С жизнью и творчеством великого живописца Архипа Ивановича Куинджи связано много загадок, некоторые из которых до сих пор не разгаданы. Несколько поколений художников пытались раскрыть секреты его мастерства, но сделать это никому не удалось, так что даже утвердилось мнение, что тот таинственный свет, которым пронизаны его картины, шел из глубины души Куинджи.
В 1882 году с большим успехом прошла выставка Архипа Куинджи, на которой были представлены три замечательные картины, в том числе «Ночь на Днепре». Публика уже предвкушала появление новых, еще более потрясающих полотен, однако художник ходил с таким видом, будто никому ничего не должен.
По Петербургу бродили слухи, что Куинджи под покровом ночи сжигает свои картины, причем из преисподней при этом доносятся ужасающие звуки, от которых у окрестных жителей кровь стынет в жилах. Другие уверяли, что художник забросил живопись и стал преуспевающим коммерсантом, скупив весь Васильевский остров и половину побережья в Крыму.
Но почему Архип Куинджи потерял интерес к тому, чтобы выставлять свои картины на публику, так и осталось загадкой.
Пешком до Феодосии
Жизнь Архипа Куинджи изобилует загадками. Во всех статьях о нем указывается, что Куинджи был греком, однако дома разговаривал по-татарски, да и его фамилия явно имеет тюркские корни. Жена Дмитрия Менделеева рассказывала, что однажды художник пояснил ей: «Куинджи, или Куюмджи, назывались мои предки; слово это турецкое и означает «золотых дел мастер». Впрочем, здесь особой загадки нет — в 1778 году из Крыма в район нынешнего Мариуполя были переселены те, кто исповедовал христианство. Все они именовались греками, хотя среди них было много крымских татар. Так на побережье Азовского моря появились татарские села Ялта, Ласпи, Мангуш и другие.
В одном из таких сел под названием Карасубазар (официально оно называлось Карасевкой) 15 января 1841 года и появился на свет Архип Куинджи. Он рано осиротел, поступив на попечение родственников. Непродолжительное время он посещал школу, однако учился неважно. Зато с увлечением рисовал, причем где придется. Когда Архипу исполнилось 10 лет, его, что называется, отдали в люди, пристроив подсобным рабочим на стройку. Вслед за этим Архип работал у хлеботорговца Аморетти, где его тяга к живописи не осталась незамеченной. Архипу порекомендовали отправиться в Феодосию, к великому Ивану Айвазовскому, и даже написали рекомендательное письмо, правда, не самому мастеру, а одному из его учеников. Архип послушался совета и пешком отправился в Крым, причем случилось это в самый разгар Крымской войны.
Дочь Айвазовского запомнила его коренастым и очень застенчивым. На нем были рубаха и жилет, вытянутые на коленках короткие панталоны из грубой, в крупную клетку материи, на голове — соломенная шляпа. Как такой бутуз смог вообще добраться до Феодосии, ведь ночевать ему, наверное, приходилось под открытым небом?
Но внешность Куинджи была обманчива — Архип с детства отличался недюжинной физической силой и ловкостью. Кроме того, он совершенно пренебрегал опасностью. Однажды, уже в пору его учебы в Академии художеств, он с двумя товарищами выехал писать этюды в окрестности Петербурга. Заметив высоченную сосну, его приятели пожалели, что нельзя забраться по стволу, лишенному веток, и полюбоваться с вершины на столицу. Архип пожал плечами, очень ловко взобрался на дерево и сел, свесив ноги, на самую высокую ветку. «Упадешь, слезай!» — с замиранием сердца крикнули ему товарищи. На что Архип невозмутимо ответил: «Отсюда открывается прекрасный вид. Жаль, что я не захватил с собой мольберт».
На Айвазовского рисунки полуграмотного деревенского паренька из-под Мариуполя не произвели впечатления, Архип был допущен лишь к растиранию красок. Жил он на дворе, под навесом. В мастерскую его не пускали, но, видимо, Архип туда все же пробрался.
