Старый базар: толчок и другое

(Эта статья первоначально была опубликована на сайте 26 ноября 2012 года)
Старый базар от своего основания не имел ограды, но часть его вскоре после Великой Отечественной войны, а может быть, незадолго до ее окончания была обнесена забором. Этот анклав назывался на казенном языке «местами для реализации населением промышленных товаров, бывших в употреблении». Народ же присвоил ему емкое и краткое имя — толчок.

На первый взгляд толчок представлял собой хаотическое скопление людей. Но, присмотревшись, можно было заметить некий порядок. По всему базару змеился ряд стоящих почти плечом к плечу продавцов. Ряд этот образовывал хитроумный лабиринт, состоящий из петель, дуг, иногда коротких прямых участков. Мимо продавцов медленно продвигались покупатели. Иногда кто-нибудь из них останавливался, чтобы рассмотреть приглянувшийся товар, примерить его, поторговаться. Тогда в этом месте случался небольшой водоворот из людских тел.

На толчке можно было купить все: фуражки-восьмиклин-ки, модные в то время головные уборы, перелицованные пальто, костюмы, платья, стачанные из штор, бурки — зимнюю стеганую обувку, рожденную военным лихолетьем, трофейную бытовую технику, вывезенную воинами-победителями из Германии, Венгрии или Польши, назначение которой не знали ни продавцы, ни покупатели, раскрашенные в ядовитые цвета стеклянные ромбовидной формы рамочки для фотографий, игральные карты, подпольно изготовленные фотоспособом, граммофонные пластинки и записи популярных песен и танцев на рентгеновской пленке, а также лекарства. Особым спросом пользовался сульфидин — ра­дикальное в ту эпоху средство для понижения температуры больного. Как позже выяснилось, этот препарат губительно действовал на почки и сердце. А еще — иголки разных форм и назначений, сахарин — заменитель сахара, кремешки для зажигалок и сами зажигалки, в большинстве своем сработанные умельцами из патронных гильз, учебники и другие книги, среди которых попадались отпечатанные еще по дореволюционной орфографии с «ятями» и «твердыми знаками» на конце слов, оканчивающихся на согласные.

В большинстве своем продавцы держали предметы своей торговли в руках. В этом был двойной смысл. Существовала небольшая гарантия, что какой-нибудь урка не схватит товар, мгновенно растворившись в толпе, кроме того, при облаве — а такое «мероприятие» время от времени проводилось представителями властей — можно было быстро ретироваться, избежав тем самым объяснения в комендатуре рынка и почти неизбежного штрафа.

Однако в каждом правиле, как известно, есть свои исклю­чения. Ковры — произведения художников-самоучек — раз­вешивались на внутренней стороне толчкового забора. На этом виде украшения жилищ аборигенов Мариуполя и окрестных сел следует остановиться. Ковры были двух типов. Для одного из них использовались байковые солдатские одеяла, на которые набивались через трафарет различные геометрические фигуры, стилизованные цветы, то есть все то, что можно было увидеть на настоящих коврах. Серый цвет просвечивался сквозь крас­ку орнаментов, и потому ковры изначально имели грязно­ватый вид. Другие ковры были написаны маслом на клеенке. Сюжет — с очень небольшими вариациями — был всегда один: на берегу озера, окаймленного камышами, в котором плавала пара лебедей, возлежала красавица с густо подведенными черной краской ресницами и бровями, с алыми губками, сложенными сердечком, и румянцем на щеках, более напоминавших яблоки сорта шафран. Руки красавицы были за­брошены за голову, но так, что кроваво-красный маникюр можно было рассмотреть. Из-под длинной, по самые ступни, юбки виднелись крошечные разрисованные туфельки. Фоном этой умиротворенной сцены служил холм с ядовитого цвета растительностью, на вершине которого красовалась белоснежная ротонда. Ну, а дальше — естественно, пронзительно бирюзовое небо.

Те из современников, кто считал себя ценителем изобразительного искусства (впрочем, иногда эти познания ог­раничивались репродукциями картин из журнала «Огонек»), свысока смотрели на создателей «коверной» живописи. Под их ли влиянием или по причинам другого свойства мода на самодельные ковры постепенно исчезала, Жаль. Некоторые их экземпляры благодаря яркости красок, наивной простоте и выразительности могли бы быть сравнимы с произведениями знаменитого Пиросмани.

