БРАТЬЯ НОБЕЛЬ, МАРИУПОЛЬ И ЭКОЛОГИЯ

В старом Мариуполе этого слова — экология — не знали. Но об окружающей среде, о чистом воздухе, тем не менее, заботились.

На прошение жены мещанина Юлии Боначич я обратил внимание из-за громкой фами­лии просительницы. Знаменитый премьер Большого театра Антон Петрович Боначич был сыном австрийского консула в Мариуполе, черногорцем по национальности. Интересуясь родственниками выдающегося оперного певца — в Мариуполе их когда-то было много, — я и набрел в протоколах городской думы за 1899 год на Юлию Боначич, которая просила мес­тных муниципалов дать согласие на устройство ею на улице Фонтанной печи для выжига­ния огнеупорной посуды.

Пустяковый, казалось бы, вопрос, а страсти в думе разгорелись нешуточные. Сначала выступил гласный (по-нашему — депутат) Марков и заявил, что просительнице следует от­казать. Хотя Юлия Боначич и заверяет, что ее печь будет отапливаться исключительно сосно­выми дровами, но дыма все равно будет немало, а это нежелательно для соседей. Можно было бы и согласиться разрешить построить эту печь, но только если просительница обя­жется возвести трубу такой высоты, чтобы дым не беспокоил ее соседей. А исполнить это трудно. И опять же: если разрешить построить эту печь Юлии Боначич, то у нас, рассуждал гласный Марков, не будет оснований отказать другим лицам в строительстве таких же печей в том же районе. А это, по его мнению, уже может нанести серьезный ущерб экологии (как мы сказали бы сегодня) указанной части города.

В дискуссию втянулись Е. К. Калери и Н. С. Караманов. Дыму от этой печки, сказали они, будет не так уж много, если же допустить, что дым все-таки будет вредить соседям, то прежде чем дать согласие на строительство печи, Боначич должна согласиться закрыть свой завод, если управа (по-нашему: горисполком) установит, что дым от нее вредит соседям. На том и поре­шили, и Юлия Боначич выдала управе надлежащую подписку.

Подумать только: речь шла не о задымлении всего города или, скажем, одной улицы, а всего лишь нескольких дворов — однако как всполошились!

Чтобы читатель не подумал, что случай с гончарной печкой был единичный, случай­ным эпизодом, приведу еще примеры.

В том же 1899 году Иван Волошинов просил разрешить ему установить трехсильный паровичок для помола соли. Дума дала согласие, но поставила условие: «Если этот парови­чок по заключению городской управы будет причинять своим дымом и шумом (и шумом! — обратите внимание. —Л. Я.) беспокойствие соседям, то г. Волошинов обязан немедленно прекратить работу этим паровичком».

А вот Быстрицкому и Фридбергу повезло еще меньше. Они просили разрешения на уст­ройство по улице Константиновской фабрики для обработки сырого конского, коровьего и другого волоса. Дума решение этого вопроса отложила до предоставления управе заключе­ния врачей о том, не будет ли опасности в санитарном отношении от устройства в заселен­ной части города указанной фабрики.

А когда М. Вольфович задумал устроить маслобойню на углу Таганрогской и Евпаторий­ской (ул. Артема и Шевченко), то получил отказ с такой мотивировкой: «Дума, принимая во внимание, во-первых, что двор Вольфовича находится в очень низменной местности горо­да, что даже при высокой заводской трубе дым может при благоприятном ветре расстилать­ся в вышележащих домах и, во-вторых, что производство в маслобойнях сопровождается весьма дурным запахом, каковой не может быть желателен в месте, находящемся недалеко от центра города и в густонаселенной части его, постановила: уведомить губернское правление (пронырливый проситель успел уже заручиться согласием в Екатеринославе. —Л. Я.), что ввиду приведенных причин Дума не может изъявить согласие на устройство Вольфовичем маслобойни в его дворе на углу Евпаторийской и Таганрогской улиц».

Но если маслобойня нашим муниципалам дурно пахла, то нетрудно догадаться, как они бы поступили, если бы попросить разрешения на строительство, скажем, коксохимического завода.

Многие годы слышу я от мариупольцев, что, когда иностранцы, суля большие выгоды, хотели поставить металлургический завод в устье Кальмиуса, то буржуйская городская дума решительно воспротивилась этому, а вот горсовет депутатов трудящихся беспрекословно согласился построить «Азовсталь», который теперь оказался в центре Мариуполя и душит горожан дымом и гарью.

В предыдущую эпоху утвердилась такая схема: все, что было до революции, — плохо, все, что после нее, — хорошо. И автор этих строк не раз применял в своих писаниях речевой оборот: «Только после Великого Октября удалось…» и т. д. «Теперь я в возрасте ином», и ме­нять эту крайность на обратную не намерен.

Так вот, Мариупольская городская дума никогда не накладывала вето на строительство металлургического завода в устье Кальмиуса, где в советское время вырос «Азовсталь». Она не сделала это и не могла сделать хотя бы потому, что не распоряжалась той территорией: за Кальмиусом была уже земля казачья. Область Войска Донского. И в те времена в языке мари­упольцев не было бытующего ныне выражения, скажем, «приехал с Левого берега», а гово­рили: «Приехал с донской стороны».