С наступлением осени он вернулся в Мариуполь. Стажировка во дворе Айвазовского не прошла даром — Архип Куинджи сделал несколько эскизов маслом и написал удачный портрет купца Елевфера Кетчерджи, дочь которого через полтора десятка лет станет женой Архипа. На жизнь он зарабатывал тем, что работал ретушером у местного фотографа, исправляя огрехи изображения. Именно тогда Архип Куинджи задумался над тем, почему одна фотография кажется плоской и безжизненной, а другая живой и объемной. Он понял, что это зависит не только от того, как падает свет, но и от самой природы света. Куинджи освоил особую технику ретуширования, делавшую свет живым, мерцающим, в результате чего появлялся зрительный эффект движения. Его успехи в искусстве ретуширования были оценены по достоинству — сначала Архипа Куинджи пригласили в Одессу, а в 1861 году он уже перебрался в Петербург.
Гибель «Украинской ночи»
Куинджи не терял надежды стать художником, но для этого необходимо было поступить в Императорскую академию художеств. Первая попытка провалилась. Через год он вновь сдает экзамены, и его опять не принимают, причем из тридцати абитуриентов не поступает он один. Профессора участливо посоветовали юноше вернуться в Мариуполь, но они явно его недооценили — если Архип Куинджи решил чего-то добиться, то он непременно этого добивался. Художник Иван Крамской рассказывал, как однажды Куинджи зашел к нему и застал его сыновей за уроком математики. Репетитор объяснял им сложную алгебраическую задачу на решение уравнений. Куинджи, не имеющий ни малейших представлений о математике, заинтересовался и тоже сел за решение этой задачи. Она, как и следовало ожидать, не поддавалась. Тогда Куинджи забрал учебник домой, всю ночь разбирался, что к чему, а наутро, торжествуя, явился к Крамскому — задача была решена.
В 1868 году Куинджи представил на академическую выставку картину «Татарское село при лунном освещении», в которой явно чувствовалось влияние Айвазовского. Академикам полотно понравилось, и они согласились принять Куинджи в академию при условии, если он выдержит экзамен по основным предметам. Его освободили от экзаменов по закону Божьему, всеобщей и русской истории, географии, русскому языку, а экзамены по специальности он сдал успешно.
Во время учебы в академии Куинджи очень бедствовал. Был даже момент, когда он решил все бросить и вернуться к ретушированию, но его другу Виктору Васнецову удалось отговорить Архипа от этого шага.
Причиной того, что Куинджи собирался расстаться с академией, была не только нужда. Ему претил академический стиль живописи, требовавший изображать все детали с фотографической, или, как говорил Куинджи, протокольной, точностью. Насколько известно, академический курс Архип Куинджи не прошел, так и оставшись в звании свободного художника, который не мог претендовать на то, чтобы изображать венценосных особ. Впрочем, по этому поводу Куинджи ничуть не расстраивался.
Лето 1872 года художник провел на Ладожском озере. Результатом поездки стали две картины, одна из которых — «На острове Валаам» — сразу сделала Куинджи знаменитым. Публика этим полотном восторгалась, однако многие художники оценивали его скептически. Крамской писал Третьякову: «Куинджи интересен, нов, оригинален, до того оригинален, что пейзажисты не понимают, но зато публика отметила. Но опасно, уж очень мало знает натуру, и, кажется, ему трудненько писать». Тем не менее Третьяков купил эту картину для своей галереи.
Съездив на родину, Куинджи написал картины «Забытое село» и «Чумацкий тракт», которые были хорошо приняты публикой, однако Крамскому эти полотна не понравились: «Я вижу, что самый цвет на белой избе так верен, что моему глазу так же утомительно на него смотреть, как на живую действительность. Неужели это творчество? Короче, я не совсем понимаю Куинджи». И лишь когда в 1876 году Архип Куинджи представил картину «Украинская ночь», Крамской отдал ему должное, заметив: «У нас в России до Куинджи никто не был так чувствителен к весьма тонкой разнице близких между собою тонов и, кроме того, никто не различал в такой мере, как он, какие цвета дополняют и усиливают друг друга». Что касается публики, то она от этой картины была в восторге.
Полотно приобрел великий князь Константин Константинович, причем взял его с собой в кругосветное путешествие. Иван Тургенев жаловался: «Нет никакого сомнения, что картина вернется оттуда совершенно погубленной. Свидевшись с князем в Париже, я уговорил его прислать картину хоть на десять дней. Все французы, видевшие ее, были поражены удивлением. Осталась бы картина в Париже — попала бы на выставку — и грому было бы много — и медаль бы Куинджи получил…»
В ходе круиза полотно очень пострадало. Художник М. Нестеров вспоминал о своем впечатлении от картины: «Совершенно я растерялся, был восхищен до истомы, до какого-то забвения всего живущего знаменитой «Украинской ночью». И что это было за волшебное зрелище и как мало от этой дивной картины осталось сейчас. Краски изменились чудовищно!»
