Переселение или депортация?
Национальное возрождение всех народов бывшего Советского Союза благотворно коснулось и мариупольских греков. Появились издания и публикации, проливающие свет на историю этого народа, вот уже более двух столетий живущего в Приазовье, на юге Донецкой области.
Этот поток многие десятилетия искусственно сдерживался, и теперь в своем бурном течении он образует обильную пену.
К ней, отнюдь не белоснежной пене, отношу и упорно распространяемую ныне версию о том, что исход греков из Крымского ханства был совсем не мирным переселением, а депортацией, то есть акцией насильственной. При этом подробно перечисляются выгоды и преимущества, какие получили «клят1 москал1», согнавшие благоденствовавших в Крыму греков с мест, которые они осваивали две с половиной тысячи лет. Характерно, что среди авторов этих писаний нет ни одного профессионального историка, а сплошь любители. Один из них договорился до того, что Россия переселила греков, чтобы они защищали пустынное в то время Приазовье от возможного нападения турецкого флота. Каким образом могли бы безоружные пахари и пастухи, ремесленники и мелкие торговцы противостоять боевой мощи турецких эскадр, если те пожелали бы высадиться в Приазовье, — таким вопросом наш «специалист по депортации» не задается.
Список подобных нелепостей я мог бы продолжить, но не вижу смысла вступать в дискуссию с некомпетентными авторами и откровенными конъюнктурщиками, решившими, что в водичке смутного времени можно на наживку русофобии поймать крупную рыбу удачи.
Но если пренебречь публикациями в периодике, как правило, легковесными и «верхушечными», то нельзя не обратить внимание на книги по интересующей нас теме, увидевшие свет в последние годы. В их числе наиболее серьезным и добросовестным исследованием является, на мой взгляд, «Одиссея мариупольских греков» Ивана Джухи (Вологда, 1993). Изложив все перипетии переселения христиан из Крыма, Иван Джуха делает противоречащий им самим изложенным фактам вывод, что оно было насильственным.
Этот автор и другие, разделяющие подобное заключение, ссылаются на монографию «Генералиссимус князь Суворов» (СПб, 1884) А. Ф. Петрушевского. Здесь на странице 211-й I тома есть строки: «…само переселение в основании своем было насильственное…».
Если бы сторонники «теории депортации» запомнили бы не только эту фразу, а внимательно прочитали бы все, что А. ф. Петрушевский написал о переселении, они, уверен, не решились бы согласиться с выводом этого биографа великого русского полководца.
Так, Петрушевский излагает требования, какие митрополит Игнатий представил российскому правительству, выполнение которых было обязательным условием согласия крымских христиан на переселение в Россию. Они были изложены письменно, и этот документ сохранился до наших дней. Сопоставляя его со знаменитой жалованной грамотой Екатерины II от 21 мая 1779 года, мы убеждаемся, что все требования крымских греков были приняты и выполнены без какого-либо изъятия, и эмигранты из ханства получили такие права, льготы и привилегии, какие не имел ни один народ в тогдашней России, включая самих русских.
И позволительно спросить: что это за депортация такая, когда насильно выселяемые ставят ультиматум тем, кто их вооруженной рукой выселяют, и обусловливают свое согласие на выезд только при выполнении их требований, весьма и весьма обширных?
Когда через 166 лет, в 1944 году, греков, оставшихся в Крыму, и прочих «инородцев», уже после высылки татар, в одночасье погрузили в телячьи вагоны и налегке, без нажитого добра, угнали в места весьма отдаленные, никто не спрашивал их согласия и тем более не выслушивал никаких жалоб, не говоря уж о требованиях, — вот это было настоящая депортация. Но можно ли назвать так переселение 1778 года, когда людям было дано ТРИ МЕСЯЦА на подготовку, выплачена компенсация за оставленное в Крыму добро и даны в новом месте дома, выстроенные за счет казны?
