Воспоминания о юности, которой не было

Эти люди долгие годы предпочитали молчать о своей юности. Юности, которая прошла на чужбине, в фашистской Германии, куда они попали в четырнадцати -пятнадцатилетнем возрасте. Да и была ли у них юность вообще?

Вот фрагменты записей воспоминаний этих людей о том ужасном времени.

Валентина Петровна Войцеховская (Тимченко) угнана в Германию, когда ей было четырнадцать с половиной лет: «В Германии я работала на заводе, приходилось делать самую тяжелую работу. Часто после основного рабочего дня нас посылали на выгрузку железнодорожных вагонов…

Освободили нас американцы, и случилось это в день моего совершеннолетия. Большего счастья, чем в тот день, я не испытывала никогда в жизни».

Галина Андреевна Шепель угнана в Германию четырнадцатилетней девочкой: «На фабрике, куда я попала, работали шесть «остарбайтеров», все малолетки, была даже двенадцатилетняя девчушка. А жили мы в лагере, там находились человек двести, в основном люди из Дебальцева, Чистякова и Мариуполя. Никто не принимал во внимание, что мы малые дети. Мы выполняли ту же работу, что и взрослые немцы-рабочие».

Николай Васильевич Шепель: «В Германии я оказался семнадцатилетним юношей. Добывал уголь в шахте на глубине 780 метров на пласте 1,2 метра. За двенадцатичасовой день каждый из нас обязан был добыть не менее 12 тонн. Даже сейчас вспоминать об этом страшно».

Вера Константиновна Евтушевская (Гудзь) отправлена на принудительные работы в Германию в шестнадцатилетнем возрасте: «Из Мариуполя нас увозили в товарных вагонах. Людей туда натолкали так много, что каждый мечтал лишь об одном: вдохнуть бы глоток свежего воздуха…

В Германии я попала в крестьянское хозяйство, к бауэру. Поднимали нас, батраков, очень рано. Труд был непосильный: приходилось ухаживать за многочисленными коровами, свиньями, работать в поле.

За то, что я не справлялась со своей работой, меня все время хозяйка била. И однажды я убежала. Но вскоре полиция задержала и отправила меня в Бохум в тюрьму. Оттуда попала в штраф-лагерь на шахту. Нас, девочек, заставляли возить вагонетки с породой. Были такие большие куски породы, что мы, голодные, не в силах были их поднять. Жизнь во вражеском плену была сплошным кошмаром. Но нужно сказать, что среди немцев находились добрые души. Случалось, что немецкие рабочие делились с нами кусочком бутерброда или другой более чем скромной едой».

Валентина Федоровна Контарева угнана в Германию в семнадцать лет: «Увозили нас в конце сентября 42-го года. Это была третья или четвертая отправка из Мариуполя. В вагоне, в котором я оказалась, были все больные, все после нескольких медкомиссий. Привезли нас под Берлин и направили всех в домработницы. Из-за нашей слабости на заводы нас брать не захотели, отказались от нас и бауэры. Однако примерно через год всех позабирали на фабрику. Работа была тяжелая, в последнее время работали только ночью по двенадцать часов: с 8 вечера до 8 утра. Кормили, как и везде всех: брюква, отварная картошка, какая-то коричневая подлива. Бомбежки страшные переносили. Бегали в подвалы, ночью работали, днем не отдохнешь, опять же бежали под фабрику, чтобы спастись».

Виталий Никитич Макарец попал в Германию четырнадцатилетним мальчуганом: «В концлагере Дахау я чудом избежал смерти. Земляки-мариупольцы затолкали меня в толпу людей, которых отправляли на работы в северные районы Германии. Там рядом с нашим лагерем располагался лагерь военнопленных французских летчиков. Кое с кем из них я завязал знакомство. К тому времени я уже мог изъясняться на немецком языке. И когда французы создали подпольную организацию сопротивления, мои знания пригодились. Стал я выполнять поручения связного».

Николай Григорьевич Володин угнан в Германию с матерью, когда ему едва минуло пять лет: «Несмотря на свой детский возраст, я на всю оставшуюся жизнь запомнил, что такое брюква, что такое турнепс — основные продукты питания «остарбайтеров».

И все же, вопреки бытовавшему мнению, что все немцы — фашисты, могу утверждать: были среди них настоящие люди. Мне на всю жизнь запомнилось имя Отто… Это был обер-мастер на фабрике, где мы находились. Он почти ежедневно приносил маленький бутербродик и подкармливал меня. Может, благодаря ему я и выжил».

Надежда Александровна Лишова (Подобина): «В феврале 42-го года гестапо арестовало моего отца. Нас у матери осталось трое. Я — самая старшая. Тогда мне было всего пятнадцать лет. В апреле получила повестку, что должна явиться на биржу. Когда я пришла туда, то меня, естественно, отправили в Германию. Попала в город Фельберт на военный завод, работала первый год в литейном цехе. Пришлось отбивать пневмомолотом приливы на деталях. Тяжело заболела, домой возвратилась после лечения в госпитале. Еще целый год дома пришлось лечиться в то тяжелое время, пока не стала на ноги».

Как же встретила Родина своих детей, вернувшихся из чужеземного плена, испытавших в самом начале жизни унижения, холод и голод, непосильный труд и болезни?

Н.А. Лишова (Подобина): «У нас тогда как лечили? Получала пайку хлеба 400 г и должна была из этой пайки половину продать на Ильичевском рынке, чтобы купить бинт, потому что у меня были рана до костного мозга и воспаление надкостницы (это после двух операций), а бинтовать было нечем. Потому-то вместо сносного питания приходилось продавать часть своего хлеба и покупать бинты».

Н.В. Шепель: «Вернувшись домой в Мариуполь, я уже на вокзале увидел плакат: «Все репатрианты, прибывающие из Германии, обязаны в течение 24 часов пройти проверку и зарегистрироваться на ул. 1 Мая, 63. Пошел туда. Сняли отпечатки пальцев и выдали бумажку, некое подобие паспорта, с которой я должен был регулярно отмечаться в НКВД».

В.К. Евтушевская (Гудзь): «Когда мы приехали, нас считали изменниками Родины, врагами…».

Сергей Буров

1997 г.