Даже если бы Коммерческое собрание не установило антидемократический запрет на вхождение в клуб «простолюдинов», рядовым, так сказать, мариупольцам доступ туда был закрыт денежным барьером. Судите сами, 25 рублей годового членского взноса были по тем временам очень значительной суммой. Но и разовое посещение клуба за полтинник, плюс неизбежные расходы на буфет да плата за бильярд тоже делали проведение вечера в Коммерческом Собрании весьма дорогостоящим удовольствием, недоступным, как выражались в советское время, широким народным массам.
«Широкие народные массы» еще многие десятилетия после переселения из Крымского ханства продолжали говорить по-татарски (я имею в виду население Мариуполя, состоявшее из урумов) и ни бельмеса, по-татарски же говоря, не понимали русской речи. И это несмотря на то, что была налажена оживленная торговля с славянскими соседями — украинцами и великороссами, а в городском училище преподавание велось на государственном языке империи.
Документы свидетельствуют, что в 1845 году (когда возникло Общественное собрание) подавляющая часть населения Мариуполя русского языка еще не понимала. Это через 65 лет после прихода в Мариуполь, де-юре существовавшего со 2 октября 1779 года, когда Екатерина II на рескрипте Потемкина об основании города наложила резолюцию: «Быть по сему».
И только во второй половине 1850 годов, когда Мариуполь из мононационального греческого города превратился в многонациональный, русский язык постепенно вытеснил татарский и вместо него стал языком межнационального общения этнически пестрого населения Приазовья. «С распространением русского языка в городе, — читаем в книге «Мариуполь и его окрестности» (1892), — и с увеличением русских учеников в училище преподавание греческого языка становилось лишним и в начале семидесятых годов (XIX века — Л. Я.), за выбытием обоих учителей греческого языка и ненахождением новых, преподавание его само собой прекратилось».
Переселенцы-христиане привезли с собой не только татарский язык, который в Крыму был для них языком межнационального общения, не только названия населеных пунктов, в которых они жили на полуострове (Ялта, Урзуф и др.), но и свои вековые традиции, обычаи и формы времяпрепровождения.
К этому надо добавить, что население тогдашнего Мариуполя было в известной степени, конечно, городским, но в то же время и сельским. Во-первых, потому, что Карасу-Базар, Кафа, Бахчисарай, Гезеле, Марьинское три с лишним десятилетия после переселения официально считались деревнями и только в 1811 году вошли в состав города. Во-вторых же, потому, что большинство ремесленников и мелких торговцев продолжали выращивать скот и не чуждались крестьянского труда. Так, например, отец Архипа Ивановича Куинджи не только сапожничал, но и крестьянствовал.
Все это не могло не отразиться на обычаях, которые были общими и для города, и для села. Я читал о них и в неоднократно упоминаемой в моих писаниях бесценной книге «Мариуполь и его окрестности», мне о них рассказывала ныне покойная народная сказательница Олимпиада Нестеровна Ксенофонтова-Петренко, ставшая позднее соавтором научного сборника «Культурно-бытовые процессы на юге Украины» (М., «Наука», 1979).
Осенью, когда у пахарей кончалась страда, и в особенности в длинные зимние вечера, молодежь собиралась на посиделки. В Мариуполе они назывались джуийн, а в Сартане, например, где говорили на румейском диалекте апла, это называлось сту плексму, что буквально означает «на вязание». Вязать собирались в каком-нибудь доме молодые девушки, готовившие себе приданое. С энергоносителями и тогда была напряженка, поэтому керосин для освещения приносили по очереди или покупали вскладчину. Руки юных мастериц ловко делали свое дело, а языки тоже отдыха не знали: рассказывались городские (сельские) новости, различные истории — кто что знал. Сердца вязальщиц сладко и тревожно замирали в ожидании парней, которые заранее оповещались о том, где именно состоятся посиделки. В посиделочных, если можно так выразиться, домах окна умышленно не занавешивали, и сельские парни шли на них, как бабочки на огонь. Под окнами они балагурили, пели, хвалили одних девушек, а других высмеивали, вгоняя их в краску и доводя до слез.
