарджийскому миру Крым­ское ханство приобрело самостоятельность и отделилось от Турции. Казалось бы, все хоро­шо: в Бахчисарае правит Шагин-Гирей, посаженный на трон Екатериной II, на полуострове расположен ограниченный, скажем так, контингент войск русской армии.

Тем не менее, вопрос о покорении Крыма, многие века совершавшего набеги на русские земли и даже угрожавшего независимости Москвы, оставался острым и злободневным.

В заключительном акте этой исторической драмы возникла идея переселения из Крым­ского ханства в Российскую империю христиан. К последним относились главным образом греки и армяне, а также незначительное число грузин и волохов (молдаван). Последние по­пали в Крым в качестве военнопленных и были рабами частных лиц, греки же и армяне считались рабами хана. Эти трудолюбивые люди занимались сельским хозяйством и ремес­лами, вели оживленную торговлю и приносили хану и татарской знати немалый доход. Пересе­лив их в Россию, правительство Екатерины II сумело бы решить сразу две задачи: подорвать экономическую мощь Крымского ханства и способствовать освоению азово-черноморских степей, где до этого люди опасались селиться из-за частых набегов крымских татар.

Касаясь событий «времен Очакова и покоренья Крыма», мы и здесь, и в других главах этой книги часто будем говорить о бедствиях, обидах и притеснениях, которые терпели рус­ские, украинцы, греки и другие народы от тогдашних хозяев Тавриды. Автор менее всего склонен делать это в целях разжигания чувства исторической мести у потомков тех, кто не­когда грабил и сжигал русские и украинские селения и уводил в полон десятки тысяч людей. Тем более в наши дни, когда еще не восстановлена полностью справедливость по отноше­нию к крымским татарам, жестоко пострадавшим от преступной национальной политики в сталинские времена.

Многовековая история народов богата бесчисленными фактами сотрудничества и друж­бы. Но и раздоры былых времен не могут и не должны помешать сегодня равноправному сотрудничеству и дружбе народов. Этому действительно нет альтернативы в современном мире.

Итак, вернемся к переселению христиан из Крыма.

Мы не станем сейчас разбираться в том, кто первым сказал «А»: митрополит ли Игнатий, духовный пастырь крымских греков-христиан, или всемогущий Потемкин, тайный муж Ека­терины II и фактический соправитель России, главное — идея эта устраивала обе стороны. Тут надо, очевидно, хотя бы коротко рассказать о том, откуда и когда на территории нашей страны появились греки. Произошло это в незапамятные времена, еще в VII-VI веках до нашей эры. Полуостров именовался Тавридой по имени воинствующих племен тавров, а Крымом он стал лишь две тысячи лет спустя, когда его завоевали татары (XIII век). Столицей своей завоеватели сделали Эски Крым («старый ров». Город был опоясан рвом).

Таким образом, предки мариупольских греков до переселения в Приазовье жили в Кры­му две с половиной тысячи лет. Первыми «открыли» этот полуостров греческие купцы, тор­говавшие с туземцами — скифами. Затем постепенно стали переселяться сюда из Греции главным образом неудачники, люди, оставлявшие свою родину в надежде преуспеть в чу­жом краю. Переселялась в Крым и знать. В особенности те, кто потерпел поражение в поли­тической борьбе. Хватало среди эмигрантов и всякого рода авантюристов, любителей и ис­кателей приключений.

Как бы там ни было, эмигранты из Греции достаточно быстро сумели организовать оживленные экономические связи с местным населением, и очень скоро их руками, умом и талантом создана была в Крыму высокая земледельческая и ремесленная культура. Наиболь­шую известность получили такие греческие колонии в Крыму, как Боспорское царство с цен­тром в Пантикапее (нынешняя Керчь), а также Херсонес (в районе сегодняшнего Севастопо­ля). Последний был республикой и, как утверждают, первым демократическим государством на территории нашей страны. Правда, демократия эта была рабовладельческая.

Волна за волной обрушивались на греческие колонии в Крыму агрессивные захватчики: тавры и скифы, готы и гунны, аланы и хазары, печенеги и половцы, римляне, византийцы и генуэзцы — «все промелькнули перед нами, все побывали тут». Но самым губительным ока­залось многовековое влияние на крымских греков татар и турок. Вот строки из старинного источника, характеризующие крымских греков к моменту их переселения в Россию: «Пре­жние гордые сыны Эллады, поселившиеся давно в этом благословенном уголке… были те­перь народцем подавленным, униженным, усвоившим нравы и обычаи, одежду и язык но­вых властителей Крыма — сперва татар, овладевших еще в XIII веке северной частью полу­острова, а затем и турок, занявших, после покорения Византии, в XV веке южную часть его».

