Когда запорожские казаки поселились в устье Кальмиуса, они имели в виду, что, во- первых, это ключевой пункт, контролирующий выход земель Сечи в Азовское и Черное моря, а во-вторых, это места, сказочно богатые рыбой, до которой они были большими охотниками.
Когда греки-христиане, эмигрировавшие из ханского Крыма в последней четверти XVIII века, не удовлетворились богатейшими и благодатнейшими землями бывшей Самарской паланки, а попросили поселить их в устье Кальмиуса, они объяснили это тем, что в оставленной ими Тавриде они за тысячелетия привыкли жить у самого синего моря.
Но только через 100 лет потомки переселенцев из Крыма осознали, что, видно, не без Божьего промысла избрали их предки поистине благословенное место для возведения города, нареченного ими Мариуполем. Мало того, что оказался он на перекрестии дорог, по которым вывозился украинских и русских губерний хлеб, чтобы прокормить пол-Европы, он еще оказался на пути, где суждено было встретиться жирному донецкому углю с керченскими железными рудами. Это обстоятельство, о котором и знать не знали, и вёдать не ведали ни запорожцы, облюбовавшие некогда эти места для охоты и рыбалки, ни потомки древних эллинов, искавших на брегах Меотиды в стране православных единоверцев спасения от басурманских (мусульманских) преследований и притеснений, вдруг открыло перед Мариуполем и не снившиеся его основателям возможности сказочного, небывалого развития города.
И когда пришли времена бурного промышленного развития края, отнюдь не случайно ветка Екатерининской железной дороги в 1882 году доползла до Мариуполя и остановилась у самой кромки Азовского берега, как бы очарованная убаюкивающим шепотом морской волны. И тут мариупольцы в полной мере осознали, какие выгоды сулит то обстоятельство, что они волею причудливых судеб живут в городе, где кончаются версты и начинаются мили. А чтобы потоки зерна, угля, металла и других грузов легче, удобней и выгодней было переваливались с колес на воду (и обратно) они уже в 1889 году закончили строительство у Зинцевой балки нового глубоководного порта с подводящим каналом, доступным не только легким каботажным судам, но и океанским гигантам.
Еще задолго до этих событий англичанин Джон Юз, тот самый, который в 1870 году морем привез в Таганрог металлургический завод и на водах доставил его в степь у Кальмиуса, где и возник поселок Юзовка, нынешний Донецк, обратил свои взоры на перспективный Мариуполь. В 1874 году он задумал углубить русло Кальмиуса, где находился морской порт (вспомним, что ни железной дороги в Мариуполе, ни благоустроенного порта у Зинце- вой балки тогда еще не было). По разработанному им проекту должны были не только углубить гавань в устье Кальмиуса, поставить на пристани подъемные краны для погрузки и выгрузки зерна и угля, но и прорыть в море подводящий канал, чтобы избежать рейдовой выгрузки-погрузки (суда с глубокой осадкой из-за мелководья бросали якорь на почтительном расстоянии от пристани, а мелкие суда — дубы — на рейде их разгружали и нагружали).
За все эти благодеяния Мариупольская городская дума разрешила неугомонному англичанину взимать за вывоз из Кальмиусского порта зерна по полторы копейки с четверти. А так как из города (или, лучше сказать, через город) только за границу вывозились тогда до 12 биллионов четвертей зерна, то Юз мог бы ежегодно класть в карман за счет этого налога не менее 180 тысяч рублей — сумма весьма значительная по тем временам. Кроме того, гласные городской думы дали согласие Джону Юзу построить близ Мариуполя механический чугуноплавильный завод. Осуществись этот план, и у Мариуполя трубы металлургического завода задымили бы на целое десятилетие раньше, чем это случилось на самом деле. Но хотя в 1877 году действительно был прорыт километровый канал в море от гавани в устье Кальмиуса, хотя на брегах Невы Министерство финансов уже утвердило представленный Юзом проект, предприимчивый англичанин вдруг почему-то охладел к своей идее и грандиозный замысел по его же инициативе не был осуществлен.
Но свято место пусто не бывает, и мысль превратить купеческий Мариуполь в центр черной металлургии не давала покоя предпринимателям. Дело дошло даже до того, что Мариупольская дума согласилась продать участок городской земли Кириллу Алексеевичу Алчевскому, о котором у нас еще речь впереди. Однако не этому человеку, имя которого сейчас носит город в Луганской области — Алчевск, выпало сыграть судьбоносную роль в истории Мариуполя, а другим людям. И хотя эти люди иноземцы, но и их имена, столь долго замалчивавшиеся, мы должны знать и помнить, если действительно хотим писать свою историю без купюр, без лжи прямой и лжи умалчиванием.
