15(27) сентября 1876 года Митрополитская улица в Мариуполе была так запружена экипажами, что езда по ней прекратилась. Возле дома Николая Пантелеевича Хазанджи собралась внушительная толпа, и люди все подходили сюда по обочинам немощеной улицы, желая стать свидетелями поистине исторического момента в жизни маленького Мариуполя — открытия гимназии.
Торжество началось взволнованной речью Феоктиста Авраамовича Хартахая, только что назначенного директором мужской и председателем педагогического совета женской гимназий, основателем которых он и являлся
1. Знакомец Великого Кобзаря
Этим человеком я заинтересовался давно, много лет назад. Но в документах, которые попали мне в руки в то время, о Ф. А. Хартахае, стоявшем у истоков среднего образования в Мариуполе, сообщалось очень лаконично. Мне имя-отчество не было ни разу названо, а только инициалы — Ф. А. Все мои попытки расшифровать эти загадочные Ф. А. были поначалу безуспешны.
Однажды я разговорился с ныне покойной В. И. Мальцевой. Валентина Ильинична родилась в Мариуполе еще в прошлом веке, работала в гимназии и некогда принадлежала местной элите. Рассказывали, что на одном из балов танцевала она с последним русским царем Николаем II, а в беседах со мной у нее иногда вырывалось: «Когда я была в Париже…» Понятно, что многое из истории Мариуполя она знала не по архивным или печатным источникам, а из личного опыта. Хотя возраст Валентины Ильиничны был ко времени нашего общения уже весьма серьезным, она все же не могла быть современницей первого директора мариупольских гимназий. Поэтому, нисколько не рассчитывая на успех, а просто так, для очистки совести, я однажды спросил свою собеседницу, не приходилось ли ей слышать о таком мариупольце — Хартахае.
— О Феоктисте Авраамовиче?! — воскликнула Валентина Ильинична. — О, это была светлая личность! Да знаете ли вы, что Тарас Григорьевич Шевченко лично подарил ему своего «Кобзаря», в который собственноручно вписал строки, не пропущенные цензурой?
Ираклий Луарсабович Андроников в таких случаях говорит: «Я прямо задохнулся от волнения…»
Что Хартахай сотрудничал в «Современнике», в том самом знаменитом журнале, который в 50-60-е годы XIX века превратился в боевой орган и трибуну русской революционной демократии, — это я к тому времени уже знал. Значит, факт если не дружбы, то, по крайней мере, близкого знакомства молодого разночинца (каким рисовался мне Хартахай) с Тарасом Григорьевичем не может показаться столь уж невероятным. На одно мгновение я поверил, что совершится чудо, что уникальнейший, ценнейший экземпляр «Кобзаря» удастся разыскать и что…
— Я могу увидеть этот сборник?
— К сожалению, нет. А вот я держала его в руках. Давно это было, еще до революции. Я была дружна с дочерью Хартахая, Анной Феоктистовной. В годы гражданской войны, во время налета на город махновцев, все ее имущество погибло. А потом она уехала из Мариуполя, кажется в Харьков.
Чудо не состоялось.
И хотя с сожалением пришлось согласиться, что бесценную книгу, к которой прикасались руки и перо Тараса Григорьевича, следует, по-видимому, считать безвозвратно утраченной, рассказ Валентины Ильиничны еще больше разжег мой интерес к личности замечательного мариупольца.
Случись этот разговор сегодня, не было бы ничего проще, как открыть второй том «Шевченковского словника», этой уникальной энциклопедии жизни и творчества великого Кобзаря, и из биографической справки о Хартахае, помещенной там, узнать о связях нашего земляка с Тарасом Григорьевичем. Но в то время шевченковской энциклопедии еще не было, и, чтобы установить степень достоверности рассказа В. И. Мальцевой, мне пришлось перерыть немало литературы и вчитываться в письма Хартахая, которые хранятся в рукописном отделе библиотеки Академии наук Украинской ССР.
Подарить «Кобзаря» с собственноручно восстановленными цензурными купюрами Т. Г. Шевченко мог только тому, кого уважал, кому доверял, словом — близкому человеку.