Возродить отатарившихся крымских греков, подавленных господствующим, но мало­культурным азиатским народом, и сделать их опять достойными сынами Эллады, сказано в том же источнике, поставил себе задачей местоблюститель константинопольского патриар­ха в Крыму митрополит готфейский и кафайский Игнатий.

Родился он в Греции на небольшом острове Фермия (а не Кеоса, как пишет В. В. Латы­шев в книге «К первоначальной истории г. Мариуполя») и при крещении получил имя Иаков. Происходил из «древне-благородного» рода Гозадино (а не Хозадино, как пишет А. А. Скальковский).

Иаков в детстве был отвезен на Афонскую гору и оставлен там у дальнего родственника, инока, на воспитание. Совсем юным принял он монашество под именем Игнатий, прошел все ступени духовной иерархии до епископского сана. Затем был вызван в Константино­поль, назначен членом Вселенского патриаршего синклита и возведен в сан архиепископа. В 1771 году, когда в Крыму открылась вакансия, Игнатий получил назначение митрополитом Готфейско-Кафайской епархии.

«Это был человек высокого ума, замечательный по энергии и по способности к самопо­жертвованию ради служения своей идее». Так писала о митрополите Игнатии его правнучатая племянница Е. Гозадинова. А вот мнение свободного от родственных пристрастий Г. И. Тимошевского (1892 год): «Это был человек энергичный, самостоятельный, властный; политик, хо­рошо понимавший дела Крыма и России; патриот в самом строгом смысле; он решил, пользу­ясь общим положением дел, спасти паству не только как христиан, но и как греков, в возрожде­ние и будущность которых он, очевидно, верил, — это была основная идея его жизни».

Впрочем, еще до обоснования Игнатия в Феодосии (Кафе) — позднее епархиальная ка­федра была переведена в Бахчисарай — греки в единоборстве России с Крымом приняли сторону Петербурга, справедливо рассчитывая, что русские люди, сами перенесшие татарс­кое иго, помогут своим единоверцам. Надежды на свое освобождение они связывали с по­бедой русского оружия.

Чтобы их чаяния и надежды осуществились, крымские греки перешли к действиям. В 1769 и 1770 годах, когда вторая русская армия под командованием князя Долгорукого взяла перекопские укрепления и заняла близлежащие города, греки деятельно помогали русским, вступая в их ряды и передавая «самовернейшие сведения», так как они были вхожи «к пер­вейшим крымским начальникам». Сотрудничали крымские греки и с запорожцами, нередко вступали в запорожское войско.

И хотя материально христианам в Крыму жилось неплохо, о чем свидетельствуют опуб­ликованные исследователями цифры и факты, хотя Шагин-Гирей, взошедший на трон при помощи русских штыков, уравнял христиан в правах с мусульманами, вековая тяга греков к России, желание избавиться от враждебного окружения были настолько сильны, что они с одобрением приняли идею переселения в южнорусские просторы. «Потому что, пишет Г. И. Тимошевский, вопрос заключался главным образом в нравственной приниженности, чув­ствительной вообще у народов покоренных, а у греков, при их врожденной гордости, в осо­бенности».

Осуществить на практике переселение христиан из Крыма Потемкин поручил Суворову.

Когда в бывшем Лефортовском дворце, где сейчас сложен Центральный государствен­ный военно-исторический архив СССР, я попросил выдать мне переписку по вопросу пере­селения христиан, то был уверен, что принесут микрофильмированную копию: все-таки XVIII редкость. Принесли оригиналы. Трудно передать чувство, которое испытываешь, когда дер­жишь в руках бумаги, на которых великий русский полководец собственноручно начертал: «генералъ-порутчикь Александръ Суворовъ» (порутчикъ — через «т»).

Если мы хотим знать исток Мариуполя, «откуда он есть пошел», то надо прочитать пись­мо, которое Суворов написал в Бахчисарае 22 июля 1778 года (привожу его с незначитель­ными сокращениями):

«СВЕТЛЕЙШИй ВЕЛЬМОЖНЕЙШИй ХАН!

