Доктор Калогномос

Не шибко грамотные мариупольские обыватели произ­носили фамилию некогда знаменитого в Мариуполе и близ­лежащих селах врача как КОлогномУс. Почему так случи­лось, понять трудно. Ведь сотни, если не тысячи пациентов и их родственников держали в руках выписанные им рецеп­ты, заверенные его личной печатью, на оттиске которой можно было прочесть надпись: «Врач ДИомид Фотиевич КА-логномОс». Нужно сказать, что имя, фамилия, а иногда и отчество мариупольского доктора многократно искажались не только в устной речи, но и в письменной: в различных официаль­ных и полуофициальных документах и справках послерево­люционного времени. Ошибки в этом плане были допуще­ны даже в некрологах. 3 сентября 1966 года — на следую­щий день после кончины Диомида Фотиевича — в «Приазов­ском рабочем» было опубликовано соболезнование такого содержания: «Семья Кирилловых глубоко скорбит по пово­ду смерти старейшего врача и друга КОлогномоса Демья­на Фотиевича…». 4 сентября в той же газете — еще один пе­чальный текст по тому же поводу: «Коллектив горбольницы № 3 скорбит по поводу смерти старейшего врача Кологно-мУса Демьяна Фотиевича…». Как видите, и друзья, и коллеги довольно «свободно» об­ходились с начертанием фамилии доктора Калогномоса. Что же касается «непаспортного» Демьяна, то действитель­но, именно так называли его в узком кругу близких людей, а он не возражал…

Несмотря на то, что Д.Ф. Калогномос покинул бренный мир более четырех десятилетий назад, фамилию его нет-нет, да и услышишь от старожилов, да и не только старожилов, когда речь заходит о прошлом нашего — по определению митрополита Игнатия — благополучного города Мариуполя. Заметим, сегодня осталось не так уж много мариупольцев, которые хотя бы один раз видели Диомида Фотиевича, еще меньше тех, кого он лечил, и уж совсем единицы зна­комых с ним близко. Поэтому чаще всего — таковы законы теории вероятностей — можно услышать воспоминания о докторе Калогномосе от знавших его лишь понаслышке, эти при случае обязательно вам расскажут о приверженности известного врача к пиву, может быть, добавят к этому ка­кой-нибудь курьезный случай из его жизни. На этом все «сведения» и заканчиваются.

Обидно, что чем дальше мы отдаляемся от времени, ког­да врачевал Диомид Фотиевич, тем в большей степени глав­ное дело его жизни — исцеление детей и взрослых — тоже  уступает место различного рода байкам и сомнительного свойства историям. Одна из них попала даже на страницы прессы. В марте 1999 года еженедельник «Аргументы и факты. Украина» опубликовал на одной из своих страниц заметку «Сердце красавицы». Краткое содержание этой заметки та­ково. В первую мировую войну некий врач родом из Мариу­поля, штабс-капитан Дмитрий Иванович  КОлАгномУс (имен­но так напечатаны имя, отчество и фамилия), находился в рядах русских войск, которые вот-вот должны были покинуть Краков. По неведомой причине, оказавшись в помещении, где храни­лись коллекции Ягеллонского (Краковского) университета, любознательный штабс-капитан медицинской службы заметил солдат, намеревавшихся выпить спирт из сосуда, а его содержимое — человеческое сердце — выбросить. Врач немедленно отобрал у мародеров сосуд, прочитал надпись, и ему стало ясно: перед ним не что иное, как сердце… Ма­рины Мнишек. Тут же были предприняты экстренные меры. Наш земляк заполнил сосуд формалином, приклеил этикет­ку, на которой по-латыни сделал надпись, кому принадле­жит отторгнутое от тела сердце, кто, когда и какой жидко­стью залил сосуд, добавив по-русски «Яд». Так была спасе­на для будущих поколений реликвия польского народа. Кто такая Марина Мнишек, надеемся, читателям объяснять не нужно. Мариупольские газеты вскорости перепечатали этот ма­териал. Одна — слово в слово, другая — в сокращении, но зато с пространными комментариями. Заметка как заметка. Удивляет лишь тот факт, что ни в редакции «АиФ», ни при перепечатке у нас в городе никто не обратил внимания на, мягко выражаясь, исторические и фактические неточности. Начнем с того, что врач родом из Мариуполя не мог нахо­диться, а затем отступать в составе русских войск из Кра­кова по той простой причине, что царская армия в первую мировую войну не занимала Краков, входившего в ту пору, кстати говоря, в состав Австро-Венгерской империи. Прав­да, взятие этого города намечалось осуществить в ходе Галицийской битвы (6 августа — 13 сентября 1914г.) и Варшавско-Ивангородской операции (15 сентября — 26 октября 1914 г.). Намечалось, но не осуществилось (см., например, «Историю первой мировой войны», том I, «Наука», М., 1972).

