ОТКУДА ТАКИЕ ДЕНЬЖИЩИ?

Говорят, что имя, данное человеку при рождении, влияет на его судьбу. И фамилия якобы тоже. Что это имеет силу закона, утверждать не берусь. Но мы уже говорили, что Куинджи и впрямь стал золотых дел мастером – пусть не в прямом, а только в переносном смысле. В таком же смысле он оправдал и свое имя: архип – предводитель (командующий, старший) конницы («арх» по-гречески «старший», «ип» — лошадь, конь), Гены лидера обнаружились в нем очень рано. «С детства привык, что я сильнее и помогать должен», — говаривал Архип Иванович.

Стремление первенствовать было свойством его натуры. В области пейзажа трудом и талантом он оказался среди первых мастеров российской кисти. Но вот он окунулся в предпринимательство и снова оказался первым. Назовите мне другого русского художника, который, занявшись бизнесом (употребим уж этот общепринятый в мире термин), добился бы таких же поразительных, как Куинджи, успехов. Не назовете. Потому что таких не было. И здесь Архип Иванович оказался первым.

Мы знаем, что художник родился в бедной и бедствовавшей семье мариупольского сапожника, занимавшегося также, как утверждают, и хлебопашеством. Рано оставшись круглым сиротой, он, как выражались в старину, до дна испил горькую чашу  беспросветной нужды. Пастушонок и комнатный слуга, приемщик кирпича на строительстве церкви, ретушер, Архип Иванович принужден был вести счет каждой копейке. Куинджи вспоминал, что, добравшись до северной столицы. Он на первых порах питался только хлебом и огурцами – на большее денег не было…

Пусть позднее, когда он стал знаменитым художником, успех его картин избавил их автора от материальных затруднений. Однако в те времена за полотна пейзажистов еще не платили, как это случается в наши дни, семизначные суммы. Как же возникло миллионное состояние Куинджи? В самом деле: «Откуда такие деньжищи?».

Общеизвестно: считать чужие деньги неприлично. Так же, как читать чужие письма. Существуют, однако, исключения. Их составляют великие люди, чья личная жизнь неизбежно становится предметом исследования дотошных ученых, удовлетворяющих любознательность современников и потомков, да и свою собственную тоже. И это не считается зазорным. (Тут я подумал о своих высокоэрудированных и высокообразованных читателях – надеюсь, у меня такие будут – пусть они поймут меня, педагога с немалым стажем. Вот пишу я эту книгу и все время вижу перед собой класс мальчишек и девчонок, для которых не вредно изрекать так называемые элементарные истины. Но – продолжим). Как не находят предосудительным публикацию самых интимных писем людей, внесших хоть сколько-нибудь значительный вклад в культуру всего человечества или пусть даже только своего народа. Вопреки общепринятому обычаю считать последнюю волю покойника священной, от подобных публикаций не спасает даже прямой запрет, изложенный в завещании. Так произошло ,например, с Иваном Александровичем Гончаровым, автором «Обломова» и других замечательных книг. Он возмущался в печати практикой посмертной публикации интимных документов знаменитостей и запретил после его смерти печатать его эпистолярное наследие. Но откройте сегодня последний том собрания сочинений Ивана Гончарова…

Так преодолеем смущение и заглянем все-таки в карман глубоко уважаемого нами Архипа Ивановича.

Однако было бы несправедливо и неэтично рассматривать вопрос «Откуда такие деньжищи?» в отрыве от благотворительной деятельности Куинджи, о которой нам следует, считаю, рассказать в первую очередь.

Она носила столь обширный характер, что перечислить все благотворительные деяния Архипа Ивановича попросту невозможно, тем более, что они, как правило, не документировались. Больше того: Куинджи принимал все доступные ему меры, чтобы его имя благотворителя осталось неизвестным. И чаще всего пожертвования делались анонимно. Но отдельные факты все же стали достоянием гласности. Приведем некоторые из них

В 1898 году ученики Куинджи закончили курс обучения в Академии художеств. Архип Иванович уже два года как был отставлен от преподавания (темой «Куинджи-педагог» нам еще предстоит заняться), тем не менее продолжал фактически руководить своей мастерской на общественных, так сказать, началах. И когда заграничную командировку получил только Пурвит, Архип Иванович заявил: «Эт-то… вы все должны ехать. В мае месяце я с вами поеду за границу».