Засиживались, случалось, за полночь. Некоторые девушки оставались на ночлег, а жившие поблизости уходили домой. Порядки в Мариуполе и окрестных селах царили патриархальные, можно было глубокой ночью пройти город из конца в конец (или село) в полной уверенности, что никто не тронет, никто не пристанет.
Особенным уважением и успехом пользовались народные сказатели. К ним приходили не только молодые люди, но и пожилые, и слушали сказки, побасенки, были и небылицы, стараясь не пропустить ни словечка. Приходили со своей бутылкой — только не водки, а керосина. Пьянок не устраивали.
В теплое время года праздники устраивались на открытом воздухе с участием всех жителей да еще гостей из других селений — родственников и друзей. Первое место среди общественных праздников занимает ПАНАИР (есть и другая транскрипция — ПАНАГИР). Так называется общественный обед, приуроченный ко дню святого православной церкви.
В толковании слова «панаир» между исследователями нет согласия. Преподаватель Александровской гимназии Сергей Иванович Марков, автор главы книги «Мариуполь и его окрестности», «Заметки о быте греков г. Мариуполя» склонялся к тому, что «панаир» происходит от собственного имени Панайя, что на татарско-турецком языке означает Божья матерь, хотя отмечал и греческий вариант, по которому «панаир» происходит от слова «собираю». «Но если принять во внимание, — писал С. И. Марков, — что, с одной стороны, древнегреческие игры отличались совершенно иным характером, а с другой — что жизнь местных греков заключает в себе весьма мало не только из преданий древнегреческого мира, но и сравнительно позднейшей эпохи византийского периода, то правдоподобнее принять второе мнение (то есть татаро-турецкое — Л. Я.) как общераспространенное».
Но не успели набрать эти строчки в упомянутой книге, как близ Сартаны нашли бронзовую статуэтку бога Пана, темпераментно отплясывающего на празднике. И С. И. Марков сделал к своей статье такое примечание: «Благодаря этой находке возникла новая догадка: нельзя ли приурочить местные панаиры именно к этому божеству, тем более что Пан, как божество лесов и гор, и вместе с этим покровитель скотоводства, должен быть известен древним греческим обитателям Крыма, изобилующего и в настоящее время удобными пастбищами. Заслуживает внимания, что самый приз, который на панаирах дается победителю (бычачья или баранья голова) напоминает излюбленных этим божеством животных, по преимуществу приносившихся ему в жертву».
Панаир в наше время
Выслушав все мнения, я склонен принять гипотезу древнеэллинского происхождения панаиров. Но обратимся к самому празднику.
Организатором панаира был ватанрджи. Им мог быть каждый, изъявивший желание и согласным покрыть за свой счет дефицит общественных средств, собранных при проведении панаира, если таковая обнаружится. Подобно тому, как место проведения очередных Олимпийских игр определяется заранее, ватарджи следующего панаира утверждался в разгар общественного обеда. Ватарджи могли быть несколько. Священник давал им по кусочку хлеба, называемых пендарты, — в знак утверждения их добровольного согласия принять на себя хлопоты по устройству следующего панаира.
Поскольку панаир посвящался храмовому празднику местного святого и в известной степени носил религиозный характер, при советской власти он не то, чтобы запрещался, но, скажем так, не поощрялся. Тем не менее, в прежние времена средства на проведение праздника отпускали и колхозы — из заработанного, понятно, самими сельчанами.
В старину панаиры в Мариуполе устраивались при каждой церкви города, но уже в конце XIX века этот обычай сохранился только в Рождество-Богородицком храме (том самом, где крестился, а затем и венчался Архип Иванович Куинджи) в честь Косьмы и Дамиа- на (1 июля), а 15 августа — в престольный праздник Успения Богородицы. Объясняется это тем, что местное население особо чтило иконы Косьмы и Дамиана и Одигитрии Божьей Матери, как древние святыни, вывезенные греками из Крыма.