Всепресветлейшая Императрица Всерос­сийская, снисходя на просьбы христиан, в Крыму живущих, о избавлении их от предгрозимых бедствий сущего истребления, которым огорченные во время бывшего мятежа татары мстить им, при случае удобном, явно обещали, по человеколюбию и долгу защиты христиан­ского закона Всемилостивейше соизволяет переселить их в свои границы, надеясь, что Вы, Светлейший Хан, не токмо Высочайшей воле Покровительницы своей прекословить не бу­дете, но и благоспешествовать не оставите, поелику все, что до особы Вашей касается, пре­дохранено и награждено будет. Сему Высочайшему соизволению повинуясь, исполнять я долженствую…»

Официальное обращение митрополита и выборных жителей из разных мест Крыма к Екатерине ll с изъявлением готовности вступить на вечные времена в подданство России и просьбой об отводе им мест и достаточных угодий под поселение состоялось 16 июля 1778 года, за шесть дней до приведенного письма (ультиматума, по существу) Суворова. Ясно, что за столь короткий срок документ Игнатия не мог из Бахчисарая достичь Петербурга, тем бо­лее не могло на него последовать ответа из столицы империи. Все, конечно, готовилось заранее, задолго до 22 июля 1778 года, когда написан документ, определивший появление на карте России города Мариуполя.

А началось все в апреле того же года, когда в командование Крымским корпусом всту­пил Суворов. Получив распоряжение от Потемкина (у того идея переселения, как утвержда­ют, возникла еще в феврале), Александр Васильевич тотчас же связался с Игнатием и встре­тил с его стороны полное понимание и поддержку. С того момента полководец и митропо­лит дружно действовали плечом к плечу. Вот как рассказывает об этом, основываясь на ста­ринных документах, книга «Мариуполь и его окрестности»: «Много пришлось потрудиться митрополиту Игнатию: лично, увещательными грамотами и нарочно разосланными священ­никами склоняли народ к переселению. Суворов, который личным своим обращением оста­вил самые приятные воспоминания до настоящего времени и в Крыму и среди переселен­цев, употребил все свое влияние, чтобы оказать помощь митрополиту. Через греков, служив­ших в войске, он вошел в личное сношение с представителями или архонтами в городах Евпатории, Феодосии, Карасу-Базаре, Ак-Мечети и Бахчисарае».

К сожалению, греки, служившие в русской армии под началом Суворова и помогавшие переселить крымских христиан, остались в истории безымянными. Дошло до нас только одно имя — Иван Антонович Гозадинов (окончание «в» к своей фамилии он получил при поступле­нии на русскую службу). Это был племянник митрополита, сын его родного брата Антона.

Вступив в русскую армию, племянник митрополита получил чин поручика (впослед­ствии он дослужился до капитана). Суворов выдал ему позднее аттестат, в котором было сказано, что «при выходе из Крыма И. А. Гозадинов состоял при Суворове и с успехом ис­полнял различные его поручения, теперь он поступил под начальством митрополита, уп­равлял переселенцами во время пути, во время более или менее продолжительных стоянок и при водворении на пожалованные земли».

Строчки, заключенные в кавычки, я взял из воспоминаний Игнатия Ивановича Гозадинова, сына Иван Антоновича, написанных в 1864 году. В этом же редком документе имеется много ценного по рассматриваемой нами теме, в том числе и рассказ о том, как И. А. Гозади­нов, помогая Суворову, проводил, по поручению митрополита, агитацию за переселение.

«Дядя налагает на него очень трудную миссию, — пишет Игнатий Гозадинов, — он должен обойти — тайком, конечно, -— города и те села Крымского полуострова, в которых жили — разбросано между татарами — христиане. Таких было семь городов и 25 деревень. Он снаб­жает племянника воззванием от своего лица к своей духовной пастве, приглашая перейти в подданство России. В этом воззвании он самым наглядным для них образом объяснял, какое было их тогдашнее положение: постоянная опасность жизни, сомнительность состояния, невозможность открыто исповедовать свою веру. В параллель этому он указывает на ожида­ющую их в России благодать: неприкосновенность собственности, полная безопасность жизни и доброго имени, совершеннейшая свобода в отправлении религиозных обрядов — процессий, крестных ходов, благовеста для призыва верующих в церковь.

Отец мой, конечно, не мог собирать людей в церквах, чтобы там познакомить их с воз­званием их духовного пастыря: это было слишком рискованно. Он собирал их небольшими группами в каких-нибудь уединенных местах, читал им воззвание и от себя уже дополнял его и разъяснял, смотря по степени понимания слушателей. Вероятно, красноречие его было убедительным, так как все вручали ему письменные соглашения на переход в подданство России».