«Татары, пишет Петрушевский, пытались сделать возмущение, отговаривали христиан от переселения, прибегали к побоям».
Подумайте только, тех, кого, по мнению сторонников «теории депортации», насильно вывозили из Крыма, татары не только добрым словом уговаривают остаться у родных очагов, но и с кулаками на них набрасываются, стремясь силой не выпустить их с полуострова. Что же греки? Они упрямо стоят на своем; «Нет, уедем в Россию». Разве так ведут себя депортируемые?
Уже когда сели на воловьи повозки и покинули родные дома, переселенцы вдруг раздумали выезжать из Крыма. В чем дело, почему? Оказывается, таможенники на Перекопе «щупают» их вещи, не все разрешают вывозить. Суворов «дал на лапу» 5000 рублей, и таможенники перестали «щупать». Переселенцы успокоились.
Разве так ведут себя насильно переселяемые? Могут ли они выстраивать подобные капризы?
Уже за пределами Крыма целые партии греков оставили колонну переселенцев и вернулись к своим оставленным домам. Никто их не задерживал: «Вольному воля, ходячему — путь».
Разве такое называется депортацией?
Петрушевский приводит слова Суворова о том, что в начале операции, по подговору татар, с полдюжины христиан протестовали против переселения, и теперь, при конце дела, повторилось то же самое со стороны полдюжины других семей.
Хан пожаловался Румянцеву, и тот, чтобы успокоить Шагин-Грея, «передает строгое запрещение насильственного вывода христиан». (Между прочим, это единственный, насколько мне известно, документ, в котором упоминается о «насильственном выводе христиан», но Петрушевский не хочет замечать ДИПЛОМАТИЧЕСКОГО характера этого распоряжения Румянцева).
Суворов ответил, что ни за одним человеком казак с плетью не гонялся, то есть переселенцы покидают Крым по доброй воле. Петрушевский замечает: «Конечно, насилием называется не один только тот вид, когда за человеком гоняется казак с нагайкой». И тоже был прав. К этой вполне справедливой мысли мы еще вернемся, но пока заметим, что наши сторонники «теории депортации» пользуются только первым изданием «Генералиссимуса князя Суворова», а ведь было еще и второе (СПб, 1900), «переработанное наново». Петрушевский и здесь утверждает, что переселение было насильственным, но многие формулировки значительно смягчает. Приведу лишь два отрывка: «Разжигаемый ханом, Румянцев стал обращаться к Суворову со строгими замещениями насильственных действий, тогда как тот поступал всегда сдержанно, политично, человеколюбиво». Разве это не признание, что Суворов при переселении не прибегая к насильственным действиям? Впрочем, автор и в первом издании своей монографии признавал: «Суворов был почти прав, выставляя отсутствие казаков с нагайками за аргумент в свое оправдание».
Почему же «почти»? Потому что какой-то элемент «недобровольности», скажем так, в переселении христиан из Крыма все же был. Но прежде рассмотрим вопрос: почему греки решились покинуть страну, в которой их предки жили две с половиной тысячи лет?
Грекам в Крыму жилось сытно. Предшествующие исследователи все подсчитали, я же не стану утомлять читателя цифрами и арифметическими выкладками: зажиточно жили крымские греки. Хотя и драли с них ханы, беи, мурзы, капуджины и прочие нещадно. Крестьянин никогда не знал, каким еще налогом его обложат, — законов на этот счет не было, полный произвол. Но трудолюбивые и предприимчивые греки как-то управлялись: и мздоимцев своих сытно кормили, и сами не голодали.