Писатель Н. С. Лесков, присутствовавший на похоронах Тараса Григорьевича, рассказывает в своих воспоминаниях, что после отпевания «ближние покойника почтили его надгробным словом». Одним из этих «ближних» был и Хартахай, произнесший над гробом Кобзаря яркую прочувствованную речь на родном языке Т. Г. Шевченко:
— Сумно i страшно вимовить: «Тарас Григорович умер!.. Україно, мати наша, де твоя yrixa, де витає i що тепер робе? Зомліли ніженьки, що по світу носили, зложились рученьки, що тобі служили, закрились кapi очi, що на тебе любуючи i сумуючи гляділи, минулися думи i пicнi! Перестав твій Тарас сльози лити, стомився, заснути схотів. Матінька наша, Украіно, степи наші, могили, Дніпр широкий, небо наше синє! Хто вас так щиро любитиме i за вас душу положить! Тарас Григорович — у труні, снаряжений на той світ! Затих и замовк наш соловейко навіки! Украіно, Украіно! Де твій син вірний? Мова украінська! де твій батько, що тебе так шанував, що через його i тебе ще більше поважати стали?»
Эту скорбную речь молодого оратора с глубоким вниманием и волнением слушали Н. А. Некрасов, М. Е. Салтыков-Щедрин, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, Н. С. Лесков, М. Л. Михайлов, В. С. Курочкин, тысячи людей, пришедших проститься с Тарасом Григорьевичем Шевченко.
В журнале «Основа», где были опубликованы речи, прозвучавшие над гробом Кобзаря, все выступления названы «промовами», и только речь представителя украинского студенчества — «Рідне слово Ф. Хартахая», чем подчеркивалась насыщенность этого яркого произведения ораторского искусства мотивами и образами украинского фольклора. Под таким заголовком эта речь перепечатывается и в современных изданиях.
Каким же образом Хартахай стал «ближним» Тараса Григорьевича?
Возвратившись в 1859 году из ссылки в Петербург, Шевченко живо интересовался и хорошо знал настроения передовой молодежи. Он посещал лекции очень популярного в то время университетского профессора Н. И. Костомарова (который через несколько лет напишет благожелательное вступительное слово к труду Хартахая в «Вестнике Европы») из желания, в частности, поближе познакомиться с передовым студенчеством. Имеются указания на то, что существовал кружок украинского поэта, который во второй половине 1860 года посещался студентами Петербургского университета. Именно в это время перевелся в столичный университет Феоктист Хартахай, деятельный участник кружка харьковских студентов, благоговевших перед именем Кобзаря. Неудивительно, что Хартахай, попав в Петербург, искал встречи и знакомства с Шевченко. Он, очевидно, посещал кружок, который собирался на квартире Шевченко в Академии художеств. Здесь, считают исследователи, и происходили не предусмотренные программой беседы поэта с молодежью. Считают, что Шевченко читал на этих встречах свои запрещенные стихи. Тогда же, очевидно, Тарас Григорьевич и подарил Хартахаю упомянутый экземпляр «Кобзаря».
«Личные связи с Шевченко, — пишет Ф. Я. Прийма в своем труде, удостоенном Ленинской премии, — были также у студента С.- Петербургского университета Феоктиста Хартахая, в чем убеждает нас тот факт, что именно ему было поручено от имени студентов-украинцев выступить с речью на похоронах великого поэта».
28 февраля 1861 года Хартахай был одним из тех, кто на своих плечах нес гроб с телом Т. Г. Шевченко от Академии художеств до Смоленского кладбища. В тот же день Хартахай отправил большое письмо В. С. Гнилосырову, тогда студенту Харьковского университета, с подробным описанием похорон Шевченко. Этот яркий документ, как и речь Хартахая на Смоленском кладбище, вошел в научный оборот и неоднократно перепечатывался в современных изданиях.
Как драгоценную реликвию до конца своих дней хранил Феоктист Авраамович листочки из лаврового венка, который был возложен на голову покойного поэта, и кисть с его гроба. После похорон он приобрел на аукционе чарку и стакан, принадлежавшие Тарасу Григорьевичу. Все эти вещи ныне хранятся в Киеве в Государственном музее Т. Г. Шевченко. Сказанного вполне, думаю, достаточно, чтобы создалось впечатление о Хартахае как о личности незаурядной. И хотя имя его встречается в современных изданиях, в том числе и справочных, этот человек относится к числу забытых, и забытых незаслуженно. Как правило, о нем сообщаются либо неполные сведения, либо искаженные. Даже фундаментальный «Шевчен- ківський словник», справедливо перечисляя заслуги Хартахая: его принадлежность к демократическому крылу украинской интеллигенции, участие в революционном студенческом движении, сотрудничество в «Современнике», утверждая, что человек этот вел знакомство с Н. Г. Чернышевским, Н. А. Добролюбовым »Н. А. Некрасовым, — сообщает неточную дату его рождения, а дату смерти не указывает вовсе.
Коротко изложу то, что узнал об этом человеке из архивных документов, хранящихся в Ленинграде, Киеве, Мариуполе.