Но, может, история с сердцем красавицы случилась не в Ягеллонском, а в каком-нибудь другом польском или ином университете? Однако прежде, чем приступать к поиску это­го университета, стоит, наверное, задаться вопросом: а со­хранялось ли вообще сердце Марины Мнишек? Позволим себе привести пространную цитату из известного Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (том XIX А, СПб, 1896, с. 546). «Подступившее к Москве земское ополчение заставило бежать М. Мнишек сначала в Рязанскую землю, потом в Астрахань, наконец, вверх по Яику (Уралу). У Мед­вежьего острова она была настигнута московскими стрель­цами и, скованная, вместе с сыном доставлена в Москву (июль 1614г.). Здесь четырехлетний ее сын был повешен, а она, по сообщению русских послов польскому правитель­ству, «умерла с тоски по своей воле», по другим источни­кам, она повешена или утоплена». Итак, смерть Марины Мнишек — этот факт никто из исто­риков не оспаривает — наступила в плену. В плену, в России, только-только приходившей в себя от событий «смутного времени», России начала XVII века, где царили невежество и мракобесие (чего стоит удушение безгрешного четырех­летнего мальчика?). Кто бы позволил в таких условиях сде­лать вскрытие трупа, пусть даже преступницы? А ведь без этой процедуры сердце не извлечешь. И все же, может, не­смотря на жестокие нравы, посмертные вскрытия в те мрачные времена в Российском государстве производились? Нет, говорят специалисты. Препарирование трупов начали делать толь­ко при Петре I. Получается, что благородный поступок мариупольский врач совершил не в Кракове и спасал от поругания сердце не Марины Мнишек. Тогда чье же и в каком городе?

Вместе с тем близкие родственницы доктора Калогномоса Светлана Викторовна Алтухова, которой довелось прожить много лет в его семье, и Людмила Сергеевна Алавер­дова утверждали: да, историю о спасении сердца Марины Мнишек они слышали — и не один раз — из уст дяди Демы, для них Диомид Фотиевич был просто дядей. Где же истина? Зная веселый нрав и склонность Диомида Фотиевича к розыгрышам, можно предположить, что он рассказывал родственникам и знакомым некое подобие анекдота, поме­стив в центр сюжета самого себя.

Что же касается заметки «Сердце красавицы», опублико­ванной в «АиФ. Украина», то ее происхождение очевидно. О событиях, изложенных в ней, ее автору поведал кто-то из жителей нашего города. На это указывает типично «мариу­польская» интерпретация фамилии ее героя — КОлАгномУс. Интересно, что существует еще одно изустное сказание о чудесном спасении польской реликвии. Только в нем это событие отнесено к периоду Великой Отечественной вой­ны, в роли же «спасителя» — теперь уже сердце Фредерика Шопена — фигурирует советский военный врач, что же каса­ется фабулы повествования, то она полностью повторяет историю с сердцем Марины Мнишек. Возможно, подобно­го рода байка не одно десятилетие кочует в среде врачей.