Таких агентов было немало, и работали они с риском для жизни, о чем красноречиво свидетельствуют дошедшие до нас документы. Поразительно другое: глубочайшая конспира­ция, которую удалось сохранить помощникам Суворова и Игнатия.

Сообщение о том, что соглашение о переселении христиан достигнуто, митрополит сделал 23 апреля 1778 года в день святого Георгия, совпавший с первым днем Пасхи, пос­ле литургии в пещерной Успенской церкви в Бахчисарае. Он огласил его публично за три месяца до письма-ультиматума Суворова хану. И в течение всего этого немалого срока, когда активно действовали среди христиан люди Суворова и митрополита, никто из татар, в том числе и сам хан, ничего не знали, даже не подозревали о деятельной подготовке к переселению.

Узнай татары об этих приготовлениях — и быть бы большой беде. На полуострове было неспокойно, циркулировали разного рода будоражащие население слухи. От агентов турецкого султана шли слухи о том, что Шагин-Гирей и мурзы тайно приняли христиан­ство и готовятся насильно обратить в эту веру татар. Сам хан распространял слухи, будто русские готовят избиение мусульман. Словом, обстановка была, как мы говорим сегодня, взрывоопасной.

К тому же далеко не все христиане согласны были оставить свою древнюю родину и переселиться в неведомые края. Многие из них породнились с татарами, смирились со сво­им бесправным положением. Они говорили, что судьба людей повсюду та же, что «везде, где водятся рыбы, большая рыба глотает маленькую», и незачем искать счастья где-то на стороне.

Тем не менее не нашлось ни одного предателя, и письмо Суворова хану было для Шагин-Гирея молнией с ясного неба.

У хана, как читатель, несомненно, заметил, Суворов в своем письме вовсе не просит разрешения на переселение христиан, а просто ставит его в известность, что такая акция состоится.

Молодой Шагин-Гирей (ему тогда был 31 год), европейски образованный, знавший не­сколько языков и писавший стихи по-татарски и по-арабски, и в самом деле был обязан Рос­сии бахчисарайским престолом. Девять месяцев он прожил в Петербурге при дворе Екатери­ны II, очаровав русскую императрицу изысканными аристократическими манерами, острым умом и непринужденной изящной речью. Но европейский лоск сочетался в нем с восточ­ным деспотизмом. Взойдя на престол, он попытался путем реформ обрести полную незави­симость Крыма. Однако торопливость молодого хана и нежелание считаться с вековыми традициями вызвали широкое недовольство населения и правящей верхушки. Крым сотря­сали многочисленные мятежи, так что русским войскам не раз приходилось восстанавли­вать на троне Шагин-Гирея.

Но в его жилах текла кровь Чингисхана, потомком которого он был. Известие о пересе­лении христиан привело его в ярость. Он не принимал представителя русского правитель­ства Константинова (последний был греком по национальности и собственным примером демонстрировал своим крымским соплеменникам, каких высот может достичь грек в Рос­сии). Не принимал он и Суворова, отказался от услуг батальона русской пехоты, охранявше­го его в Бахчисарае после последнего мятежа. В знак протеста хан покинул дворец и разбил палаточный лагерь в трех верстах от своей столицы.

Переселенцам грозило нападение со стороны татар, поэтому Суворов держал наготове войска для защиты своих подопечных. Но полководцу-дипломату приходилось вести борьбу на два, так сказать, фронта. Помимо Шагин-Гирея, противодействие ему оказывал… генерал-фельдмаршал П. А. Румянцев.

Трудно сказать, по каким причинам, но Потемкин в план переселения христиан Румянце­ва не посвятил. Суворов же вел дело, как мы уже говорили, так конспиративно, что фельдмар­шал узнал о переселении лишь 17 июля, когда командующий Крымским корпусом подал ра­порт на второй день после официального обращения митрополита Игнатия к русскому пра­вительству. Отлично понимая, какое огромное политическое и стратегическое значение име­ет проводимая по приказу Потемкина акция, но до глубины души оскорбленный тем, что его, Румянцева, даже не сочли нужным своевременно поставить в известность о готовящемся переселении, он, не будучи в состоянии «достать» Потемкина, стал отыгрываться на Суворо­ве.