И хотя честнейший писатель и порядочный человек Александр Серафимович за двад­цать лет до октябрьского вооруженного восстания в Петрограде писал: «Не знаю, найдется ли какой-нибудь другой город, где бы с такой резкостью выступал характер одностороннего классового представительства городской думы, как это имеет место у нас в Мариуполе». И еще: «Как можно характеризовать отношение города к населению? Так же, как и во все пре­дыдущие годы: угнетение бедной части населения и оберегание интересов состоятельной части», нельзя не признать: в своих действиях и решениях очень часто исходили, выражаясь современным языком, из примата общечеловеческих ценностей над классовыми. Листая про­токолы заседаний думы, «тому в истории мы тьму примеров слышим». Остановимся еще на одном, связанном со всемирно прославленными именами братьев Нобель.

Напомню, что речь идет о сыновьях шведского изобретателя и промышленника Эмма­нуэля Нобеля: Альфреде (учредителе Нобелевской премии), Роберте и Людвиге. Последний — самый младший из братьев Нобелей — в 1876 году основал на свои и братьев деньги нефтя­ное предприятие в Баку, вскоре ставшей крупнейшей нефтефирмой в России. Оно называ­лось «Товарищество братьев Нобель», сокращенно «Бранобель». Фирма одержала победу не только на внутреннем российском рынке, но — к концу XIX века — в изнурительной борьбе с керосиновым американским трестом «Ойл». Свое отделение «Товарищество братьев Но­бель» имело также и в Мариуполе.

Когда именно шведские братья обосновались в нашем городе, мне установить не уда­лось, но в 1903 году фирма обратилась в Мариупольскую городскую думу с ходатайством об отводе ей под устройство керосинового склада другого городского места (где угольный склад г. Айвазова) взамен участка, заарендованного по контракту от 1 августа 1901 года.

Далее цитирую протокол думы от 23 мая 1903 года: «Выслушав это ходатайство и заявле­ния некоторых гласных, дума нашла, что просимое правлением «Товарищества братьев Но­бель» место (по шоссе, где угольный склад г. Айвазова, возле двора Чернопольского), как находящееся близ строений и недалеко от железнодорожного через шоссе переезда, не мо­жет быть отведено под устройство большого керосинового склада ввиду возможной опасно­сти в пожарном отношении и тесноты его, а потому дума постановила: в ходатайстве прав­ления Товарищество братьев Нобель отказать».

Весной 1907 года братья Нобель обратились в думу с просьбой продлить срок договора на аренду места под керосиновым складом. И опять мариупольские муниципалы ответили именитым просителям жестким отказом. Вот текст решения городской думы от 7 марта 1907 года: «Принимая во внимание, что срок аренды места под керосиновым складом истекает еще не скоро и что только по окончании этого срока, ввиду возможности изменения тогда обстоятельств, можно было бы говорить о сроке аренды места под разливочное отделение, дума постановила: ходатайство братьев Нобель оставить без удовлетворения».

Хотя многие документы до нас не дошли, ясно, что дела нобелевского предприятия в Мариуполе от дерзкого отказа местной думы не захирели. Во всяком случае, в начале 1917 года товарищество «Бранобель» задумало построить огромный склад горючего, нечто такое, что сегодня называют терминалом. Судя по описаниям, этот склад должен был возникнуть где-то в районе, как я понял, нынешнего санатория «Металлург» и гостиницы «Турист».

Городская газета подняла большой шум: а если вдруг случится авария? А если горючее выльется в море — это же будет катастрофа! И строительство «Терминала» не было разре­шено.

Дальше начались известные события, и в начале 1918 года Эммануэль Нобель (сын уже покойного к тому времени Людвига) убрался из России, поняв, что здесь уже каши не сва­ришь.

На этом можно было бы поставить точку в изложении «нобелевского» эпизода в исто­рии Мариуполя, но вспомнилось мне, что еще на моей памяти по соседству с городским пляжем напротив ресторана «Юг» (на его месте находится сейчас упомянутая гостиница «Ту­рист») обширную территорию занимала… нефтебаза. Многие читатели старшего поколения помнят, вероятно, что в 1960-х годах Владимир Михайлович Цыбулько, первый секретарь Ждановского горкома партии, руководитель чисто сталинского типа, но умный, волевой, энергичный, ломая сопротивление местных экономических китов, многое сделал для благо­устройства города, в том числе снес упомянутую нефтебазу, и на ее месте сейчас шумит ли­ствой благоустроенный сквер.

Уж не то ли самое место, на котором хотели построить свой «терминал» братья Нобель, но получили решительный отказ от городской думы? А вот после Октября местные советс­кие власти, ничтоже сумняшеся, дали добро на нефтебазу, которая в так называемой курорт­ной зоне оказалась для отдыхающих мариупольцев и гостей города в самом неподходящем месте пляжа.

Лев Яруцкий

«Мариупольская старина»