Празднество начиналось торжественным молебствием в честь святого, имя которого носил престольный праздник. Впрочем, лучше посмотреть, как описывал панаир уже упомянутый нами преподаватель русского языка Мариупольской Александровской гимназии, заслуженный учитель (тогда тоже было такое почетное звание) Сергей Иванович Марков в 90-е годы XIX века: «Молебствие заканчивается общественным обедом, в котором принимают участие не только члены прихода, сделавшие известные пожертвования, но и лица посторонние. Не так давно на панаиры съезжались греки даже из отдаленных сел. Обед не отличался ни роскошью, ни разнообразием яств. Несмотря на некоторое колебание в составе блюд, на каждом из таких обедов преобладающим является плов (по местному выговору ПИЛАВ), то есть рис, сваренный с кусками баранины или говядины; из напитков же в прежнее время подавалась буза, приготовленная особым образом из пшенного сусла. Обед заканчивался конскими состязаниями, не представляющими ничего оригинального, если сравнить с подобными состязаниями у других степных народов и борьбою. Борьба совершается по строго определенным правилам. Притом условия борьбы таковы, что только сила и ловкость могут восторжествовать в борьбе. (Вокруг борцов обыкновенно стоят старики, которые и наблюдают за правильностью борьбы).
Борьба эта — непременный компонент панаира -— называется куреш и возраст ее измеряется тысячелетиями. Не поэтому ли из среды мариупольских греков вышли выдающиеся спортсмены-борцы, известные не только в своем отечестве, но и во всем мире. «Тот список длинен», и я назову только два имени. Илья Федорович Мате (родился в 1956 г.), заслуженный мастер спорта СССР, чемпион XXII Олимпийских игр по вольной борьбе, двукратный чемпион мира, чемпион Европы, трехкратный чемпион СССР. Михаил Владимирович Харачура (родился в 1958 г.), двукратный чемпион мира по вольной борьбе, чемпион Европы, СССР. Ныне (пишу эти строки в 1999 году) Михаил Харачура главный тренер сборной команды Украины по вольной борьбе.
Но вернемся к рассказу о панаирах. Исторические бури, пронесшиеся над Приазовьем, выветрили из народной памяти многое из того, что складывалось и сохранялось веками. Так, утрачен рецепт изготовления бузы, хмельного напитка из пшена (от него, между прочим, произошло слово БУЗИТЬ, то есть безобразничать, напившись бузы). Сегодня на панаирах пьют фабричную сорокаградусную или сногсшибательный самогон домашнего изготовления… Но вот словарь С. И. Ожегова слово «буза» не считает устаревшим. Он толкует его, во-первых, как легкий хмельной напиток из проса, во-вторых, шум, скандал, беспорядок. Отсюда же и слово бузотер.
Даже греки почтенного возраста, родившиеся и выросшие в селах Приазовья, не знают слова «ватарджи», а организатором панаира несколько расплывчато называют общественность — джемат, председателя сельсовета или председателя колхоза. И ни один из моих собеседников не знал, что в старину были и женские панаиры.
Между тем о таком женском празднике рассказывает уже упомянутый и цитированный Сергей Иванович Марков. Из его статьи можно сделать вывод, что когда-то панаиры были только мужской забавой, в которой участие женщин не допускалось. Если это предположение верно, то такой порядок был, несомненно, влиянием татарского отношения к женщинам, которое переняли и крымские греки. Вот буквально, что пишет С. И. Марков: «Наряду с мужскими панаирами существуют женские, названные так потому, что в них принимают участие одни женщины. Женский панаир состоит из общественного богослужения и угощения. Один из таких панаиров совершается при Карасевской церкви в последнюю пятницу, предшествующую празднику Рождества Пресвятой Богородицы, в память чудесного сновидения одной из женщин».
Вообще карасевцы, земляки Архипа Ивановича Куинджи, выходцы из крымского Карасу-Базара, отличались веселым нравом и хлебосольством. Народные праздники разворачивались здесь на Спасо-Демьяновской (точнее, Дамиановской) площади, которая находилась в конце Таганрогской (ныне Артема) улицы перед Рождество-Богородицкой церковью.