«Мы не поверили бы, — писал Н. Полевой в «Истории князя Италийского графа Суворова-Рымникского», — если бы не имели бесспорных доказательств, что герой Кагула унизил­ся тогда до мелкой, ничтожной интриги против Суворова. Не зная тайных повелений, дан­ных ему, он противился своевольным, как он думал, распоряжениям Суворова, писал к хану, останавливал крымских христиан, требовал строгого отчета, даже поощрял низких клевет­ников, уверявших, что Суворов грабит Крым, допускает своевольство солдат, берет подарки от хана».

Добавим еще, что ко всему Суворова свалила горячечная лихорадка, болели также его Суворочка — трехлетняя дочь Наташа — и беременная жена.

Вот в таких условиях вел Суворов бескровное сражение в Крыму в 1778 году.

Шагин-Гирей попросил Суворова в ожидании ответа из Петербурга отсрочить пересе­ление на 25 дней. Суворов решительно отказал: ответ императрицы ему был известен зара­нее. И в самом деле, Екатерина II повелела «усугубить все возможные способы», чтобы уго­ворить христиан к переселению в Новороссию, принимать их «со всею ласкою», снабжать в пути всем необходимым, а хана убедить, что он «получит за это достойное вознаграждение в доходах своих». Она приказала подарить Шагин-Гирею 50 тысяч звонкой монетой, драго­ценный сервиз, другие вещи. Кроме того, недвижимость переселенцев переходила в соб­ственность хана.

Хан примирился.

50 тысяч Суворов раздал мурзам. «Кизы-Гирей, — пишет Суворов Турчанинову, — лас­кается, детина добрый, весельчак, никогда денег ни полушки, просил в долг 500 руб., я обчел­ся, послал 600, был очень рад… деньги, деньги, деньги».

Последние, однако, не всегда были всесильны. Вот что пишет биограф великого полко­водца Ф. Антинг: «К двум ханским министрам, которые наиболее им препятствовали, немед­ленно поставили перед дома крепкий караул с одною пушкою, до тех пор пока они не успо­коились».

Но в основном наверняка действовали все-таки деньги. Так, например, очень уж сви­репствовали перекопские таможенники. Пришлось им дать взятку пять тысяч рублей, и про­блем с таможенным досмотром не стало. Но тут мы забежали немного вперед.

Для вывода христиан требовалось шесть тысяч воловьих подвод. Обеспечить ими дол­жен был сразу за Перекопом губернатор Азовской губернии В. А. Чертков, Суворов готов был «четверочкою» ему помочь, то есть выставить полторы тысячи подвод. Вместо благо­дарности Чертков подал рапорт, в котором настаивал на том, чтобы за провоз переселенцев от Перекопа до Александровска (ныне Запорожье) платил Суворов. У Суворова денег и так было в обрез. «Ой, голубчик, — пишет он 6 августа секретарю Потемкина П. И. Турчанинову, — тяжко, да денег нет. Рад бы все мои деревни заложить — некому». 18 сентября тому же адресату: «Денежек немало у меня на христиан вышло, не противно ли будет светлейшему князю? А правда, кажется, по душам дешевле нельзя».

От нераспорядительности же Черткова (того самого Василия Алексеевича Черткова, ко­торый начал строить Павловск, не ведая, что его заселят эмигранты из Крыма) переселенцы терпели большую нужду, и приходилось им жаловаться на него в Петербург.

Приведем еще несколько строк из писем Суворова периода переселения христиан: «По­чти все мои товарищи в горячке. Иные уже перемоглись. Работали в горячке» (то есть болея лихорадкой, малярией).

«От фельдмаршала (П. А. Румянцева. —Л. Я.) глотаю что далее, то больше купоросные пилюли».

16 сентября 1778 года Суворов докладывает Потемкину: «Христиане выведены». К это­му дню из Крыма эмигрировали 18 407 греков, 12 598 армян, 219 грузин и 162 волоха.

Но Суворов и после этого продолжал беспокоиться о судьбе людей, которых он пересе­лил в Россию. Весной 1779 года к нему обратились армянские переселенцы, жалуясь на тяжелые условия жизни на новых местах и на равнодушие к их нуждам администрации Азов­ской губернии. Он заступается за них, напоминая, что привилегии и преимущества пересе­ленцам он обещал от имени императрицы. Тогда же Константинов познакомил его с пись­мом митрополита Игнатия, в котором описывались бедствия греков-переселенцев (понача­лу им отвели земли на реках Волчьей и Самаре). Люди жили в землянках, многие лишились скота. Начались болезни. Тогда Суворов из Козлова (Евпатория) 29 апреля 1779 года пишет Потемкину, приложив обращение митрополита к Константинову:

«Светлейший князь Милостивый Государь!