Однако оставим изучение этой легенды фольклористам и историкам, а сами с помощью воспоминаний современ­ников и дошедших до наших дней документов попытаемся воссоздать жизненный путь мариупольского врача, оставив­шего заметный след в истории города. Племянник Диомида Фотиевича — заслуженный деятель физкультуры РФ Виктор Иванович Калогномос, будучи в сентябре 1996 года в Мариуполе на отдыхе, рассказал автору этих строк о своей семье следующее. Его дед Фотий Калогномос приехал в наш город из Константинополя, нужно думать, в се­мидесятых годах XIX века. У него было два сына — Иван и известный нам Диомид, а также дочери Екатерина, Марфа, Анастасия и Евпраксия. Все дети Фотия окончили мариу­польские гимназии, воспользовавшись правом прямых на­следников иностранца, принявшего российское поддан­ство, на получение образования за казенный счет.

Иван Калогномос, став обладателем аттестата зрелости — так назывался в описываемые времена документ о прохож­дении полного курса в классической гимназии, — устроился работать агентом, мы бы сказали, представителем, извест­ной хлеботорговой фирмы «Дрейфус и сыновья». Сферой деятельности Ивана Фотиевича был Мариупольский уезд. Дочери бывшего константинопольского жителя, принято­го в подданство русского царя, стали учительницами. О двух из них есть документальные свидетельства об их педагоги­ческой деятельности. В отчете Мариупольской уездной зем­ской управы за 1905 год среди учителей Игнатьевской шко­лы (она находилась на Карасевке) значится Екатерина Фотиевна, там же указано: преподаванием она начала зани­маться с 1890 года. А в подобном отчете за 1902 год упомя­нута Марфа Фотиевна, помощник учителя Екатерининской городской школы…

Наконец настало время обратиться к жизнеописанию главного героя нашего повествования. Итак, Диомид Фотиевич Калогномос родился в Мариуполе 22 апреля 1884 года. В каком году он отправился в Киев, когда поступил на медицинский факультет университета св. Владимира, сколько лет учился там, установить не удалось. Но со­хранилось нотариально заверенная копия временного свидетельства, которым констатируется: его предъявитель — Д.Ф. Калогномос — «в Медицинской испытательной комис­сии при Императорском университете св. Владимира 18 сентября 1916 года удостоен степени лекаря». В этом доку­менте также было сказано, что выдан он на 8 месяцев, а по истечении этого срока должен быть заменен дипломом. Таковы были правила. Диомид Фотиевич университетский диплом так и не получил: шла империалистическая война, он был призван в армию и служил младшим врачом 275-го пехотного Лебе­динского полка, затем произошли известные события: революции — Февральская и ­Октябрьская, гражданская война, были упразднены испытательная медицинская комиссия, Киевский учебный округ и его канцелярия, где должна была произойти выдача диплома. Однако, как показали последующие события, Ка­логномос вполне обходился многие годы временным свидетельством, ко­торое, оказалось постоянным…

С большой степенью вероятности можно считать сроком демобилизации Диомида Фотиевича из армии декабрь 1917 года. Нужно думать, именно тогда он вернулся в Мариуполь. В 1918 году Калогномос был назначен в село Мангуш рай­онным общественным врачом по ликвидации эпидемии «ис­панки»- так называли известный нам грипп. В 1919 году ему довелось служить в сануправлении Мариуполя, оттуда ушел добровольцем в Красную Армию и был зачислен врачом во 2-й кавалерийский полк Первой конной армии Буденного.

Демобилизовался Диомид Фотиевич в 1921 году. Он стал работать участковым врачом сначала в Старой Карани, а затем в Мангуше. В родной город он вернулся в 1923 году и
был направлен в тюремную больницу на должность врача, где прослужил до 1931 года. В его трудовой книжке значится: Д.Ф. Калогномосс 12 мар­та 1931 года по 8 октября 1941 года занимал должность рай­онного врача 1 — й мариупольской городской поликлиники, в той же должности он работал в городской больнице №3 с 14 сентября 1943 года и до ухода на пенсию 16 июня 1961 года. Нет, врач не поменял после войны лечебное учрежде­ние, лечебное учреждение приобрело  новый номер. Несмотря на большой и заслуженный авторитет среди своих коллег и всеобщее признание его искусства враче­вания у пациентов, как мы видим, Диомид Фотиевич никог­да не занимал даже маленьких руководящих постов.