И слово свое, конечно, сдержал. Четырнадцать человек, имена которых и по сей день не забыты, во главе с Куинджи побывали в лучших музеях Европы, посмотрели первоклассные выставки и многие достопримечательности Берлина, Дрездена, Дюссельдорфа, Парижа, Страсбурга, Мюнхена, Вены. Эта длительная поездка, во время которой состоялось самое широкое ознакомление с достижениями старого и современного искусства, по своему значению равнялась целому курсу обучения в Академии художеств.

И все это – за счет Куинджи. «Из Вены, наконец, — вспоминает А. А. Рылов, — мы поехали домой в Россию. Архип Иванович дал всем денег на дорогу – кто куда хотел».

Добавим, что за три года до этого Куинджи, снабдив своих учеников деньгами, отправил их на этюды в свое крымское имение, где устроил своеобразную академическую дачу.

М. П. Неведомский вспоминает, как какому-то совершенно неведомому изобретателю Архип Иванович дал тысячу, которая, кончено, оказалась безвозвратным пособием.

А вот воспоминания художника К. Я. Крыжицкого: «Вот они, ученики, бал устроили… У них оказался дефицит. Это что же такое? Это им петля совсем!…» Так как такой суммы, трех тысяч рублей, которые нужны были для покрытия дефицита, у него свободных не было, он взял из капитала и покрыл расходы. Это – факт не единичный: я знаю этот, другим известны подобные: они составляют непрерывную цепь».

Когда Сергей Тимофеевич Коненков представил в Академию художеств свою дипломную работу – скульптуру «Самсон», вокруг нее развернулись ожесточенные дискуссии-бои. Благодаря заступничеству Куинджи и Репина, диплом утвердили, но о заграничной командировке не могло быть и речи. В день решения (отрицательного) художественного совета Куинджи разыскал молодого скульптора:

— Я крайне огорчен тем, что совет не присудил вам заграничной командировки, — Архип Иванович немного помолчал, как бы собираясь с духом, и громко предложил: — Возьмите у меня деньги на поездку. Это меня не обременит.

«Я был до глубины души тронут заботливым участием этого замечательного человека, — пишет С. Т. Коненков, — но от денег наотрез отказался, не желая быть зависимым от кого бы то ни было».

Думаю, что подобный отказ был случаем единичным, уникальным. Как правило, не только соглашались брать у Куинджи деньги, но сами просили, а случалось – требовали.

Примеров слишком много, но выслушаем свидетельство И. И. Бродского: «В Академии я был избран Архипом Ивановичем в качестве посредника между ним и нуждающимися студентами. Периодически он выдавал мне довольно большую сумму денег, и я раздавал их тем, кто особенно нуждался… Когда я приносил ему расписки моих товарищей в получении денег, он не смотрел их и тут же рвал, а затем уходил за новой суммой…»

Но это все было, как выразился один мемуарист, «по мелочи». Ахнул же весь Петербург, когда Куинджи пожертвовал сразу 100 тысяч – для материально поощрения талантливых молодых художников. 12 июля 1904 года президент Академии художеств утвердил конкурс, согласно которому победителям ежегодно присуждались 24 премии различного достоинства (за счет процентов на основной капитал в 100 000 рублей). Конкурсу присвоили имя А. И. Куинджи.

Теперь, когда мы убедились, что Архип Иванович не был ни  Плюшкиным, ни Скупым Рыцарем, уже невозможно далее отложить ответ на вопрос «Откуда такие деньжищи?».

Драматург Г. М. Бодыкин, автор пьесы «Идущий за солнцем», по которой Мариупольский театр в 1978 году поставил спектакль о Куинджи, рассказывал мне, в частности, что Архип Иванович получил в приданое за Верой Леонтьевной 10 тысяч.