Из подносимого приложения Ваша Светлость соизволите усмотреть недостатки, пре­терпеваемые переселенцами крымскими в нынешнем их положении. Воззрите, Светлей­ший князь! Милосердным оком на сих бедных иностранцев, жертвовавших всеми времянного их благоденствия выгодами усердию к престолу Всероссийскому и христианскому еди­новерию. Усладите им горькое воспоминание прежнего их, хотя под игом варварским, но не менее сносного состояния, и в случае какой-либо в сем их донесении излишественности, даруйте им великодушное прощение. Вследствие чего, повергая их под высокое Вашей свет­лости покровительство, пребываю с глубочайшим почтением,

Светлейший Князь Милостивый Государь!

Вашей Светлости нижайший слуга Александр Суворов».

В другом письме тому же адресату: «Крымские переселенцы претерпевают в нынешнем их положении мне многие недостатки; воззрите на них милостивым оком, так много пожер­твовавшим престолу; усладите их горькое воспоминание».

Надо ли комментировать эти письма, пронизанные высоким душевным благородством, человеколюбием, искренним призывом к милосердию?

Заступничество Суворова и хлопоты митрополита Игнатия (этот два раза ездил в Пе­тербург со своими проектами обустройства переселенцев) возымели действие: 21 мая Екате­рина II подписала так называемую жалованную грамоту о льготах греческим переселенцам. Несколько позднее им были выделены земли в Приазовье, куда они прибыли летом 1780 года, где заселили за счет правительства выстроенные для них дома в городе Павловске, тогда же переименованном в Мариуполь. Основали они также 22 села, которым дали назва­ния тех населенных пунктов, где они жили в Крыму: Ялта, Урзуф, Ласпи и т. д. Двадцать третье село основали грузины и волохи. Так как в Крыму они были пленными и не имели собственных поселений, то назвали свое село Игнатьевкой — в честь митрополита. Через десять лет волохи (одни их называют молдаванами, другие — румынами) отделились и об­разовали Ново-Игнатьевку, а село грузин стали называть Старо-Игнатьевкой. Эти названия сохранились и по сей день.

За поистине выдающиеся заслуги в переселении христиан из Крыма митрополит Игна­тий был награжден осыпанной драгоценными камнями звездой, которую ему прислал Суво­ров со следующим сопроводительным письмом:

«Преосвященный митрополит Игнатий.

Милостивый Государь мой!

Препровождая при сем Всемилостивейше Вам пожалованный им от Ея Императорского Величества ЕНГОЛПИОН бриллиантовый, из кавалерской звезды, в воздаяние за отличную Вашу к ней верность и усердие, особливою поставляю для себя честью изъявить Вашему Преосвященству мое искреннее поздравление, что удостоились получить сей существитель­ный опыт Высочайшего Ея Величества к Вам благоволения. Позвольте при том, Ваше Преос­вященство, испросить Вашего архипастырского благословения и пребыть с отменным высокопочитанием и преданностью.

Милостивый Государь мой, Вашего Преосвященства покорнейший слуга Александр Суворов».

Что означает енголпион, я в словарях, признаться, не нашел, но увидеть его можно на сохранившейся репродукции с портрета митрополита. Это весьма роскошная вещь на мас­сивной цепи. Игнатий носил ее вместо нагрудного креста, который обычно носят священ­нослужители.

Это был не стандартный, массовый, так сказать, орден, а индивидуальная награда, изго­товленная по спецзаказу (позволю себе современную терминологию).

Преемники митрополита после его смерти, назвав эту вещь панагией (распятие или не­большой образ богородицы, который архиереи носят на груди), заявила, что это не награда лично Игнатию, а предмет культа. А так как предметы, служащие для архиерейского облаче­ния, не переходят к их наследникам, то постановили эту драгоценность у племянника мит­рополита отобрать.

