ОБ ОДНОЙ ЗАДЕРЖКЕ В ПРИАЗОВСКОЙ СТЕПИ
Обстоятельства южной ссылки А. С. Пушкина в мае 1820 года неоднократно привлекали внимание исследователей. И тем не менее, есть в этой теме пробелы, которые на протяжении длительного времени не восполнялись: недостаточность сведений, неверно прокомментированные слова, несовпадение дат – вся эта неполнота касается в первую очередь пребывания поэта в Приазовье.
Приезд Пушкина на «на первую почту за Мариуполем», состоявшийся 29 мая 1820 года, известен как факт в биографии поэта. Основным источником этого факта является письмо генерала Н. Раевского дочери Екатерине от 13 июня 1820 года.
В «Летописи жизни и творчества А. С. Пушкина» М. Цявловского говорится о том, что на «первой почте за Мариуполем» путешественников угощала завтраком жена П. В. Гаевского, а утром следующего дня, то есть 30 мая, они прибыли в Таганрог. От Мариуполя девять, десять часов. В данном случае генерал и его спутники проехали это расстояние почти за сутки. Что же могло задержать из в пути? Таганрогский тракт это старая скотопрогонная дорога, которая, начиная с середины XVIII века, стала называться почтовой. Она не являлась, говоря по-современному, дорогой центрального значения, здесь можно было и заблудиться, несмотря на то, что жители окрестных сел добросовестно следили за дорогой: чистили ее и засыпали колдобины.
Эта часть пути проходила в дневное время, следовательно, не было необходимости где-то останавливаться на ночлег. Кроме того, на этом отрезе Таганрогского тракта находились маленькие конно-почтовые станции, не имеющие элементарных условий для ночлега. И вес же, что явилось причиной задержки в пути, вследствие чего семья Раевских, а с ними и Пушкин, потратили почти вдове больше времени, чем это было необходимо для покрытия расстояния в сто верст от «первой почты за Мариуполем» до Таганрога?
Проезжая по югу Украины, Пушкин слышал, а, возможно, и был свидетелем мощных крестьянских волнений. Движение это охватило свыше 250 сел. Центром восстания было село Мартыновка (Голодаевка) и Дмитриевка на Дону. Весной 1820 года в эти села стали сходиться крестьяне со всех концов Дона и Екатеринославщины. В отчете Екатеринославского губернатора за 1820 год об этих волнениях говорилось: «В Бахмутском и Ростовском уездах в 1820 году помещичьи крестьяне, по случаю возникших было между ними ложных толков о вольности, выходили из повиновения владельцев своих…».
На подавление смуты только в Екатеринославской губернии действовало четыре эскадрона Мариупольского гусарского полка и 1200 казаков с двумя пушками.
В письме генерала Раевского ни слова не сказано о том, как они добрались до Таганрога: «В Таганрог приехал я утром», — пишет генерал. Лаконичная без эмоциональной окраски фраза. Чем же это объясняется? Не тем ли, что никаких событий дорогой не произошло и поэтому не о чем было писать? Нет, дело явно в другом. А если допустить, что генерал Раевский специально умолчал об этом отрезке пути? Возможно, произошло событие, о котором писать было небезопасно?
По прошествии многих лет М. Н. Волконская, дочь генерала Раевского, рассказала, как во время путешествия на Кавказ ее отец шутил, говоря Пушкину: «Прочти-ка им свою Оду (имеется в виду Ода «Вольность»). Что они в ней поймут?».
Возможно, встретив на Таганрогском тракте восставших крестьян, которые упорно толковали о вольности, генерал шутя и предложил Пушкину прочесть Оду? Вполне возможно, что эта встреча на конно-почтовой станции и явилась причиной задержки путников в приазовской степи.
Очевидно, семья Раевских, а сними и Пушкин, вынуждены были остановиться на ночлег, предположительно, на маленькой степной станции Мокро-Еланчинской в 30-ти верстах от села Лакедемоновки – центра повстанцев в Приазовье.
