Народные развлечения в старом Мариуполе

Даже если бы Коммерческое собрание не установило антидемократический запрет на вхождение в клуб «простолюдинов», рядовым, так сказать, мариупольцам доступ туда был закрыт денежным барьером. Судите сами, 25 рублей годового членского взноса были по тем временам очень значительной суммой. Но и разовое посещение клуба за полтинник, плюс неизбежные расходы на буфет да плата за бильярд тоже делали проведение вечера в Ком­мерческом Собрании весьма дорогостоящим удовольствием, недоступным, как выражались в советское время, широким народным массам.

«Широкие народные массы» еще многие десятилетия после переселения из Крымского ханства продолжали говорить по-татарски (я имею в виду население Мариуполя, состояв­шее из урумов) и ни бельмеса, по-татарски же говоря, не понимали русской речи. И это несмотря на то, что была налажена оживленная торговля с славянскими соседями — укра­инцами и великороссами, а в городском училище преподавание велось на государственном языке империи.

Документы свидетельствуют, что в 1845 году (когда возникло Общественное собрание) подавляющая часть населения Мариуполя русского языка еще не понимала. Это через 65 лет после прихода в Мариуполь, де-юре существовавшего со 2 октября 1779 года, когда Екатери­на II на рескрипте Потемкина об основании города наложила резолюцию: «Быть по сему».

И только во второй половине 1850 годов, когда Мариуполь из мононационального гре­ческого города превратился в многонациональный, русский язык постепенно вытеснил та­тарский и вместо него стал языком межнационального общения этнически пестрого населе­ния Приазовья. «С распространением русского языка в городе, — читаем в книге «Мариуполь и его окрестности» (1892), — и с увеличением русских учеников в училище преподавание греческого языка становилось лишним и в начале семидесятых годов (XIX века — Л. Я.), за выбытием обоих учителей греческого языка и ненахождением новых, преподавание его само собой прекратилось».

Переселенцы-христиане привезли с собой не только татарский язык, который в Крыму был для них языком межнационального общения, не только названия населеных пунктов, в которых они жили на полуострове (Ялта, Урзуф и др.), но и свои вековые традиции, обычаи и формы времяпрепровождения.

К этому надо добавить, что население тогдашнего Мариуполя было в известной степе­ни, конечно, городским, но в то же время и сельским. Во-первых, потому, что Карасу-Базар, Кафа, Бахчисарай, Гезеле, Марьинское три с лишним десятилетия после переселения офици­ально считались деревнями и только в 1811 году вошли в состав города. Во-вторых же, пото­му, что большинство ремесленников и мелких торговцев продолжали выращивать скот и не чуждались крестьянского труда. Так, например, отец Архипа Ивановича Куинджи не только сапожничал, но и крестьянствовал.

Все это не могло не отразиться на обычаях, которые были общими и для города, и для села. Я читал о них и в неоднократно упоминаемой в моих писаниях бесценной книге «Ма­риуполь и его окрестности», мне о них рассказывала ныне покойная народная сказательница Олимпиада Нестеровна Ксенофонтова-Петренко, ставшая позднее соавтором научного сбор­ника «Культурно-бытовые процессы на юге Украины» (М., «Наука», 1979).

Осенью, когда у пахарей кончалась страда, и в особенности в длинные зимние вечера, молодежь собиралась на посиделки. В Мариуполе они назывались джуийн, а в Сартане, например, где говорили на румейском диалекте апла, это называлось сту плексму, что бук­вально означает «на вязание». Вязать собирались в каком-нибудь доме молодые девушки, го­товившие себе приданое. С энергоносителями и тогда была напряженка, поэтому керосин для освещения приносили по очереди или покупали вскладчину. Руки юных мастериц ловко делали свое дело, а языки тоже отдыха не знали: рассказывались городские (сельские) ново­сти, различные истории — кто что знал. Сердца вязальщиц сладко и тревожно замирали в ожидании парней, которые заранее оповещались о том, где именно состоятся посиделки. В посиделочных, если можно так выразиться, домах окна умышленно не занавешивали, и сель­ские парни шли на них, как бабочки на огонь. Под окнами они балагурили, пели, хвалили одних девушек, а других высмеивали, вгоняя их в краску и доводя до слез.