ЗАЯВЛЕНИЕ
На основании параграфа II устава Никополь-Мариупольского горного и металлургического общества Правление сего общества имеет честь довести до сведения Вашего Высокопревосходительства, что Никополь-Мариупольское общество открыло сего числа свои действия.
С.-Петербург, 6 июля 1896 года».
Запомним эту дату: она предопределила многое в судьбе города, прилепившемуся к азовскому берегу в устье небольшой степной речки Кальмиус. И тысячи крестьян из сел и деревень нескольких близлежащих их губерний, взрослых мужиков, подростков, детей-несмышленышей не знали и не могли знать, что бумага, поступившая в канцелярию Сергея Юльевича Витте, тогдашнего министра финансов Российской империи, предопределила и их судьбу.
Но в интересах точности скажем, что означенное Никополь-Мариупольское общество на деле «открыло свои действия» задолго до 6 июля 1896 года, и не удивительно: такие дела в одночасье не делаются, тем более в России с ее громоздким и неповоротливым бюрократическим аппаратом.
Все началось даже не 19 апреля 1896 года, когда прусский подданный Адольф Юльевич Ротштейн и гражданин Северо-Американских Соединенных штатов Эдмунд Дютиль Смит подали прошение российскому правительству о разрешении учредить им Никополь-Мариупольское горное и металлургическое общество» для разработки марганцевых руд в имении его императорского высочества великого князя Михаила Николаевича, находящемся в Екатеринославской губернии и уезде, и для разработки других минералов и полезных ископаемых и переработки таковых для торговых и промышленных целей, а равно для устройства металлургических, горных, машино— и корабельных заводов и фабрик».
Без волокиты, разумеется, не обошлось, так, например, первоначальный проект устава был возвращен с замечаниями, но, в общем-то, темпы прохождения бумаг по инстанциям были, можно сказать, стремительными. Сергей Юльевич Витте, выдающийся государственный деятель России, впоследствии глава правительств страны, самолично изучил проект устава общества, подписал его и сделал заключение: «Не встречая препятствий к дозволению прусскому подданному Адольфу Юльевичу Ротштейну и гражданину Северо- Американских Соединенных штатов Эдмунду Дютилю Смиту учредить на основании прилагаемого при сем проекте устава, акционерное общество под названием: «Никополь-Мариупольское горное и металлургическое общество», Министр финансов имеет честь представить о сем на благоусмотрение Комитета Министров».
25 апреля 1896 года наложил на эти бумаги положительную резолюцию и министр земледелия и государственных имуществ, а 10 мая проект устава рассмотрел и лично утвердил Николай II. После этого В. Н. Коковцов (в то время товарищ, а по-сегодняшнему — заместитель министра финансов, позднее возглавивший Совет Министров России) 23 мая переслал бумаги в правительствующий Сенат.
И вот 6 июня 1896 года в Санкт-Петербурге состоялось первое заседание правления Никополь-Мариупольского общества.
Собрание открыл г. Винтергальтер. Он доложил об успешных переговорах с И. А. Рубинштейном о передаче учредителям НМО (будем впредь пользоваться этой аббревиатурой, так как полное название Никополь-Мариупольского общества нам пришлось бы употреблять слишком часто) марганцевых рудников.
Дело в том, что еще в марте 1895 года И. А. Рубинштейн и компания взял в аренду на 15 лет марганцевые рудники, находящиеся при селе Покровском Екатеринославской губернии и уезда в имении великого князя Михаила Николаевича, а также 60 десятин с марганцевыми залежами в соседнем имении графини Брунетто Д,Унсо. С учреждением НМО Иосиф Адольфович Рубинштейн любезно согласился передать свои арендаторские права (за приличное, разумеется, вознаграждение) учредителям Никополь-Мариупольского общества.
Учредители НМО не сомневались, очевидно, в том, что в столице они все чиновничьи инстанции пройдут благополучно, поэтому еще до официального своего утверждения развернули бурную хозяйственную и организаторскую деятельность. В частности, они «на корню» закупили из США металлургический завод с трубоварочным оборудованием. Пока за океаном шел демонтаж, под Мариуполем, в пяти вестах от города, уже работали изыскатели- геодезисты, размечая участки для будущих цехов. С городской думой учредители НМО заключили джентльменское соглашение: на словах договорились о покупке обществом 200 десятин городской земли. Купчую они оформят позднее, когда уже будут вовсю дымить трубы первых цехов завода.
Спешка объяснялась тем, что учредители (я имею в виду не столько упомянутых Ротштейна и Смита, они скорее были лицами декоративными) пронюхали о прокладке керосинопровода Баку-Батуми, они сумели отхватить выгодный заказ на поставку труб для этого гигантского даже в масштабах нашего времени строительства. Поэтому они не останавливались ни перед какими тратами: будущая прибыль должна была все окупить.
Но вернемся на брега Невы, где происходит первое, по-своему историческое заседание общества.
