Среди многочисленных персонажей «Истории моего современника», этом главном, пожалуй, труде Владимира Галактионовича Короленко, есть человек, имя которого было очень хорошо известно в дореволюционном Мариуполе.
С большим уважением вспоминает писатель о своем гимназическом учителе-словеснике Вениамине Васильевиче Авдиеве, ярком и талантливом педагоге. Однако Авдиев, учивший глубоко чувствовать и самостоятельно мыслить, читавший юношам произведения, не включенные в программу, не пришелся ко двору и вскоре был вынужден покинуть Ровенскую гимназию.
На его место назначили Сергея Тимофеевича Балмашевского. Это был высокий, худощавый молодой человек, с несколько впалой грудью и слегка сутулый. Лицо у него было приятное, с доброй улыбкой на тонких губах, но его портили глаза, близорукие, с красными, припухшими веками. Говорили, что он страшно много работал, отчего спина у него согнулась, грудь впала, а на веках образовались ячмени, да так и не сходят.
«Блеска у него не было, — пишет Короленко, — новые для нас мысли, неожиданные, яркие, то и дело вспыхивавшие на уроках Авдиева, погасли. Балмашевский добросовестно объяснял: такое-то произведение разделяется на столько-то частей. В первой части или вступлении говорится о таком-то предмете… При этом автор прибегает к такому-то удачному сравнению… Словесность стала опять только отдельным предметом, лучи, которые она еще так недавно кидала во все стороны, исчезли…»
Дочь писателя, Софья Владимировна Короленко, указывает, что Балмашевский — фамилия вымышленная, под этим псевдонимом в «Истории моего современника» изображен Григорий Иванович Тимошевский.
Уж не тот ли самый, который в конце прошлого и начале нынешнего века был в Мариуполе директором Александровской мужской гимназии? Внимательно вчитываюсь в текст, и меня обжигает фраза; «Мне довелось быть в одном из городов нашего юга, и здесь я услышал знакомую фамилию, Балмашевский был в этом городе директором гимназии». Похоже, что моя догадка верна, и тогда, значит, писатель под «одним из городов нашего юга» подразумевает Мариуполь. Значит, Короленко побывал в Мариуполе?
Берусь за скрупулезное изучение биографии писателя и выясняю следующее. Летом 1889 года Владимир Галактионович по настоянию врачей отправился в Крым. Из Нижнего Новгорода он плыл на пароходе по Волге, затем водным же путем по Дону прибыл в Ростов, а оттуда на пароходе «Аполлон» — по Азовскому морю. Судно заходило во все порты, стоянки были длительными, и Короленко подолгу бродил по портовым городам. Свои впечатления он зафиксировал в письмах жене, представляющих собой своеобразный и очень подробный дневник путешествия. Вот подробное описание Таганрога, вот — Бердянска. Как случилось, что в Мариуполе писатель, в сущности, не побывал, а только наблюдал его с рейда у устья Кальмиуса, — об этом можно узнать из главы «Морской порт». Следовательно, в этом «городе нашего юга» он не мог услышать о директоре гимназии Балмашевском, то бишь Тимошевском. Может быть, между Г. И. Тимошевским — учителем юного Короленко — и Г. И. Тимошевским — директором Мариупольской гимназии — нет ничего общего? Может быть, здесь простое совпадение имени, отчества и фамилии?
Продолжаю поиски и выясняю, что под «одним из городов нашего юга» Короленко имел в виду не Мариуполь, а Симферополь. «Адрес-календарь на 1886— 1890 гг.» подтверждает, что директором Симферопольской гимназии был тогда Григорий Иванович Тимошевский, тот самый, который очень по-разному запомнился юному Короленко. Но с 19 октября 1891 года он же был переведен по службе и стал директором Мариупольской мужской гимназии.
В Ровенской гимназии Тимошевский, тогда еще молодой учитель, на одном из первых уроков вызвал Короленко читать «Песнь о вещем Олеге».
Ковши круговые, запенясь, шипят
На тризне плачевной Олега.
Князь Игорь и Ольга на холме сидят,
Дружина пирует у брега…
— На холме сидят… Нужно читать на холме! — заявил учитель.
— Размер не выйдет.
— Нужно читать на холме, — упрямо повторил он.