Но истинно сказано: не хлебом единым жив человек. Веронетерпимость мусульман-фанатиков была несносной. Могли схватить христианского мальчика и совершить над ним обряд обрезания, то есть насильно обратить его в мусульманство. Да что говорить о мальчиках, когда сам митрополит не чувствовал себя в безопасности. Он не раз подвергался вооруженным нападениям татар. Однажды ему и священнику Трифиллию, спасаясь от преследователей, пришлось унизительно спрятаться в шкафу. Однажды в Карасу-Базаре на него напали татары во главе с Ширин-Мурзой. Спас Игнатия другой мурза — Самуил: он укрыл преосвященного в своем доме. Был случай, когда за митрополитом погнались татары с оголенными саблями и едва не убили его и Трифиллия. Однажды сам хан спрятал Игнатия у себя, но, отпуская его, потребовал 500 червонцев. Дороговатой оказалась ханская гостиница. Случалось, крымские христиане перевозили своего митрополита в бочке.
Ну разве это жизнь!
Отец Серафим Серафимов в своей работе «Крымские христиане (греки) на северных берегах Азовского моря» ссылается на письменный, очевидно, документ «Сведения о городе Мариуполе с его округом», составленный благочинным Григорием Чернявским. Со слов очевидцев в этом документе записано следующее: «Обложив отцов наших ужасными налогами, хан хотел заставить их отречься от веры и принять исламизм, но, видя непоколебимость их, жестокий властитель, наущаемый главой своего духовенства, издал следующее бесчеловечное повеление: иереям и учителям греческой религии, в числе 70 душ, обрезать языки — какое варварство в глазах отецких христиан и исполнено было. Языки эти, снизанные на сворку, отправлены были турецкому султану, а страдальцы за веру — иные вскорости, другие после долгих мучений — кончили жизнь свою».
Но если лица, защищенные своим духовным саном, подвергались таким гонениям, то каково было простому пахарю, пастуху, ремесленнику, торговцу?
А материально — ничего, зажиточно жили.
Глубоко прав Г. И. Тимошевский, когда пишет: «Вопрос заключался главным образом в бесправии, нравственной приниженности, чувствительной вообще у народов покоренных, а у греков, при их врожденной гордости, в особенности».
Прагматически мыслящие сторонники «теорий депортации» не могут поверить, что обитатели курортного южного берега Крыма могли без принуждения, ДОБРОВОЛЬНО оставить сей райский уголок и двинуться куда-то в неведомую даль. Торжествующая материальная расчетливость нашего времени делает невероятным такой вариант и приводит к выводу: людей насильно согнали с насиженных мест, их ДЕПОРТИРОВАЛИ. Оппоненты, вступающие в полемику с моей книгой «Мариупольская старина» (М., «Советский писатель», 1991), не учитывают силу религиозного чувства и убеждения людей XVIII века. Неужели им неизвестны хрестоматийные факты: русские старообрядцы подвергали себя самосожжению или уходили из родных мест в дремучую тайгу, на край света, лишь бы сохранить в чистоте свою веру.
Крымские мусульмане не разрешали христианам возводить благолепные храмы, ставить на них кресты. Храмы вынуждены были зарываться в землю, появились пещерные и подземные церкви. Эти и другие гонения делали для крымских греков переселение в страну единоверцев, где можно будет беспрепятственно исповедовать православие, очень привлекательным. Существует статистика греческой эмиграции в Россию, я опять-таки не хочу утомлять читателя цифрами. Но это же факт, что во время войны России с Турцией 1768-1774 гг.
греки не только помогали русским войскам, но и активно переселялись в страну единоверцев, а после войны наблюдался их массовый исход в Керчь и Еникале, отошедшие по Кучук — Кайнарджийскому миру к России, и также в Таганрог. Думаю, что митрополиту Игнатию именно эта стихийная эмиграция подсказала мысль организованного выхода из Крыма всего его христианского населения.
Не знаю, корректен ли подсчет Г. И. Тимошевского, утверждавшего, что переселение христиан в Приазовье составляет лишь 2,3 процента всей греческой эмиграции в Россию, но факт; бегство греков из-под турецко-татарского ига было массовым, и никакой депортации не требовалось.
Приведем еще несколько исторических фактов.