И отобрали, выдав Ивану Антоновичу расписку. Этот документ интересен для нас тем, что дает подробное описание енголпиона, который Суворов от имени Екатерины II назвал, как мы помним, личной наградой Игнатию:

«Панагия, наподобие кавалерийской звезды (в письме Суворова сказано «кавалерской», что, конечно, точнее, —Л. Я.), сделана с 8 променами (имеется в виду, очевидно, восьмиугольность панагии. —Л. Я.); в них 64 луча с алмазными каменьями, числом всех каменьев — больших и малых — 500.

Посреди финифтяное изображение распятия, вокруг которого алмазных же камней 31; сверху корона с 3 большими и 3 малыми алмазами и небольшим золотым крестом. При ней золотая цепка весом в 28 золотников и, для хранения, футляр деревянный, обтянутый крас­ной кожею».

Игнатий Иванович Гозадинов, сын капитана, пишет: «Утрата этого щедрого дара рус­ской монархини особенно сокрушала Ивана Антоновича».

Его можно понять.

Нельзя не рассказать и о случае, когда мариупольцы вступили в переписку с Суворовым. Было это уже во второй половине 80-х годов, после смерти митрополита. Игнатий умер 16 февраля 1786 года. Год рождения его нам в точности не известен. В одном авторитетном источнике указано: между 1741-м и 1746-м, то есть скончался митрополит молодым, по на­шим нынешним понятиям, человеком 40-45 лет.

Не успел святой отец закрыть глаза, повествует историк прошлого века, как поступили жалобы на то, что он от Суворова получил «на удовлетворение греков за оставшиеся в Тав­рической области их домы, сады и фабрики (?) 78 ООО рублей, а отдал из них обществу только 1220 рублей». Вообще надо сказать, что мариупольцы по отношению к митрополиту вели себя не по-джентльменски: бунтовали против него, всячески поносили, обвиняли чуть ли не во всех смертных грехах, разорили заложенный им сад и т. д. И, наконец, посмертное обвинение в присвоении денег «в особо крупных размерах».

Суворов ответил мариупольцам, что на покойного митрополита возводят напраслину, что 78 тысяч он ему не давал.

Между нами говоря, митрополиту от Суворова кое-что перепало, так же как и духовным пастырям армян. В суворовском отчете обозначены, например, такие выдачи: «На подарки: митрополиту Игнатию -6550 р., архимандриту Маргосу — 2820 р., патеру Иакову — 1250 р. Всем троим на покупку экипажей, лошадей и пр. — 2799 р. «. Есть еще одна запись: «Духов­ным и другим уважительным особам на подарки и угощение — 3140 р. 10 к.». Однако и в том, в чем обвиняли его неблагодарные мариупольцы, митрополит Игнатий виноват не был: 78 тысяч на компенсацию переселенцам за их оставшуюся в Крыму недвижимость он от Суворова не получал и, следовательно, присвоить не мог. Он вообще, надо прямо сказать, был человеком бескорыстным.

Прежде чем заключить наш рассказ, следует отдать должное Петру Александровичу Ру­мянцеву. Преодолев личную обиду, он по достоинству оценил деятельность Суворова в 1778 году и в донесении Екатерине пророчески писал: «Вывод христиан может почесться завое­ванием знатной провинции». Действительно, всего лишь через несколько лет Крым был окон­чательно присоединен к России.

Нелишне выяснить, как сегодня оценивается деятельность митрополита Игнатия. В из­дании Академии наук СССР 1986 года он аттестуется следующими словами: «Был душой переселения греков-христиан из Крыма и основателем греческой колонии Мариуполя».

Но столь же справедливо утверждать, что основателем Мариуполя был и Александр Васильевич Суворов. Переселяя христиан в Приазовье, он, по слову его биографа, «всю душу свою вложил в это дело». Блестяще проведенную им операцию по значению и последствий» можно поставить в один ряд с его выдающимися победами на полях сражений.

Выписываю строки из солидного академического издания: «Важнейшей задачей внешней политики России, унаследованной от прошлого, являлось воссоединение всех украинских и белорусских земель, избавление братских народов от жестокого национального ига. Недаром благодарное потомство отметило выдающуюся деятельность Суворова установкой многочисленных памятников полководцу в городах и селах Украины, Белоруссии, Крыма».

Памятник митрополиту Игнатию существует: два села в Приазовье носят его имя. Ради восстановления исторической справедливости следовало бы и в нашем городе вознестись памятнику с короткой надписью:» Александру Васильевичу Суворову – основателю Мариуполя».

Этот памятник наполнял бы сердца мариупольцев гордостью за свой старинный город.

Лев Яруцкий.

«Мариупольская старина»