Засиживались, случалось, за полночь. Некоторые девушки оставались на ночлег, а жив­шие поблизости уходили домой. Порядки в Мариуполе и окрестных селах царили патриар­хальные, можно было глубокой ночью пройти город из конца в конец (или село) в полной уверенности, что никто не тронет, никто не пристанет.

Особенным уважением и успехом пользовались народные сказатели. К ним приходили не только молодые люди, но и пожилые, и слушали сказки, побасенки, были и небылицы, стараясь не пропустить ни словечка. Приходили со своей бутылкой — только не водки, а керосина. Пьянок не устраивали.

В теплое время года праздники устраивались на открытом воздухе с участием всех жи­телей да еще гостей из других селений — родственников и друзей. Первое место среди обще­ственных праздников занимает ПАНАИР (есть и другая транскрипция — ПАНАГИР). Так называется общественный обед, приуроченный ко дню святого православной церкви.

В толковании слова «панаир» между исследователями нет согласия. Преподаватель Александровской гимназии Сергей Иванович Марков, автор главы книги «Мариуполь и его окре­стности», «Заметки о быте греков г. Мариуполя» склонялся к тому, что «панаир» происходит от собственного имени Панайя, что на татарско-турецком языке означает Божья матерь, хотя отмечал и греческий вариант, по которому «панаир» происходит от слова «собираю». «Но если принять во внимание, — писал С. И. Марков, — что, с одной стороны, древнегреческие игры отличались совершенно иным характером, а с другой — что жизнь местных греков заключает в себе весьма мало не только из преданий древнегреческого мира, но и сравни­тельно позднейшей эпохи византийского периода, то правдоподобнее принять второе мне­ние (то есть татаро-турецкое — Л. Я.) как общераспространенное».

Но не успели набрать эти строчки в упомянутой книге, как близ Сартаны нашли бронзо­вую статуэтку бога Пана, темпераментно отплясывающего на празднике. И С. И. Марков сделал к своей статье такое примечание: «Благодаря этой находке возникла новая догадка: нельзя ли приурочить местные панаиры именно к этому божеству, тем более что Пан, как божество лесов и гор, и вместе с этим покровитель скотоводства, должен быть известен древним греческим обитателям Крыма, изобилующего и в настоящее время удобными паст­бищами. Заслуживает внимания, что самый приз, который на панаирах дается победителю (бычачья или баранья голова) напоминает излюбленных этим божеством животных, по пре­имуществу приносившихся ему в жертву».

Панаир в наше время

Выслушав все мнения, я склонен принять гипотезу древнеэллинского происхождения панаиров. Но обратимся к самому празднику.

Организатором панаира был ватанрджи. Им мог быть каждый, изъявивший желание и согласным покрыть за свой счет дефицит общественных средств, собранных при проведении панаира, если таковая обнаружится. Подобно тому, как место проведения оче­редных Олимпийских игр определяется заранее, ватарджи следующего панаира утверждал­ся в разгар общественного обеда. Ватарджи могли быть несколько. Священник давал им по кусочку хлеба, называемых пендарты, — в знак утверждения их добровольного согласия при­нять на себя хлопоты по устройству следующего панаира.

Поскольку панаир посвящался храмовому празднику местного святого и в известной степени носил религиозный характер, при советской власти он не то, чтобы запрещался, но, скажем так, не поощрялся. Тем не менее, в прежние времена средства на проведение празд­ника отпускали и колхозы — из заработанного, понятно, самими сельчанами.

В старину панаиры в Мариуполе устраивались при каждой церкви города, но уже в конце XIX века этот обычай сохранился только в Рождество-Богородицком храме (том са­мом, где крестился, а затем и венчался Архип Иванович Куинджи) в честь Косьмы и Дамиа- на (1 июля), а 15 августа — в престольный праздник Успения Богородицы. Объясняется это тем, что местное население особо чтило иконы Косьмы и Дамиана и Одигитрии Божьей Матери, как древние святыни, вывезенные греками из Крыма.