Оставив на время повествование о, как принято говорить казенным языком, производственной деятельности, попро­буем хотя бы пунктиром обозначить личную жизнь доктора Калогномоса. В начале двадцатых годов молодой врач, но уже вполне зрелого возраста человек женился на Надежде Васильевне Бахаловой, внучке Антона Анастасьевича Бахалова, очень состоятельного мариупольского купца, владельца несколь­ких шикарных по провинциальным меркам магазинов, глас­ного городской думы. Разница в возрасте молодоженов составляла пятнадцать лет. Наденька Бахалова слыла пер­вой мариупольской красавицей и, по свидетельству людей, знавших ее, оставалась ею до преклонных лет. Тесть выде­лил молодой чете домик в глубине бахаловского подворья, адрес которого известен: Итальянская улица, 33. В 1922 году у Диомида Фотиевича и Надежды Васильевны родил­ся сын Ювеналий, которого стали называть в семье, да и не только в семье, Наликом. Налик был единственным сыном, а потому — предметом родительского обожания и безмер­ной любви. Он закончил в июне сорок первого года десять классов в третьей школе, которая помещалась тогда в зда­нии бывшего реального училища. Это трехэтажное краснокирпичное здание и сейчас стоит на углу Николаевской и Торговой улиц.

Нужно ли напоминать читателям о дате начала Великой Отечественной войны? Вскоре после ее объявления Налик Калогномос, как и абсолютное большинство его сверстни­ков, был призван в армию. Можно только представить, ка­кие чувства тревоги и страха испытывали родители, когда провожали Ювеналия на фронт… 8 октября 1941 года Мариуполь заняли немцы. Калогномосы из города не эвакуировались. Ни в одну из действо­вавших во время оккупации больниц Диомид Фотиевич ра­ботать не пошел. Отговорка простая — возраст. В ту пору он перевалил за пятидесятисемилетний рубеж. Диомид Фотиевич занялся частной медицинской практи­кой. А практика эта оказалась большой. Военнообязанные врачи были призваны в армию, какое-то количество не вхо­дивших в эту категорию эвакуировалось, все врачи-евреи, оставшиеся в Мариуполе, в том числе один из ближайших его коллег — доктор Эрбер, были расстреляны на Агробазе. Диомид Фотиевич продолжал лечить детей и взрослых. Ле­чил, когда не хватало лекарств самых элементарных. В ход шли и так называемые народные средства, Люди оплачи­вали его врачевание тем, что имели: несколькими горстя­ми кукурузы, полдюжиной яиц, рыбиной или другой снедью. Если врач видел, что семья больного уж очень бедствует, он «гонорар» вовсе не брал… 5 сентября 1943 года на улицах Мариуполя был расклеен приказ фельдкоменданта города генерала Гофмана, кото­рым предписывалось населению уходить на запад вместе с немецкими войсками. Диомид Фотиевич решил не испы­тывать судьбу, собрал самые необходимые пожитки и вместе с Надеждой Васильевной направился к своему давнему другу, знаменитому уже в те годы хирургу Спиридону Фео­фановичу Кириллову, в ильичевскую больницу. Под прикры­тием знака «Красного креста», рискуя каждую минуту быть расстрелянными, они вместе с персоналом этого лечебно­го учреждения дождались прихода в Мариуполь Красной Армии. Калогномосы заторопились домой. Они пробирались по улицам, знакомым с детства, и не узнавали их. Из остовов домов то тут, то там поднимался дым от догорающих голо­вешек. Наконец достигли Итальянской; увы, вместо их дома осталось пожарище. Вскоре семья врача сняла небольшую квартиру в част­ном доме по адресу: улица Энгельса, 21.