Председателем общего собрания избрали И. X. Мейра (или Майера, встречается и такой вариант его фамилии). Директорами правления НМО в результате выборов стали: А. П. Бородин, И. И. Богданович, С. Я. Гордон, Ф. Ф. Корве, И. X. Майер и А. Ю. Ротштейн. Кандидатами в директора А. Ф. Кох, бельгийский поданный, и уже известный нам американец Эд. Д. Смит.
Тогда же приняли решение совершить купчую крепость на приобретение участка земли с Мариупольской городской думой.
Документ этот был оформлен только 1 апреля 1898 года. В этот день к мариупольскому нотариусу Палладию Ивановичу Ивицкому, в его контору на Екатерининской, дом 52, явился городской голова коллежский советник Иван Алексеевич Попов, с одной стороны, и поверенный Никополь-Мариупольского общества Илья Эммануилович Юрьев, присяжной поверенный (то есть адвокат) — с другой.
И. А. Попов заявил, что действует на основании постановлений Мариупольской городской думы от 2 мая и 29 ноября 1897 года, которые состоялись в силу высочайшего (то есть самого Николая II) разрешения от 23 января 1897 года. И предъявил соответствующие документов в копиях.
И. 3. Юрьев, в свою очередь, предъявил доверенность, выданную ему от правления НМО по праву передоверения Иваном Христофоровичем Майером.
Этих почтенных господ «лично известных (как сказано в документе) нотариусу П. И. Ивицкому, и к совершению актов законную правомочность имеющих» сопровождали свидетели: борисовский мещанин Хаим Иоселев Блох, казак Новочеркасской станции Области Войска Донского Иван Александрович Переселенков и крестьянин Харьковской губернии Купянского уезда слободы Сватовой Лучки Георгий Васильевич Афанасьев. Всех этих свидетелей Паландий Иванович Иваницкий тоже хорошо знал, как постоянных жителей Мариуполя. Все предусмотренного законом формальности были соблюдены, и клиентов П. И. Иваницкого нисколько не смущало народное поверье «первого апреля никому не верь». Они заключили очень серьезную сделку, о чем и составили договор, который мы здесь процитируем частично:
«Лета 1898, апреля в первый день Мариупольский городской голова Иван Алексеевич Попов с Высочайшего соизволения и согласно постановлению Мариупольской городской думы продал Никополь-Мариупольскому горному и металлургическому обществу под устройство металлургических, горных, машиностроительных и корабельных заводов и фабрик со всеми необходимыми для них сооружениями и жилыми помещениями, двести десятин, входящих в состав земли, отведенной городу Мариуполю…».
Предусмотрительная городская дума оговорила в договоре некоторые ограничения в праве собственности покупщика. Гласные не исключали того, что на продаваемом участке могут обнаружиться полезные ископаемые, и тогда те 200 десятин под «Никополь» станут на вес золота, и будешь только локти кусать, что отдал их ни за понюх табаку. Поэтому в договор включили такой пункт:
«Недра земли в отношении ископаемых веществ, кроме песка, глины и камня, а также воды, могут быть разрабатываемы покупником лишь с согласия Мариупольского общественного управления (горуправа — по-нынешнему горисполком. — Л. Я.) и за плату, поступающую в пользу города Мариуполя, определяемую особыми договорами».
Вообще дума ограничила покупателей в ряде прав, так что впоследствии «Никополю» не раз приходилось обращаться к городской власти за разрешением тех или иных действий, при этом заводские денежки текли в городскую казну.
Американцам приходилось строить завод ударными темпами не только из соображений экономической выгоды заказчика, но и потому, что условия, выставленные Мариупольской думой при составлении договора, исключали долгострой, как сказали бы мы сегодня. Вот что еще говорилось в договоре:
«Если в продолжении полутора годы (так в документе. —Л. Я.) со времени совершения этой купчей крепости не будет начата выплавка руды в устраиваемой доменной печи, то земля должна быть им возвращена городу без обратного получения уплоченных (так и напечатано в подлинник’ : уплоченных. Ай-ай-ай, уважаемый нотариус Ивицкий! —Л. Я.) за нее денег, причем в собственность города поступят безвозмездно и все возведенные за это время на той земле сооружения».
Надо ли удивляться, что на строительстве печи американцы никому не позволяли валять дурака, и в том же 1898 году первая домна «Никополя» дала первый металл.
В результате сделки городская казна Мариуполя пополнилась 60 тысячами рублей серебром.
* * *
Когда в особняке Лассаля на Английской набережной в Петербурге, где располагается Российский государственный исторический архив, листал я дело «Об учреждении и деятельности Никополь-Мариупольского общества в Екатеринославской губернии», и вдруг ощутил, что в нем содержатся бумаги не только о «делах давно минувших дней». Взять хотя бы устав общества: он содержит огромное количество подробностей, имеющих отнюдь не только историческое значение: неожиданно они оказались актуальными и сегодня, когда мы решили вернуться на столбовую дорогу мировой цивилизации, с которой в 1917 году сошли в поисках неизведанных путей к светлому будущему. По этим документам можно сегодня учиться, как создавать акционерные общества: принципы остались те же.