Вот как описывает события тех дней генерал-адъютант А. Чернышев, на которого были возложены полномочия по подавлению восстания: «Безрассудство крестьян потрясло и остановило существующий порядок, на почтовых и внутренних станциях лошади вообще захвачены ими для разъездов…».
Надо сказать, что обстановка, сложившаяся на юге Украины к моменту проезда Пушкина по Мариупольскому тракту вблизи греческих сел: Мангуш, Чердаклы, Малый Янисоль, охваченных волнением, видимо, реальной опасности не вызывали. К счастью, все окончилось благополучно, и путешественники весь оставшийся путь до Таганрога и Ростова так и проехали без сопровождения казаков, и только на земле Кубанской к ним присоединилась охрана.
Все, о чем писал в письмах генерал, его лаконичные зарисовки, воспоминания М. Волконской и других участников переезда на Кавказ для нас очень ценны: то, что наблюдали они не мог не заметить и Пушкин. Иначе, как объяснить строки в письме от 24 сентября 1820 года брату Льву Сергеевичу, где Пушкин писал: «Когда-нибудь прочту тебе мои замечания на черноморских и донских казаков – теперь тебе не скажу об них ни слова». Но эти «Заметки» так и не пришлось прочесть, они просто не дошли до наших дней.
И то, что не досказал Пушкин в своем письме к брату, договаривают книги из его библиотеки. В их числе привлекает наше внимание книга с довольно длинными названием «О кавказской линии и присоединенном к ней Черноморском войске, или общее замечание о поселениях полках, ограждающих Кавказскую линию, и соседственных горских народов. Собранные действительным статским советником и кавалером Иосифом Дебу. С 1816 по 1826 года.
Книга И Дебу повествует о том периоде, когда Пушкин побывал в Приазовье и Придонье. Очевидно, это и привлекало к ней внимание поэта. В книге 464 страницы. Как отмечает профессор Б. Модзалевский, составитель известного списка книг личной библиотеки поэта, между страницами 70-й и 71-й Пушкин вложил бумажную закладку.
Обычно поэт использовал закладку лишь в том случае, когда считал необходимым снова вернуться к заинтересовавшим его страницам. Что же остановило внимание Пушкина на этих страницах? Оказывается, в них идет речь о происхождении кубанских и кавказских казаков. Уже на 68-й странице книги И. Дебу читаем: «Кубанские казаки переселены в 1794 году из числа возмутившихся донских казаков». Затем на 70-й странице автор сообщает: «Кавказские казаки происходят от однородцев Украинской губернии, переселенных в 1803 году». Тут же И. Дебу делает ссылку на указ Государственной военной коллегии.
Почти вся 71-я страница, на которой Пушкин положил закладку, занята воспроизведением этого указа. В нем говорилось, что по указу царя было приказано «из числа составлявших бывшее Екатериновславское войско и обращенных в Слободско-Украинскую губернию казаков, 3300 душ по желанию их поселить на Кавказской линии, в звание казачье…».
Отсюда видно, что в поле зрения Пушкина попали два рядом изложенных факта, связанные с историей появления кубанских станиц, мимо которых он следовал в мае 1820 года. Первый свидетельствует о том, что донские казаки подняли бунт и ими заселили кубанские станицы. Второй факт говорит о том, что ряд кубанских земель были заселены выходцами и потомками Запорожской Сечи.
Казаки, поселенные под Таганрогом и на Кубани, с которыми встречался Пушкин в 1820 году, уже ничем не напоминали знаменитых запорожцев. К тому времени они полностью утратили тот демократизм в решении устройства собственной жизни, который отличал запорожцев. Когда Пушкин появился в Приазовье и на Кубани, казаки уже были превращены в сторожевой аванпост на южных рубежах России.
Таким образом, интерес Пушкина к переселенным казакам сливался с его интересом к восставшим крестьянам, которых он впервые увидел в Северном Приазовье и Придонье. Здесь у него обострился интерес к судьбе народа, который, возможно, и привел Пушкина к созданию «Истории Пугачева».
Аркадий ПРОЦЕНКО.