Как это ни странно, в первые же дни после освобожде­ния города начала работать почта. Многие мариупольцы получали письма и с фронта, и с территорий, не занятых оккупантами. А от Налика вестей не было. Лишь многие годы спустя семья, потерявшая самое дорогое в жизни, получи­ла уведомление: «Ваш сын — рядовой Калогномос Ювеналий Диомидович, 1922 года рождения, уроженец г. Мариу­поля, находясь на фронте, пропал без вести 3 ноября 1943 года». Еще не зная о судьбе сына, в первые дни изгнания гитле­ровцев из города доктор Калогномос отдал в фонд оборо­ны свою самую ценную вещь — массивные золотые часы…

Диомид Фотиевич стоически перенес гибель сына, во всяком случае, внешне. Продолжал объезжать на линейке больных по вызовам, после основной работы в поликлинике к нему почти каждый день кто-нибудь обращался с просьбой посмотреть захворавшего ребенка или звал к тя­желобольному взрослому. Он никому не отказывал… Как и прежде, вечерами погружался в чтение медицинских жур­налов и книг. Как и прежде, дом Калогномосов был открыт для друзей. В числе их были уже упоминавшийся Спиридон Феофа­нович Кириллов, хирург Харлампий Михайлович Трандафилов, травматологи Александр Миронович Фролов и Вале­рия Николаевна Ширяева, акушер-гинеколог Борис Алек­сеевич Инжечек, другие светила мариупольской медицины той эпохи. Их встречи, их общение не были только приятным вре­мяпрепровождением близких по духу людей, они были и своеобразным обменом опытом, обсуждением сложных случаев их медицинской практики.

Лекарские способности доктора Калогномоса прояви­лись уже в двадцатые годы. Нередко на Итальянской улице у двора, где он жил, можно было увидеть телеги, линейки, возки. На них приезжали жители близлежащих сел, чтобы или им самим, а чаще их детям мариупольский врач оказал помощь. И сейчас можно встретить старожилов нашего города, которых Диомид Фотиевич вылечил в детстве — кого от краснухи, кого от осложнённо протекающей кори или другой хворобы. И неизменно от каждого из этих людей при­ходилось слышать фразу такого примерно содержания: «От мамы я слышал, что Калогномос спас в детстве мне жизнь». В.А.Кочеткова, родители которой длительное время со­седствовали с домом, где жил после войны Диомид Фотие­вич, вспоминая детство, рассказала о том, как он поставил на ноги ее маму, перенесшую тяжелый инфаркт миокарда, как лечил все их семейство от болезней, в наше время по­требовавших участия полдюжины врачей разных специ­альностей. Попутно скажем: доктор Калогномос отнюдь не был че­ловеком, исключительно погруженным в медицину. Он был великолепным рассказчиком, обладал чувством юмора, писал стихи. Эрудиция его во многих областях знаний была обширна. Диомида Фотиевича довольно часто приглашали его кол­леги на консилиумы. В таких случаях, осмотрев больного, врачи обменивались мнениями, пользуясь латинским язы­ком, с одной стороны, чтобы лишний раз не волновать па­циента и его близких, а с другой — не поставить в неловкое положение лечащего врача, если он ошибся в диагнозе или наметил неверную тактику исцеления от недуга…

В декабре 1944 года Д.Ф. Калогномос оформил пенсию по старости, но продолжал работать в городской поликли­нике до июня 1961 года, к этому времени ему исполнилось 77 лет. Незадолго до этого чета Калогномосов, как родите­ли погибшего воина получила собственную квартиру в доме №14 по улице Коммунальной (теперь она носит имя про­фессора Казанцева). Последние пять лет жизни старый мариупольский врач тяжело болел, его мучил диабет, на почве этой хворобы он практически ослеп. 2 сентября 1966 года его не стало.

Сергей БУРОВ