Уставной (основной) капитал общества был назначен в 3 миллиона рублей золотом. Всего лишь три миллиона! Неужели у российских капиталистов не было такой в общем-то скромной суммы, если учесть масштаб предприятия, чтобы не уступать богатства своей страны иностранцам? Но нет, не было у отечественных предпринимателей этих денег (как нет их у нас и сегодня), и из 18 металлургических заводов юга России (точнее сказать, Украины) 14 принадлежали иностранцам. Тогда, как и сейчас, звучали голоса: продают Россию! К этому вопросу мы еще вернемся, а пока выясним некоторые подробности истории НМО.
Три миллиона уставного капитала разделили на 34 акций, по ста двадцати пяти рублей металлических (то есть золотых) каждая.
Чтобы получить один голос на общем собрании акционеров, надо было владеть 25 акциями. Выпущенные до тысячи акций, следовательно, имели силу 530 голосов. Если учесть, что Ротштейн был держателем 450 акций и имел соответственно 18 голосов, а его компаньон Смит и того меньше — 400 акций и 16 голосов, то ясно, что не они, официально числившиеся учредителями Никополь-Мариупольского общества, командовали парадом. Санкт-Петербургский международный коммерчески банк имел 240 голосов (14096 акций), Русско- Американское промышленное общество — 129 (3230 акций) и Санкт-Петербургский учетный и ссудный банк 56 голосов (1400 акций). Вот эти организации и были реальными вершителями дел Никополь-Мариупольского общества.
Состав держателей акций впоследствии менялся. Среди индивидуальных владельцев ценных бумаг НМО отмечу барона Врангеля, который в 1911 году располагал 400 акций (16 голосов). Петр ли Николаевич, тот самый, о котором через девять лет охваченная гражданской войной Россия пела «Белая армия, Черный барон», — не знаю, но несомненно из того самого знаменитого рода Врангелей, который сделал немало доброго России.
Среди акционеров НМО были и мариупольцы, о чем мы знаем из корреспонденции А. С. Серафимовича от 13 мая 1897 года. Он, в частности, писал:
«Не успели приехать сюда американцы (как их называют у нас), как, не говоря худого слова, сейчас же обдули мариупольцев. Теплый народ и мариупольцы, но и американцы еще почище оказались. Привезли они, изволите ли видеть, этого самого Никополь-Мариупольского общества акции и запели… запели до того убедительно, что мариупольцы развесили уши и рты пораззевали. «Господа, — говорили благородные иностранцы, — мы несем в вашу страну, неподвижную и мертвую до сих пор, жизнь и промышленную деятельность. Не пройдет и года, как задымятся трубы, завертятся бесчисленные колеса и валы, тысячи рабочих найдет себе великолепный заработок и потечет золотая река… в карманы акционеров. Акции наши стоят по сто двадцать пять рублей золотом, мы их бережем как зеницу ока, но ВАМ, так и быть, уж отделим cent mille diablts! (сто тысяч чертей! франц.) — кусочек, потому вы возле нашего завода живете, в некотором роде свои люди, но… но прибавочку все-таки сделаем, накинете по пятьдесят рублей на акцию. Ей-богу, только ДЛЯ ВАС». Разъехались замаслившиеся физиономии у мариупольцев, ухмыляясь, заворотили они левые полы, достали мошни и со вздохом восторга и облегчения отвалили по двести шестьдесят два рубля за акцию. Что же вышло? Когда общество стало котировать на бирже свои акции, и ДВУХСОТ рублей за АКЦИЮ НИКТО НЕ ДАВАЛ, потому что неизвестно, говорят, как у вас пойдет, улита едет — когда-то будет, а вообще ведь инженеры — народ ОПЫТНЫЙ и… в трубу немало заводов улетело. Мариупольцы до этого в упоении восторга щупавшие в кармане свои акции, при всем усилии казаться спокойными не могли удержаться. Почесали они себе поясницу и крякнули: «Ну и народ же по нынешним временам стал! ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ лишних сдули!»
Нет никаких сомнений в том, что эпизод, описанный Серафимовичем, именно так и произошел в действительности: колебания курса акций на бирже — дело в условиях рыночной экономии обычное. Но те мариупольцы, которые не впали в панику и не сбыли с рук акции НМО, в накладе не остались. Уже в 1897-1898 операционном году Никополь-Мариупольское общество получило 273 830 рублей чистой прибыли, а 1898-1899-м — прибыль составила 475 100 рублей.
Лев Яруцкий
«Мариупольская старина»