Празднество начиналось торжественным молебствием в честь святого, имя которого носил престольный праздник. Впрочем, лучше посмотреть, как описывал панаир уже упо­мянутый нами преподаватель русского языка Мариупольской Александровской гимназии, заслуженный учитель (тогда тоже было такое почетное звание) Сергей Иванович Марков в 90-е годы XIX века: «Молебствие заканчивается общественным обедом, в котором принима­ют участие не только члены прихода, сделавшие известные пожертвования, но и лица по­сторонние. Не так давно на панаиры съезжались греки даже из отдаленных сел. Обед не отличался ни роскошью, ни разнообразием яств. Несмотря на некоторое колебание в составе блюд, на каждом из таких обедов преобладающим является плов (по местному выговору ПИЛАВ), то есть рис, сваренный с кусками баранины или говядины; из напитков же в пре­жнее время подавалась буза, приготовленная особым образом из пшенного сусла. Обед закан­чивался конскими состязаниями, не представляющими ничего оригинального, если срав­нить с подобными состязаниями у других степных народов и борьбою. Борьба совершается по строго определенным правилам. Притом условия борьбы таковы, что только сила и лов­кость могут восторжествовать в борьбе. (Вокруг борцов обыкновенно стоят старики, кото­рые и наблюдают за правильностью борьбы).

Борьба эта — непременный компонент панаира -— называется куреш и возраст ее изме­ряется тысячелетиями. Не поэтому ли из среды мариупольских греков вышли выдающиеся спортсмены-борцы, известные не только в своем отечестве, но и во всем мире. «Тот список длинен», и я назову только два имени. Илья Федорович Мате (родился в 1956 г.), заслужен­ный мастер спорта СССР, чемпион XXII Олимпийских игр по вольной борьбе, двукратный чемпион мира, чемпион Европы, трехкратный чемпион СССР. Михаил Владимирович Харачура (родился в 1958 г.), двукратный чемпион мира по вольной борьбе, чемпион Европы, СССР. Ныне (пишу эти строки в 1999 году) Михаил Харачура главный тренер сборной ко­манды Украины по вольной борьбе.

Но вернемся к рассказу о панаирах. Исторические бури, пронесшиеся над Приазовьем, выветрили из народной памяти многое из того, что складывалось и сохранялось веками. Так, утрачен рецепт изготовления бузы, хмельного напитка из пшена (от него, между про­чим, произошло слово БУЗИТЬ, то есть безобразничать, напившись бузы). Сегодня на пана­ирах пьют фабричную сорокаградусную или сногсшибательный самогон домашнего изго­товления… Но вот словарь С. И. Ожегова слово «буза» не считает устаревшим. Он толкует его, во-первых, как легкий хмельной напиток из проса, во-вторых, шум, скандал, беспоря­док. Отсюда же и слово бузотер.

Даже греки почтенного возраста, родившиеся и выросшие в селах Приазовья, не знают слова «ватарджи», а организатором панаира несколько расплывчато называют обществен­ность — джемат, председателя сельсовета или председателя колхоза. И ни один из моих со­беседников не знал, что в старину были и женские панаиры.

Между тем о таком женском празднике рассказывает уже упомянутый и цитированный Сергей Иванович Марков. Из его статьи можно сделать вывод, что когда-то панаиры были только мужской забавой, в которой участие женщин не допускалось. Если это предположе­ние верно, то такой порядок был, несомненно, влиянием татарского отношения к женщи­нам, которое переняли и крымские греки. Вот буквально, что пишет С. И. Марков: «Наряду с мужскими панаирами существуют женские, названные так потому, что в них принимают участие одни женщины. Женский панаир состоит из общественного богослужения и угоще­ния. Один из таких панаиров совершается при Карасевской церкви в последнюю пятницу, предшествующую празднику Рождества Пресвятой Богородицы, в память чудесного снови­дения одной из женщин».

Вообще карасевцы, земляки Архипа Ивановича Куинджи, выходцы из крымского Карасу-Базара, отличались веселым нравом и хлебосольством. Народные праздники разворачи­вались здесь на Спасо-Демьяновской (точнее, Дамиановской) площади, которая находилась в конце Таганрогской (ныне Артема) улицы перед Рождество-Богородицкой церковью.