Феоктист Авраамович Хартахай родился в 1834 году в селе Чердаклы Мариупольского уезда (ныне с. Кременевка Володарского района Донецкой области) в семье писаря-грека. Семья, видимо, переехала в Мариуполь, потому что все документы Хартахая, составленные на родине, написаны в этом городе. Мы не знаем, где он получил среднее образование, но с уверенностью можно сказать, что учился он — об этом говорят его письма — на «медные деньги». В 24 года Хартахай становится студентом историко-филологического факультета Харьковского университета. Здесь он участвует в кружке так называемых «освічених украинцев», которые боролись против дискриминации родного языка, занимались пропагандой и распространением в народе украинской культуры и, в первую очередь, популяризацией творчества Тараса Григорьевича Шевченко. Хартахай собирает произведения устного народного творчества, всерьез занимается этнографией.
Но уже через год он по невыясненным причинам оставляет Харьковский университет и переезжает в Киев, где с сентября как вольнослушатель посещает лекции в университете св. Владимира. Любопытно, что, зачисленный своекоштным студентом 4 декабря 1859 года,
Хартахай ровно через две недели «был уволен из университета за невзнос платы за обучение». 25 августа 1860 года он пишет из Мариуполя ректору П. А. Плетневу о своем желании перевестись на III курс историко-филологического факультета Петербургского университета. Просьба была удовлетворена, но Хартахая зачислили не на III, а на II курс. Позднее, зимой 1860 года, он, отлично владевший татарским языком и интересовавшийся тюркской филологией и историей, перевелся на факультет восточных языков по разряду арабо-персидско-ту- рецко-татарскому.
К официальным объяснениям причин, по которым Хартахай увольнялся из университетов, нельзя, конечно, относиться с полным доверием. Вот, например, свидетельство, выданное в январе 1862 года: «Предъявитель сего Феоктист Хартахай, вступив в число студентов императорского Санктпетербургского университета 22 ноября 1860 года, слушал лекции по факультету восточных языков при поведении ОЧЕНЬ ХОРОШЕЕ, а 12 октября 1861 года ПО ПРОШЕНИЮ уволен из университета, из второго курса…»
12 октября 1861 года Хартахая действительно уже не было в университете, потому что этот «очень хорошего поведения» студент в этот день стал узником Петропавловской крепости (17 октября его перевели в Кронштадтскую крепость). В главную политическую тюрьму царизма он попал за участие в студенческом революционном движении. Его имя появляется на страницах герценовского «Колокола» в списке студентов, арестованных и брошенных в застенок. В следующем году Хартахай сдал экстерном университетский курс.
Первые четыре года после получения университетского диплома Хартахай нигде не служил. Возможно, он рассчитывал прожить литературным трудом. Нам известны его публикации в «Современнике», «Вестнике Европы», три издания выдержал его труд «Христианство в Крыму». Педагогическая деятельность его началась в 1866 году в Польше, сначала в провинциальных гимназиях, позднее — в Варшавской.
Тот факт, что Хартахай занялся (а может быть, вынужден был заняться) учительским трудом в год окончательного закрытия «Современника», вряд ли случаен. Думается, что между выстрелом Каракозова в Александра II и начавшимся наступлением реакции, одним из актов которого стало закрытие «Современника», и вынужденным, как я считаю, отъездом Хартахая из Петербурга в глухую провинцию, подальше от жандармских глаз, есть какая-то связь.
Он и в Польше продолжает литературно-публицистическую деятельность, пишет серию больших педагогических статей для специальных изданий, а в 1870 году в Варшаве выходят его «Букварь» и «Книга для чтения в народных школах». Через три года там же выходит второе, исправленное издание «Букваря». Он автор многих статей и фельетонов, публиковавшихся в периодических изданиях.
Через всю жизнь пронес Ф. А. Хартахай любовь к Тарасу Григорьевичу Шевченко, был деятельным пропагандистом его творчества.
Когда в январе 1863 года в Петербурге начала выходить прогрессивная газета «Очерки», в ней за короткий срок появилось пять статей, полностью или частично посвященных Шевченко. Примечательно, что эту серию газета открыла статьей Хартахая «О внешнем проявлении патриотизма». Пропаганду творчества Кобзаря Хартахай энергично проводил и в Мариуполе на посту директора гимназий. Мы можем сказать, что с его легкой руки интерес и любовь к поэзии Т. Г. Шевченко в городе стали традиционными. И не случайно именно в Мариуполе в 1920 году, в тяжелейших условиях гражданской войны, был издан «Малый Кобзарь», одно из первых советских изданий шевченковского шедевра.
(Продолжение следует)
Лев Яруцкий
«Мариупольская старина»