Это представляется мне очень вероятным, потому что к моменту составления Архипом Ивановичем завещания в банке на имя Веры Леонтьевны лежало именно десять тысяч рублей, не считая процентов. Представляю себе, как Архип Иванович, получив эту сумму от тестя своего Леонтия Спиридоновича Кечеджи-Шаповалова, сразу же положил их на имя жены и никогда ни единой копейкой из «чужих» денег не попользовался. Не в правилах гордого Куинджи это было – пользоваться не им заработанными деньгами.

Доводилось мне слышать и легенду о том, будто бы Леонтий Спиридонович поставил перед Куинджи такое непременное условие: Веру он отдаст за него лишь в том случае, если капитал жениха будет не меньше суммы приданого. Если это правда, то в 1875 году Архип Иванович располагал капиталом никак не меньшим, чем 20 тысяч рублей.

К этому времени он уже был хорошо известнее, его картины пользовались успехом, кое-что у него приобрел Третьяков.

Картины приносили, конечно, доход, но поначалу совсем не потрясающий. Известно, например, что за «Ладожское озеро» Куинджи получил 100 рублей. Позже, когда он стал знаменитостью и захотел выкупить эту вещь, ему пришлось уплатить в три раза больше. Но ведь и 300 рублей даже в те годы были не такие уж большие деньги. Между тем И. Н. Крамскому, например, за его портреты-шедевры платили по 200-300 рублей. За знаменитый портрет И. И. Шишкина (монументальный по размерам) Ивану Николаевичу уплатили 800 рублей, что современников потрясло, — огромная сумма!

Поэтому совершенно сенсационной была цена, уплаченная великим князем Константином за «Ночь на Днепре» — 5000 рублей. Рекорд этот побил промышленник и коллекционер Терешенко – 7000 рублей! В то время ни один художник не мог рассчитывать на такой неправдоподобно огромный гонорар.

Как бы там ни было, но к началу 80-х годов у Куинджи накопилось, думаю, по крайней мере тысяч тридцать с лишним. Как же он распорядился своим капиталом?

Он не был жаден до денег (мы в этом убедились), но хотел, чтобы их у него было много. Зачем, ведь он с Верой Леонтьевной вел спартанский образ жизни, бюджет их называют студенческим, в день они тратили не более полтинника.

Многие годы Архип Иванович вынашивал идею освобождения художника от капризов рынка, от денежного мешка, если уж воспользоваться широко известным выражением. «Ведь они сидят, пишут, — говорил он о своих собратьях по кисти, — ведь только мы знаем, как это трудно… А тут у него ничего нет. Картины совсем мало кому нужны, а их никто не знает… Он с голоду умрет, пока будет кому-нибудь нужно».

Если он, Куинджи, будет имеет много денег, то сумеет сделать страдающих братьев-художников независимыми, и те смогут свободно творить, «избавленные от бытовых неурядиц, от забот о хлебе насущном».

Утопичность этой идеи была очевидной. Но когда один из друзей молодости Куинджи заикнулся об этом, добрейший, но вспыльчивый Архип Иванович вышел из себя и, задыхаясь и волнуясь, закричал на него: «А эт..то, ты забыл, как сам был в таком же положении? Когда мы с тобой питались одним хлебом да огурцами, а если попадалась колбаса, то был уже праздник? Забыл? Стыдился бы говорить так… сердца у тебя нет!»

В конце восьмидесятых годов Архип Иванович решил купить себе дом, настолько высокий, чтобы с его крыши открывалась панорама всего Питера. Каменные джунгли города его душили, он любил простор. Долго бродил он по Васильевскому острову в поисках подходящего. Однажды он, по объявлению, пошел посмотреть продающийся дом на Десятой линии близ Малого проспекта: пятиэтажная махина, значившаяся под номером 43, была в страшно запущенном состоянии, но Архипу Ивановичу дом понравился.

Рассказ Куинджи о том, как он покупал дом на Десятой линии, М. П. Неведомский записал со слов К. Я. Крыжицкого. Для цитаты отрывок великоват, но я приведу его полностью, он заслуживает того.

«В сопровождении дворника, — рассказывал Куинджи, — поднялся я на чердак, а оттуда через слуховое окно очутился на крыше.