На карте современного Мариуполя мы напрасно стали бы искать Спасо-Демьяновскую площадь. После революции это название исчезло, потому что при основании города оно возникло в честь икон святых Косьмы и Дамиана, хранившихся в Рождество-Богородицкой церкви. В 1930-е годы снесли с лица земли и эту церковь, а потом исчезла и сама площадь, засаженная деревьями и стесненная постройками. Чтобы читатель смог представить себе, с какой части Мариуполя идет речь, назову ориентиры: здание общеобразовательной школы №11, построенное в 1938 году в компенсацию за уничтоженный храм, в котором принял крещение автор «Ночи на Днепре», и, наконец, здание всем известной Жовтневой налоговой инспекции. Здесь же разветвляются трамвайные пути, которые ведут: один на комбинат имени Ильича, другой — на » Азовсталь».

Тот же С. И. Марков донес до нашего времени и сведения о другом празднике, во време­на седой старины любимом прекрасной половиной населения Мариуполя. Цитирую: «Из других праздников нехристианского происхождения обращает на себя внимание праздник на Ивана Купала, совершаемый женщинами и девушками. Так как, по убеждению местных греков, в ночь, предшествующую Ивану Купалу, «небеса открываются», то и главная часть праздника состоит в гадании, которое совершается таким образом: приготавливаются сосуд, наполненный водою; в него предварительно бросают душистые травы и цветы, между кото­рыми отдается преимущество так называемому цветку Ивана (цветок этот растет в степи, следовательно, ничего общего не имеет с папоротником; у малороссов он известен под име­нем синяка и медунца), затем различные металлические вещи (за исключением, впрочем, ножа). Приготовленную таким образом воду выносят на ночь «на месяц и звезды», самое же гадание происходит на другой день. Мальчик или девочка, над которым во время гадания держат платок, то поднимая его, то опуская, вынимает из сосуда по одной вещи, в то время как присутствующие женщины поют песни; по содержанию песен и узнают свою судьбу. Песни, распеваемые во время гадания, не имеют специального назначения и не приурочи­ваются именно к этому дню: поется всякая песня, лишь бы в ней можно было составить какой-либо ответ на предложенный вопрос. Таким образом, вышеприведенные гадания на­поминают наши святочные гадания, с тем только различием, что у русских, как у индоевро­пейских народов, гадание происходит после зимнего солнцеворота, у местных греков то же бывает после летнего солнцеворота».

К сожалению, я вынужден до другого случая отложить рассказ о прочих бытовых обря­дах мариупольских греков, связанных с рождением ребенка, с похоронами, свадьбами (о пос­ледних я писал в книге «Куинджи» в главе «Свадебное путешествие»), о некоторых религиоз­ных обрядах. В значительной степени все эти обычаи уже стали достоянием истории и под напором современной цивилизации все активнее вытесняются новыми формами обществен­ного бытия.

Во второй половине XIX века этнический состав населения Мариуполя стремительно меняется, греки в городе уже оказались в меньшинстве. Однако в исторических источниках не зафиксированы сведения о том, что славянское население принесло с собой какие-то но­вые формы общественных празднеств, кроме одной — кулачных боев.

Советский историк Д. Н. Грушевский писал об этом так: «Чтобы посеять раздор между рабочими и отвлечь их от политики, капиталисты и полиция натравляли их друг на друга, организуя кулачные бои казармы с казармой, колонии с колонией. Заводское начальство и пристав наблюдали, развлекаясь по воскресным дням за этими кровавыми зрелищами, и только когда дело доходило до настоящего побоища, верховые полицейские плетками разго­няли толпу».

Не думаю, чтобы этот обычай, завезенный рабочими из русских сел и деревень, носил классовый характер и имел политическую подоплеку.

В советские годы внедрялись различного рода спортивные праздники — спартакиады, олимпиады. Обрядовыми стали демонстрации, проводимым в честь революционных праз­дников 7 ноября и 1 мая. В последние годы коммунистического семидесятилетия они выро­дились в безрадостную принудиловку и большинству участников стали в тягость.

В последние годы все более массовым становится праздник в честь Дня города. Он проводится в первой декаде сентября и связывается с днем освобождения Мариуполя от фашистских захватчиков 10 сентября 1943 года. На мой взгляд, логичнее было бы проводить День города 13(2) октября, потому что в этот день в 1779 году Екатерина подписала доку­мент о присвоении Мариуполю статуса города. К сожалению, не все разделяют мою точку зрения. Однако я настроен оптимистически и уверен, что рано или поздно истина востор­жествует.

Лев Яруцкий.

«Мариупольская старина»