От старого базара осталось лишь его окружение, в том числе и многократно перекрашенное двухэтажное строение. Сюда потребители электроэнергии ходят за бланками квитанций. Говорят, что здесь до революции была гостиница. Наверное, не самого высо­кого разряда. Неведомый нам кузнец выковал на козырьке над входом год ее постройки – «1898».

Кем было занято здание с семнадцатого года по сорок четвертый год? Не знаем. Сообщим лишь, что с освобождением города от фашистов поместили сюда детский дом. Его сменило педагогическое училище, которое просуществовало в Мариуполе, пожалуй, до середины пятидесятых годов. Потом дом передали музыкальной школе, впрочем, очень может быть, что какое-то время эти учебные заведения и сосуществовали друг с другом. Кажется, все это было совсем недавно.

Рядом с бывшей гостиницей стоит еще один двухэтажный дом. На рубеже XIX и XX веков здесь находились «меблированные номера», а попросту — ночлежка, на первом этаже которой была дешевая столовая, именовавшаяся в народе «обжоркой». В «номерах» находили свое первое пристанище крестьяне Полтавской, Орловской, Калужской и иных губерний Российской империи, приходившие в Мариуполь в поисках работы и лучшей доли. Теперь тут автошкола. Глухой забор и гаражи заслонили фасад, а верные стражи — собаки — никого не впускают внутрь.

За углом автошколы безлюдно, заброшено, тихо. Едва угадывается проулок. Вот и старинная лестница. Во времена существования базара ее ступени отполированы до блеска подошвами тысяч ног. Она вела и ведет сейчас к криничке. По лестнице мальчишки — базарные водоносы с бидончиками — бегали к криничке за своим товаром — прохладной ключевой водой. По ней торговки, жительницы Малофонтанной, тащили в сапетках и мешках свежую и вяленую рыбу на продажу, а после полудня, усталые, спускались со снедью для своих семейств.

Криничка — источник водоснабжения всей округи вокруг базара с незапамятных времен. Сохранилась ли она сейчас? А находилась на Малофонтанной улице, одной из старейших в нашем благословенном Мариуполе; улица петляет вдоль обрыва, заросшего кустарником. Летом листья кустарника прикрывают собой мощные выходы камня, в зимнюю же пору, когда гибкие ветви становятся голыми, можно разглядеть мощные пласты песчаника — следы когда-то существовавшего моря. Эти пласты источают живительную влагу.

Бросив прощальный взгляд на Малофонтанную улицу с разросшейся травой, с ручейками прозрачной воды, теку­щими вдоль тротуара, отправимся к южной оконечности Базарной площади. Здесь найдем еще одну лестницу. В разгар торговли в каждом из ее углов сидели нищие, всегда одни и те же, и Боже сохрани, если кто-нибудь осмеливался занять чужое место. Казалось, места эти передавались только по наследству. Когда торговые ряды пустели, а людской поток на лестнице иссякал, в «уютных» уголках «отдыхали» перебравшие кавказского вина джентльмены. Впрочем, на базар можно было попасть и по пологому подъему, идущему от железнодорожного переезда. Имен­но по этому пути перекупщицы рано-рано утром несли на продажу рыбу, только что приобретенную у рыбаков в гавани.

Что еще осталось из окружения старого базара? Швейная фабрика, дома, прилепившиеся к ней, построенные для бакалейных магазинов и складов, а в советское время приспособленные для жилья. В разное время снесли остатки крепости, почтовую станцию, приходское училище, взорвали храмы. Базарную площадь хаотично застроили безликими строениями. От старого времени остались только несколько зданий на самом краю обрыва.

Тихо, безлюдно вокруг. Словно и не было здесь изобилия рыбных рядов, где хозяйки покупали севрюгу лишь в том случае, когда у рыбины шевелились жабры, а бычков брали для прокормления котов. Как будто не звенели и не грохотали трамваи, спешащие на железнодорожный вокзал и в порт. Исчезли навсегда шум и гам базарной площади.

 

Сергей БУРОВ