В одном источнике сообщается, что у христиан в Крыму отбирали малолетних мальчиков, насильно обращали их в мусульманство, увозили в Турцию и там, воспитав их в духе жгучей ненависти к христианам, делали из них янычар. У крымских греков было отобрано таким образом восемь мальчиков. В том источнике не указывается, за какой срок такое количество мальчиков-греков было вывезено из Крыма в Турцию, но в любом случае этот факт, согласитесь, потрясает. Так пусть наши сторонники «теории депортации» ответят на вопрос: хотели бы они жить в стране, где их малолетних сыновей насильно отторгают от семьи, где над ними совершают обряд обрезания и воспитывают их яростными гонителями веры отцов, дедов и прадедов?
И разве они сами, попади они в подобную ситуацию, не бежали бы туда, где им гарантируют безопасность, свободу и экономическое процветание?
Напомню: во время войны 1768-1774 гг. турецкая эскадра высадила в Крыму десант, напавший, в частности, на греческие села между Алуштой и Ялтой. Только в окрестностях Гурзуфа жертвой турецких десантников пали полторы тысячи греков. Войдя в один из воскресных дней в Ялту, турки взорвали христианский храм во время богослужения. Погибли 500 греков.
Малочисленный народ, который насчитывал в то время чуть больше 20 тысяч человек, не мог воспринимать эти трагические факты иначе, как геноцид.
Что делали в XX веке армяне, когда турки устроили им геноцид?
Что делали евреи, когда в России прокатилась волна массовых кровавых погромов?
Они бежали в те страны, где их жизни не угрожала опасность.
Точно так же поступили в XVIII веке крымские греки: они устремились к своим единоверцам в православную Россию, тем более что правительство этой страны протянуло им руку братской помощи, весьма и весьма щедрой.
Изложенные факты (а ведь их перечень можно было бы продолжить) настолько убедительно свидетельствует против «теории депортации», что невозможно понять, как умный, эрудированный и талантливый А. Ф. Петрушевский мог утверждать, что переселение греков из Крыма в Приазовье было насильственным. Невольно возникает предположение, что этот исследователь под словом «насильственное» имел в виду «вынужденное».
Если это так, тогда все становится на свои места.
Для крымских греков переселение было не добровольным, а вынужденным, сила обстоятельств вынудила их покинуть полуостров, ставший им за два с половиной тысячелетия родным. И только в этом смысле переселение было насильственным, а то, что оно совершалось в сопровождении русских штыков, так суворовские чудо-богатыри были не конвоирами арестованных, а защитниками эмигрантов, которым угрожали насильственные действия татар.
Между прочим. Британская Энциклопедия, славящаяся во всем мире научной добросовестностью и точностью, называет мариупольких греков эмигрантами из Крымского ханства. А эмиграция (заглянем в словарь русского языка С. И. Ожегова) — это «вынужденное или добровольное переселение из своего отечества в другую страну по политическим, экономическим или другим причинам». А депортация, объясняет нам современный «Краткий словарь иностранных слов» — это «высылка, изгнание, насильственное переселение».
Это же, как говорят в Одессе, две большие разницы!
В песне мариупольских греков «Выход из Крыма» есть слова «Ти паснум» (не пойдем). Ибо здесь (в Крыму) мы жили тысячу лет (шиля хроня) и здесь наши гробы (то есть могилы предков). А вот песня о прощании с Крымом:
Симера мавру урано, симера маври мера, Симера ули клегуне, ке та вуна липуне… (Сегодня черное небо, сегодня черный день, сегодня все плачут и горы грустят…)
Так почему же в фольклоре мариупольских греков и по сей день живут песни, исполненные сердечной скорбью по поводу переселения, тоской по крымской родине? Потому что переселение было не добровольным, а вынужденным и в этом смысле насильственным. Но не со стороны российского правительства и суворовских солдат, а в силу неблагоприятных обстоятельств, сложившихся для христиан в мусульманском ханстве.