«Из-за кафедры, — пишет Короленко, — на меня глядело добродушное лицо, с несколько деревянным выражением и припухшими веками. «Вечный труженик, а мастер никогда!» — быстро, точно кем-то подсказанный, промелькнул у меня в голове отзыв Петра Великого о Тредьяковском».
В 1894 году профессор Новороссийского (то есть Одесского) университета Кочубинский проверял контрольные сочинения Мариупольской гимназии и сделал заключение: «Видно, что ученики хорошо проходили учебник, почему у многих воспроизводятся его страницы буквально».
Тимошевский, который ежегодно отчеты о работе гимназии издавал типографским способом за счет пожертвований Д. А. Хараджаева, педантично вписывает этот отзыв как комплимент себе, не заметив, очевидно, его сомнительного характера. Что ученики списывали с учебника — это исключено: Тимошевский был строг. Но учебник они у него знали.
Наизусть.
Мастером он так и не стал.
Однажды, это было еще в Ровенской гимназии, исключили двух-трех бедняков за невзнос платы за обучение. Короленко написал тогда воззвание к гимназистам с предложением обложить данью употребление пирожков на перемене. При помощи этого добровольного налога удалось довольно быстро набрать сумму, необходимую для возвращения в гимназию исключенных бедняков. Однако «сборщики налога» были вскоре обнаружены начальством, и их обвинили чуть ли не в подрыве государственных устоев Тогда за «провинившихся», рассказывает Короленко, вступился Балмашевский (Тимошевский) и помог исключенным вернуться в гимназию.
Но когда Владимир Галактионович в Симферополе рассказал об этом случае, слушатели выразили сомнение: «Нет, не может быть! Это, наверно, другой!» К тому времени вышел знаменитый циркуляр о «кухаркиных детях», которым царское правительство преграждало беднякам путь к образованию. Балмашевский-Тимошевский стал выполнять этот возмутивший всех циркуляр не за страх, а за совесть. По городу ходила его выразительная фраза:
— Да что вы ко мне пристаете? Я чиновник. Прикажут вешать десятого… Приходите в гимназию, так и будут висеть рядышком, как галки на огороде… Адресуйтесь к высшему начальству…
Да, Тимошевский был исполнительным чиновником и верным слугой царского режима. Но его педагогическая и общественная деятельность в Мариуполе имела положительное значение. Не боясь преувеличения, скажу, что в этом городе он увековечил свое имя.
Он вступил в свою новую должность, как уже говорилось, во второй половине октября 1891 года, а уже в следующую весну с учащимися Александровской гимназии были проведены экскурсии по городу, во время которых директор и преподаватели рассказывали гимназистам о родном крае, об истории заселения Приазовья и возникновения Мариуполя.
Материалы этих бесед были объединены в солидную книгу, вышедшую в том же 1892 году под названием «Мариуполь и его окрестности».
Эта книга делает честь ее авторам. Перечислим их всех поименно: Г. И. Тимошевский, Н. Ф. Вавилов, А, Ф. Петрашевский, С. И. Марков, М. И. Кустовский, Д. А. Хараджаев (за этого миллионера, который дал деньги на издание книги, одну главу, видимо, кто-то написал), Н. А. Клюев, С. Г. Квитницкий, О. JI. Вержбицкий, В. П. Федоров. Рисунки, иллюстрирующие книгу, выполнил Н. И. Завьялов, народные песни мариупольских греков положены на ноты Ф. А. Грековым.