— Мне тебя не надо, я посмотрю тут…

Дворник ушел.

Я знал уже, что с этой крыши будет далеко видно. Смотрю, и точно: весь город как на ладони. Видно Исакия, далеко видно еще – и дома, и церкви, — и все теряется вдали. А повернулся направо – даже море видно: Ораниенбаум там и все это… А в другую сторону – Смольный и за ним леса, даль этакая: все тонет в дымке, все залито солнцем… И куда ни глянешь – не оторвать глаз. Сидел это я, поворачивался в разные стороны, вставал, опять садился и все смотрел, смотрел… И думал: вот здесь надо поднять… Эту всю крышу, где сижу, срезать и выровнять, потом это все надо сделать, как площадку. Насыпать земли, посадить деревья, тут птицы будут жить, пчелы, улья можно поставить, сад будет. Здесь всякие этюды можно писать… это же такая мастерская и такой вид, каких нигде нет!

Все это я сидел, смотрел и думал. Да так забылся, что, вижу, уж солнце село и еще, кажется, все красивее стало. Совсем уже начало темнеть… Дворник, должно быть позабыл обо мне или решил, что проглядел меня. И тут только я вспомнил, что надо уходить. А где окно? Ведь их тут много… Откуда же я вошел и как теперь выйти? Припомни, как было, нашел окно и уже в потемках пробрался по чердаку, нашел дверь и спустился!.. прихожу домой. Жена спрашивает, беспокоилась: где я так долго был? Обедал ли? Я ей рассказал, как все было и что я весь день был там на крыше. «Торги завтра, я покупаю этот дом, наш будет».

Облюбованный им дом №43 продавался в совокупности с двумя соседними — №41 и №39, тоже пятиэтажными (эта нумерация сохранилась и по сей день).

На торги Архип Иванович поехал, прихватив с собой деньги для задатка и «бумажку» с записью его финансовых возможностей. Во время аукциона он поминутно заглядывал в эту «бумажку», чтобы «не зарваться». Но азарт был свойством его натуры. Дома остались за ним – за 35 тысяч наличными и с переводом долго кредитному обществу на колоссальную сумму около 600000 рублей. Тут же Архип Иванович внес задаток – две тысячи рублей.

Ночь после торгов была для Куинджи бессонной, тревожные мысли одолевали его. Может, все-таки отказаться от покупки и пожертвовать двумя тысячами ( в случае отказа задаток им терялся)? Даже была мысль о «бегстве» из Петербурга. В самом деле, если утром выложить еще тридцать три тысячи, то он, Куинджи, останется почти без гроша.

Но как же так, может спросить читатель. Ведь по приведенным выше расчетам у Архипа Ивановича должно было к тому времени собраться не 35 тысяч, а вдвое  больше?

Но я еще не рассказал о покупке земли в Крыму, которая предшествовала операции с домами на Десятой линии Васильевского острова.

В середине 1880-х годов среди передвижников возникла идея купить участок земли в Крыму на берегу моря, построить там дом для художников, с мастерскими, библиотекой… В 1886 году Куинджи находит подходящий участок в 245 десятин под Кикенеизом. Но товарищи Куинджи вскоре охладели к совместно взлелеянной ими идее, и тогда Архип Иванович в 1888 году один вступил во владение имением Кикенеиз, которое приобрел за весьма скромную по тем временам сумму в 30 тысяч рублей. Вот почему после уплаты за дом( точнее – целый квартал) на Десятой линии он остался почти без наличной копейки. Десять тысяч приданого Веры Леонтьевны лежали в банке, разумеется, нетронутыми.

Он относился к тем счастливым натурам, которых природа одарила щедро и многосторонне. Его недюжинная талантливость проявилась не только в живописи, но и во всем, за что бы он ни брался. Купив три дома да еще с надворными флигелями (после мучительных раздумий все-таки решился), Куинджи, что называется, засучивает рукава и начинает действовать. Самолично вставляет дверные замки, прилаживает дверные ручки, задвижки. Целые дни мечется он по огромной постройке, и работа спорится, все у него получается. Так, например, он изобрел особое отопление снизу холодных помещений и т. д.