Между прочим, в устном поэтическом народном творчестве мариупольских греков есть и другие песни о переселении, бодрые, полные радости освобождения от рабства (греки и армяне считались рабами крымского хана, во время военных действий их сгоняли, как рабов, на возведение оборонительных сооружений и другие работы. Грузины и волохи были рабами гражданских лиц-татар). Их безымянные авторы прославляют «генерала», под которым имеют в виду, несомненно, Суворова. Но эти песни «специалисты по депортации» предпочитают не цитировать.
Точно так же эти господа не любят анализировать некоторые указы и рескрипты «матушки-государыни». А она, кстати сказать, 11 февраля 1778 года в указе П. А. Румянцеву писала: «.. .предохраняя жительствующих в сим полуострове христиан от угнетения и свирепства, которые они по вере своей и преданности к нам от мятежников и самих турок неминуемо потерпеть могут, належит и им дать под защитою войск наших безопасное убежище».
Конечно, Екатерина II любила играть перед просвещенной Европой роль заступницы угнетенных христианских народов. Но зачем же всегда подозревать автора приведенных строк в лицемерии и хитрости? Разве нет в этом указе мудрого предвидения, каким опасностям могут подвергаться крымские христиане, и совершенно искреннего желания помочь тем, кто может попасть в кровавую мясорубку при покорении Крыма?
Да, она по достоинству оценила идею митрополита Игнатия по переселению крымских христиан в Россию. Она обдумала и разработала меры по претворению в жизнь переселения. При этом она исключает насильственные меры. 9 марта 1778 года в рескрипте П. А. Румянцеву она велит принять разработанные ею меры, чтобы крымские христиане «ДОБРОВОЛЬНО» (подчеркнуто мной — Л. Я.) согласились перенести свое домоводство в Новороссийскую и Азовскую губернии, где под покровом нашим найдут они спокойную жизнь, возможное благоденствие. А особливо уговаривать тамошнего митрополита, обнадежа его разными выгодами…».
Пусть читатель не подумает, что речь идет о подкупе Игнатия («выгоды» — права и льготы переселенцам), хотя в письмах Потемкина Прозоровскому, командовавшему в то время крымским корпусом, содержится предложение сделать митрополиту «достойный подарок». Преосвященного не надо было ни задабривать, ни подкупать: он давно пришел к выводу, что даже при самых благоприятных условиях грекам в Крыму грозит полнейшая ассимиляция. Они уже переняли язык, одежду, быт и нравы татар, и священные книги приходилось печатать по-татарски, и службу во многих случаях вести на этом языке. Народ исчезал на глазах. Но в условиях смутного времени, когда борьба за владение Крымом развернулась между двумя великими империями, его пастве угрожало нечто более страшное, чем ассимиляция, ей угрожало физическое истребление.
18 апреля генерал Прозоровский вместе с российским резидентом в Крыму Константиновым, греком по национальности, посетил Игнатия для переговоров о переселении. Был ли при этом вручен «достойный подарок», на котором настаивал Потемкин, — этого я не знаю, зато достоверно известно, что на предложение о переселении Игнатий заявил: ответ будет зависеть от тех, кому предстоит покинуть насиженные места.
И я прошу моих уважаемых оппонентов привести хоть один пример из истории человечества, когда депортация зависела от согласия тех, кого обрекли на насильственное выселение. Если же такие случаи и были, то они называются уже не депортацией, а иначе.
Тогда это называется добровольным переселением, с чем мы и имеем дело в эпизоде из истории крымских греков, случившемся в 1778 году от рождества Христова. Помимо общих причин, предопределивших не добровольность, а вынужденность выезда из Крыма, несомненно, и частные, возникшие уже в ходе самого переселения.