Вряд ли стоит строго судить авторов за их верноподданническое истолкование некоторых исторических событий — понятно, что это неизбежно диктовалось духом тогдашнего времени. Преподаватели Александровской гимназии провели тщательное и добросовестное исследование и оставили нам такой богатый фактический материал, что их книга и сегодня не утратила своего значения: она служит серьезным источником для тех, кто интересуется историей города и края. Им я обязан тем, что сумел написать эту книгу, низкий им за это поклон. Но любопытен такой факт. В ценнейшем издании 1892 года то и дело мелькает имя Г. И. Тимошевского, он автор многих ее глав, объемистых и очень серьезных по содержанию: «Переселение православных христиан из Крыма в Мариупольский уезд», «Основание Мариуполя и некоторые данные к его истории», «Особо замечательные события в г. Мариуполе», «Духовное и гражданское самоуправление», «Православные храмы». Мы помним, что ко времени проведения экскурсий новоназначенный директор провел в Мариуполе лишь несколько месяцев. Работы у него, естественно, было много: нужно было войти в новый, выражаясь по-современному, коллектив, изучить преподавательскую манеру учителей, познакомиться с учащимися — словом, хлопот, надо полагать, было предостаточно. Между тем совершенно ясно, что исследования, представленные в «Мариуполе и его окрестностях», потребовали работы не одного дня и даже не одного месяца — это результат многолетнего труда. Новый директор гимназии даже при его большом трудолюбии, отмеченном и Короленко, даже при наличии соответствующего опыта (Тимошевский совершил с симферопольскими гимназистами путешествие в Севастополь и выпустил книгу об этой экскурсии) просто физически — я сужу по собственному опыту — не был в состоянии выполнить ту работу, которая в книге фигурирует под его именем.
Напрашивается мысль, что Тимошевский, пользуясь своим положением, беззастенчиво присвоил себе плоды труда своих подчиненных. Или подчиненного.
Обратим внимание: большинство глав и страниц в Мариуполе и его окрестностях» принадлежит преподавателю А. Ф. Петрашевскому. Но последний работал в Мариупольской гимназии до начала экскурсий не пять месяцев, как Тимошевский, а десять лет, с 1881 года. За такой срок, согласен, можно было накопить такое богатство фактов, что его, вполне очевидно, хватило и на то, чтобы щедро поделиться и с вновь назначенным директором.
«Балмашевские, конечно, тоже не злодеи, — пишет Короленко. — Они вступали на свою дорогу с добрыми чувствами, и, если бы эти чувства требовались по штату, поощрялись или хотя бы терпелись, они бы старательно их развивали. Но жестокий, тусклый режим школы требовал другого и производил в течение десятилетий систематический отбор…»
Перед выходом на пенсию Тимошевский был кавалером чуть ли не всех орденов Российской империи, действительным статским советником (что равнялось генеральскому званию), и к нему обращались почтительно: «Ваше превосходительство».
«Старательный Балмашевский сделал карьеру, а Авдиев умер незаметным провинциальным преподавателем словесности на окраине», — с горечью заключает Короленко главу своих воспоминаний.
Эта глава из «Истории моего современника», в особенности рассказ о реакции Балмашевского (Тимошевского) на указ о «кухаркиных детях», настроила меня против четвертого директора Мариупольской гимназии. К тому же ему вообще «повезло» в русской литературе: И А. С. Серафимович раза два отхлестал его за консерватизм, за дело отхлестал. И Валентина Ильинична Мальцева, когда я спросил, какого она мнения о Григории Ивановиче, ответила предельно лаконично: «Бурбон». И я в своей давней статье «Короленко и его учитель» обвинил бывшего директора Александровской гимназии чуть ли не во всех смертных грехах.
Но, как сказано у Есенина, «теперь я в возрасте ином, и чувствую, и мыслю по-иному». Судьбы двух учителей Короленко дают серьезный повод для размышлений.
Кто лучше послужил людям: талантливый Авдиев, шедший в пьянство как бесплодный протест против «гнусной расейской действительности», или ревностный служака, бездарный учитель словесности, но незаурядный организатор Тимошевский, оставивший после себя в двух городах — Симферополе и Мариуполе — книги, пережившие его на столетие и продолжающие служить доброму делу и сегодня? Даже если осторожно взять под сомнение полное авторство Тимошевского (а это сомнение отнюдь не является аксиомой), все равно без организаторской деятельности энергичного Тимошевского — я в этом убежден — не увидел бы свет такой ценный исследовательский труд, как «Мариуполь и его окрестности». И я испытываю глубокое уважение к подвигу — без преувеличения — Григория Ивановича Тимошевского, глубокое уважение и самые теплые чувства. И я с радостью обнаружил сейчас в «Истории моего современника» строки, на которые в молодости не обратил особого внимания. «Все же у меня, — пишет Короленко, — осталось по окончании гимназии хорошее, теплое воспоминание об этом неблестящем молодом учителе, с впалой грудью и припухшими от усиленных занятий веками…»
(Продолжение следует)
Лев Яруцкий
«Мариупольская старина»