На карте современного Мариуполя мы напрасно стали бы искать Спасо-Демьяновскую площадь. После революции это название исчезло, потому что при основании города оно возникло в честь икон святых Косьмы и Дамиана, хранившихся в Рождество-Богородицкой церкви. В 1930-е годы снесли с лица земли и эту церковь, а потом исчезла и сама площадь, засаженная деревьями и стесненная постройками. Чтобы читатель смог представить себе, с какой части Мариуполя идет речь, назову ориентиры: здание общеобразовательной школы №11, построенное в 1938 году в компенсацию за уничтоженный храм, в котором принял крещение автор «Ночи на Днепре», и, наконец, здание всем известной Жовтневой налоговой инспекции. Здесь же разветвляются трамвайные пути, которые ведут: один на комбинат имени Ильича, другой — на » Азовсталь».
Тот же С. И. Марков донес до нашего времени и сведения о другом празднике, во времена седой старины любимом прекрасной половиной населения Мариуполя. Цитирую: «Из других праздников нехристианского происхождения обращает на себя внимание праздник на Ивана Купала, совершаемый женщинами и девушками. Так как, по убеждению местных греков, в ночь, предшествующую Ивану Купалу, «небеса открываются», то и главная часть праздника состоит в гадании, которое совершается таким образом: приготавливаются сосуд, наполненный водою; в него предварительно бросают душистые травы и цветы, между которыми отдается преимущество так называемому цветку Ивана (цветок этот растет в степи, следовательно, ничего общего не имеет с папоротником; у малороссов он известен под именем синяка и медунца), затем различные металлические вещи (за исключением, впрочем, ножа). Приготовленную таким образом воду выносят на ночь «на месяц и звезды», самое же гадание происходит на другой день. Мальчик или девочка, над которым во время гадания держат платок, то поднимая его, то опуская, вынимает из сосуда по одной вещи, в то время как присутствующие женщины поют песни; по содержанию песен и узнают свою судьбу. Песни, распеваемые во время гадания, не имеют специального назначения и не приурочиваются именно к этому дню: поется всякая песня, лишь бы в ней можно было составить какой-либо ответ на предложенный вопрос. Таким образом, вышеприведенные гадания напоминают наши святочные гадания, с тем только различием, что у русских, как у индоевропейских народов, гадание происходит после зимнего солнцеворота, у местных греков то же бывает после летнего солнцеворота».
К сожалению, я вынужден до другого случая отложить рассказ о прочих бытовых обрядах мариупольских греков, связанных с рождением ребенка, с похоронами, свадьбами (о последних я писал в книге «Куинджи» в главе «Свадебное путешествие»), о некоторых религиозных обрядах. В значительной степени все эти обычаи уже стали достоянием истории и под напором современной цивилизации все активнее вытесняются новыми формами общественного бытия.
Во второй половине XIX века этнический состав населения Мариуполя стремительно меняется, греки в городе уже оказались в меньшинстве. Однако в исторических источниках не зафиксированы сведения о том, что славянское население принесло с собой какие-то новые формы общественных празднеств, кроме одной — кулачных боев.
Советский историк Д. Н. Грушевский писал об этом так: «Чтобы посеять раздор между рабочими и отвлечь их от политики, капиталисты и полиция натравляли их друг на друга, организуя кулачные бои казармы с казармой, колонии с колонией. Заводское начальство и пристав наблюдали, развлекаясь по воскресным дням за этими кровавыми зрелищами, и только когда дело доходило до настоящего побоища, верховые полицейские плетками разгоняли толпу».
Не думаю, чтобы этот обычай, завезенный рабочими из русских сел и деревень, носил классовый характер и имел политическую подоплеку.
В советские годы внедрялись различного рода спортивные праздники — спартакиады, олимпиады. Обрядовыми стали демонстрации, проводимым в честь революционных праздников 7 ноября и 1 мая. В последние годы коммунистического семидесятилетия они выродились в безрадостную принудиловку и большинству участников стали в тягость.
В последние годы все более массовым становится праздник в честь Дня города. Он проводится в первой декаде сентября и связывается с днем освобождения Мариуполя от фашистских захватчиков 10 сентября 1943 года. На мой взгляд, логичнее было бы проводить День города 13(2) октября, потому что в этот день в 1779 году Екатерина подписала документ о присвоении Мариуполю статуса города. К сожалению, не все разделяют мою точку зрения. Однако я настроен оптимистически и уверен, что рано или поздно истина восторжествует.
Лев Яруцкий.
«Мариупольская старина»