Предоставим себе такой случай. В крымской Ласпе все село решило уехать в Россию и только одна-две семьи заупрямились: не желаем. Однако, представив себе, что после отъезда односельчан они останутся одни в опустевшем селе, одни в окружении враждебного и бушующего моря татар, упрямцы, скрипя зубами и плача, связали свои пожитки в узлы и бросили их на переселенческие повозки. Не казак с нагайкой выгонял их из родного дома, а тяжкая нужда и смертельная опасность. Этой категории переселенцев петь «Едем мы, друзья, в дальние края. Станем новоселами и ты, и я» не было, конечно, причин.
Игнатий Иванович Гозадинов, сын племенника митрополита Ивана Антоновича Гозадинова, принимавшего участие в переселении под руководством Суворова в качестве поручика российской армии, пишет в своих Упоминаниях: «Когда дело дошло до развязки, то христиане, особенно те, которые были богаче, а следовательно, и влиятельнее — преимущественно армяне — стали упорствовать. Они не хотели расставаться со своими домами, садами и другим имуществом, к обидам всякого рода несправедливостям они были привычны, а предполагать, чтобы где-либо порядок вещей был лучше, они, по неразвитию своему, не могли. Но дело было начато, и нужно было довести его до конца».
Под влиянием эмоционального всплеска, вызванного свежими обидами, нанесенными им татарами, эти люди сами просили митрополита Игнатия вывести их в Россию и готовы были идти за преосвященнейшем хоть на край света, лишь бы избавиться от притеснений и гонений. Но подготовка к переселению длилась три месяца, чувство обиды несколько ослабело и забылось, и некоторые христиане раздумали трогаться в дальний путь. Но уже были потрачены большие деньги, чтобы обеспечить переезд, и тот, кто раздумал, должен был уплатить неустойку. Речь шла, надо понимать, не о финансовой неустойке. «Отказникам», думаю, было заявлено: перерешать поздно, теперь — хотите, не хотите, — а ехать надо. Вот почему упомянутый выше мемуарист пишет: «Но дело было начато, и нужно было довести его до конца и спасти несчастных христиан от претерпеваемых ими бедствий, даже против их желания».
Вот видите, воскликнут сторонники «Теории депортации», «против их желания»! Значит, это все-таки была депортация. Но вспомните, даже отец этой теории, Петрушевский то есть, констатирует: протестующих было «некоторое меньшинство», а точнее и определеннее сказать — ничтожное меньшинство.
Напомним замечание Суворова: «Многие христиане» изготовились «уже сами к выходу». Многие!
Были ли «недоразумения» между русскими воинами и греческими переселенцами? Без этого в таком крупномасштабном деле, конечно, не обходится. Вот что пишет Суворов П.И. Турчанинову 5 августа 1778 года: «Тревожный день; некоторые христиане кричали Sewaet! (Караул! —Л. Я.) от одного неучтивого офицера. Ласковостью (и) деньгами усмирено, а сей будет просить прощения у Преосв(ященнейшего) Митрополита», то есть Игнатия.
Что стоит за этими строчками? Вероятней всего, какой-то ванька-взводный в изрядном подпитии дал волю не только своим эмоциям, но и рукам. Часто ли такое случалось? Думаю, нет: у Суворова рука была твердая, и дисциплину в войсках он держать умел. А исключение только подтверждает правило.
В отличие от Ивана Джухи, безоговорочно соглашающегося с выводом А. ф. Петрушевского о насильственном характере переселения, Христофор Трандафилов одну из глав книги «Греки России. Уезжать или оставаться?» (М., 1994) назвал «Спасательное переселение», чем и выразил свое отношение к рассматриваемой проблеме.
Взвешенно и рассудительно осветил эту тему известный мариупольский художник Лель Николаевич Кузьминков («Греки Украины: история и современность. Донецк, 1991, с. 43-53). Он считает, что, несмотря на элементы принуждения, переселение в основном было добровольным.
(Продолжение следует)
Лев ЯРУЦКИЙ
«Мариупольская старина»