Когда Куинджи для 7-й передвижной выставки, состоявшейся в 1879 году, представил картины «После дождя», «Березовая роща» и «Север», Крамской сдался, написав Репину: «Сегодня, наконец, выставил Куинджи, и… все так и ахнули! Это черт знает что такое, в первый раз я радуюсь, радуюсь всеми нервами моего существа!» Огромное количество людей часами простаивали у «Березовой рощи». Многим даже казалось, что солнечный свет с этой картины освещает выставочный зал.
«Как только голос спадет, надо уходить»
Через год Куинджи решил сделать выставку одной картины, причем это было вовсе не эпическое полотно вроде брюлловской «Гибели Помпеи», а весьма скромный по размеру пейзаж. Называлась картина «Ночь на Днепре». На выставке происходило столпотворение — в то время как одни люди любовались картиной, подозрительно заглядывая, нет ли за холстом лампочки или свечи, другие длинной вереницей ждали на лестнице и плотной толпой стояли у подъезда. Современник свидетельствует: «Такая давка, какая была в последние два дня, бывает только во время крестного хода возле святой иконы». Известный издатель Суворин выразил общее мнение петербуржцев, написав в своей газете: «Ночь на Днепре» — это не движение живописи вперед, а скачок, скачок огромный. Картина эта — невиданное еще нигде могущество красок. Впечатление от нее — решительно волшебное: это — не картина, а сама природа, перенесенная на полотно».
Но были и те, кто обвинял Куинджи в декоративности, отсутствии меры, в тяжелом грубом письме. Как правило, это мнение высказывали его коллеги, уязвленные тем, что вся слава достается какому-то провинциалу. Их можно было понять. «Березовую рощу» киевский миллионер Терещенко приобрел за 7000 рублей, в то время как лучшие портреты Крамского оценивались в 800 — 900 рублей, а работы прочих художников стоили и того меньше. Самое обидное было в том, что подделывать картины Куинджи ни у кого не получалось, отчего пошел слух, что он использует особые заколдованные краски.
Возможно, Архип Иванович перестал выставлять свои картины именно из чувства сострадания к коллегам. Как рассказывала его сестра, он еще в детстве говорил ей: «Я сильный, значит, должен помогать слабым». Что касается честолюбия, то Куинджи был напрочь лишен этого чувства, он очень смущался, когда его хвалили. К тому же Куинджи был очень требователен к себе. Он с возмущением рассказывал: «Остается каких-нибудь три недели до выставки, а художник мне говорит: «Я хочу написать к ней три картины». Разве картина — это сапоги, которые можно сшить к сроку? Когда я начинал картину, я положительно не знал, когда ее закончу: через месяц, через год — быть может, никогда. Надо уметь выстрадать картину. Да что картину, иногда облачко, которое не можешь сразу схватить, причиняет столько мук, что теряешь голову. И работаешь, добиваешься неделями, месяцами…» На вопрос друзей, почему он не выставляет полотна, Куинджи ответил просто: «Художнику надо выступать на выставках, пока у него, как у певца, голос есть. А как только голос спадет, надо уходить, не показываться, чтобы не осмеяли. Вот и скажут: «Был Куинджи, и не стало Куинджи». Так вот я хочу, чтобы навсегда остался один Куинджи».
Архип Иванович действительно занялся торговлей недвижимостью, причем довольно успешно, в 1886 году приобрел в Крыму большое имение Сара-Кикенеиз — там, где находится легендарный камень Узун-таш. Рассказывают, что, пока дома не было, Куинджи жил в шалаше и, общаясь с местными жителями, завоевал славу мудреца-пустынника. Возможно, он так и остался бы в Крыму, который очень любил и считал своей родиной, но вскоре его пригласили реформировать Академию художеств, а также возглавить класс пейзажной живописи, и Куинджи с готовностью откликнулся.
В феврале 1910 года было создано «Общество имени А.И. Куинджи», которому старый художник завещал все свои сбережения (453300 рублей) и около 500 своих полотен и этюдов. Умер он 11 июля того же года. Илья Репин, потрясенный смертью великого живописца, писал: «Иллюзия света была его Богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи».
Евгений Княгинин
«Первая Крымская»