А как же живопись? И вообще: совместим ли в одном человеке гений художника  и талант предпринимателя? Как связан «период молчания» с бурным увлечением Куинджи предпринимательской деятельностью?

Великий русский поэт Николай Алексеевич Некрасов был наделен незаурядной коммерческой жилкой: его «Современник» (а потом и «Отечественные записки») стал не только самым передовым журналом эпох, но и весьма доходным предприятием.

Тонкий лирик Афанасий Афанасьевич Фет был одновременно – «кулак-человек», то есть превосходны хозяин, содержавший свое поместье в образцовом порядке.

Помешали ли занятия «коммерческой прозой» их поэтической деятельности? Насколько мне известно, нет.

За исключением первых двух лет «молчания», когда Куинджи, по-видимому, ничего не создал как живописец, деловая деятельность не погасила творческой энергии Архипа Ивановича, он по-прежнему работал много и напряженно. Свидетельство тому – около полутысячи картин, этюдов, эскизов, рисунков, завещанных им Обществу имени А. И. Куинджи и оцененных в то время в полмиллиона рублей.

Но  вернемся на Десятую линию Васильевского острова, в дома, приобретенные Архипом Ивановичем.

Дома стали наполняться жильцами. Однако многие из них не платят, и добрый Архип Иванович не набирается, конечно, духу выселить неисправных плательщиков. Очень скоро выяснилось, что дома дают незначительный доход. Но тут вдруг резко подскочили цены на недвижимость, нашелся походящий покупатель, И Куинджи с легким сердцем уступил ему все свои дома с надворными флигелями за 385 000 наличными с переводом лежавшего на нем долга.

Так Архип Иванович стал обладателем достаточно крупной суммы. Именно тогда, в середине 90х- годов, и стала широко разворачиваться его благотворительная деятельность, и от него, когда он узнавал о стесненных обстоятельствах того или иного художника, все чаще слышали: «Передайте ему, ему нужно, у него нет… Я с ним не знаком, мне неловко, так вы… Вы это передайте ему». И вручал собеседнику солидную пачку банкнотов».

В. Манин совершенно прав, когда пишет: «В истории русской художественной жизни влияние общественно-культурной деятельности Куинджи едва ли не равно значению его творчества».

Оценивая то, что сделано для развития русской культуры Куинджи, его иногда сравнивают с Третьяковым. Спору нет, вклад Павла Михайловича Третьякова невозможно переоценить. Но он потратил на создание своей знаменитой галереи деньги, полученные в наследство. А Куинджи отдал на развитие русского искусства огромное состояние, нажитое неутомимым честным трудом и редкостным талантом.

Правда, Репин, например, считал, что распорядись Куинджи своими деньгами иначе, хотя бы как Третьяков, он достиг бы неизмеримо большего результата. Но к теме «Репин и Куинджи» мы еще обратимся, а пока выскажем непреложную истину: Архип Иванович был человеком исключительной душевной доброты и чуткости.

Позволю себе еще одно «лирическое» отступление.

Эта книга – о мариупольце. И делалась она в основном для мариупольцев. Как автор, публикатор и составитель «льщу себя надеждой», как говаривали в старину, что попадет она в руки и москвича, и петербуржца, и киевлянина – всех не перечислю. Но они будут читать ее не так, как в городе, который Куинджи прославил фактом своего рождения в нем. Вот так же – в гораздо большей степени – соседний Таганрог приобрел мировую известность главным образом потому, что там, на берегу Азовского моря, родился Антон Павлович Чехов.

Куинджи для мариупольцев не только прославленный пейзажист. Его благородное имя связывает Мариуполь с великими именами литературы, искусства и науки России. Как учитель знаю, как приятно, рассказывая в классе, например о Тургеневе, отвлечься от темы, достаточно подробно изложенной в учебнике («дома почитаете»), и посвятить несколько минут дружбе Ивана Сергеевича с нашим Архипом Ивановичем.

Думаю, что и урок химии не будет испорчен, если несколько минут оторвать от формул и реакций и сообщить учащимся такую вот короткую новеллу.

 

Лев ЯРУЦКИЙ