Окно

Окна в дедушкином доме были большие. Если подставить стул или табуретку, можно было взобраться на широкий подоконник одного из них, задернуть за собой гардину и смотреть на то, что происходило на Торговой улице. Бывало, что взрослые сгоняли с подоконника, и сами взволнованно смотрели на происходящее за окном, но почему-то —  сквозь сетку гардины. Увиденное в детстве из окна осело в памяти, как  кадры кинофильма, никогда никем не снятого. Один из эпизодов: вниз по мостовой бегут красноармейцы, они так не похожи на тех, что нарисованы в детских книжках. На них испачканные гимнастерки, на многих — окровавленные бинты. Кто-то тащит за собой пулемет, громыхающий железными колесами по брусчатке. Газик, набитый людьми, бешено сигналя, мчится в том же направлении, что и красноармейцы, те разбегаются в разные стороны…

Дом на Торговой улице

Немцы в городе. Непрерывным потоком катятся тяжелые грузовики, кузова закрыты тентами. Этот грязно-зеленый поток непрерывен и нескончаем. Через время дед Мирон – муж бабушкиной сестры Оришки – полушепотом произносит: «Так вони вже утретє тут їдуть! Ось зараз буде їхати рудий німець, у нього у кабіні  тіліпається мавпочка з плюшу. Я його вже кілька разiв бачив. Це вони — щоб ïх пранці поïли —  коло з машин зробили, щоб нас налякати» ***

Идут люди, занимая всю ширину улицы, идут молча, лишь изредка кто-нибудь из них перебрасывается короткими фразами с идущим рядом. Лица у них отрешенные. Много детей. Малышей несут на руках, кто-то толкает перед собой детскую коляску. Еще сравнительно тепло, но почти все они в зимней одежде, некоторые женщины даже в шубах. У кого-то за плечами наскоро сделанная котомка, кто-то несет чемодан, у детей, что постарше, в руках узелки, «авоськи», кошелки, с которыми мариупольские хозяйки ходят на базар. «Мама, куда они идут?» «Они сами не знают, сыночка». На глазах у нее слезы. Это потом станет известно, что мариупольские евреи будут расстреляны у противотанкового рва близ поселка Агробаза…

***

Еще шествия на Торговой улице, уже в послевоенные годы. На восстановление «Азовстали» или Коксохимического завода ведут пленных немцев. Они бодро шагают, строго соблюдая равнение. На некоторых из них свои шинели, на других – шинели красноармейские, на которых видны бурые пятна: то ли следы огня, то ли – крови. Одеяние их сильно изношено, но дыры на нем тщательно заштопаны. Оно застегнуто на все пуговицы и крючки. Немцы обуты в видавшие виды ботинки, такие же, как и на ногах их редких конвоиров. Конвоиры – все больше молодые низкорослые солдаты – едва поспевают за строем, то и дело поправляют сползающие с плеча ремни карабинов…

***

По нашей улице ведут заключенных. Продолжительность их печального шествия столь велика, что, около часа местные жители не могут перейти улицу с одной стороны на другую. Здесь конвой — куда более серьезный, чем у пленных немцев. Солдаты держат винтовки наперевес, время от времени заглядывают в нестройные шеренги, покрикивают на отстающих бедолаг. Сплошная серая людская масса с угрюмыми изможденными лицами, облаченная в серые потрепанные армейские бушлаты, в серые телогрейки, стеганные белыми нитками…

***

В сорок шестом или в сорок седьмом году в Мариуполе возобновились демонстрации в первомайские и октябрьские праздники. Работники завода «Азовсталь», треста «Азовстальстрой», других предприятий, находившихся  в Орджоникидзевском районе, а также трудящиеся мелких предприятий центрального района города, прежде чем продемонстрировать свою преданность партии и правительству перед трибуной, установленной на проспекте Республики у здания Госбанка, шли по Торговой улице. Первыми у дедушкиного дома появлялись колонны учащихся ремесленных училищ. Подростки в синих гимнастерках, заправленных под широкие ремни, в черных брюках, на головах фуражки с лакированными козырьками и перекрещенными молотками на околышах, были похожи на хорошо вымуштрованных маленьких солдатиков. Затем маршировали ученики и ученицы школ фабрично-заводского обучения, их шеренги были не так стройны, как у ремесленников. А уже потом двигались взрослые участники демонстрации со знаменами, обязательными портретами Сталина и других руководителей страны, с красными транспарантами, на которых белой или желтой краской были начертаны лозунги. Каждый праздничный строй предприятия возглавлялся его руководителями,  за которыми следовал духовой оркестр, если предприятие было крупным, — и один или два баяниста у коллективов помельче.

Демонстрация 1 мая 1950 года

Иногда через два-три часа после окончания праздничной демонстрации духовой оркестр клуба металлургов завода «Азовсталь» — так в то время назывался  недавно закрытый дворец культуры этого предприятия – собирался в полном составе с инструментами близ пересечения Торговой с Фонтанной улицей. Благо, что большинство музыкантов, — так уж получилось, — жили во дворе «колбасни», на Банном спуске и других близлежащих домах. Оркестранты выстраивались в привычный порядок, впереди них становился горбатенький Ваня с малым барабаном. Он исторгал из своего инструмента дробь, затем поднимал и резко опускал палочки. В этот момент из всех труб одновременно вылетали оглушительные звуки музыки, и тотчас же начиналось движение оркестра к всеобщему восторгу мальчишек и девчонок…

***

Понятно, что наблюдать из окна шествия большого количества людей приходилось не часто. Но и в обычные дни можно было увидеть немало интересного. Каждый день, в одно и то же время проезжал по улице на мотоцикле с коляской грузный человек, плотно затянутый в черную кожаную куртку, кожаные же галифе и пилотский шлем, с лицом почти полностью закрытым  огромными защитными очками. Иногда появлялся велосипедист: сухопарый, со смуглым, словно прокопченным лицом, черными, как смоль, гладкими блестящими волосами и узенькими усиками под крючковатым носом. Велосипедист изо всех сил нажимал на педали, чтобы преодолеть немалую крутизну улицы. Это был дядя Жора Жанжурист – лучший в округе настройщик роялей и пианино, и большой оригинал. На его веломашине – так по старинке он называл своего двухколесного коня – было навешано много нужных и ненужных устройств и приспособлений. Клаксон от дореволюционного автомобиля, фонари на руле и на крыле заднего колеса с питанием от солидных размеров аккумулятора, самодельное зеркало дополняло оборудование руля, на багажнике с двух сторон были приторочены сумки из потертой кожи.

Можно было наблюдать подпольного маклера Беляева, спешащего совершить сделку по купле-продаже домостроения, и, вместе с тем, не упускающего случая остановиться и поболтать со встретившимся знакомым. На Беляеве надет видавший виды долгополый плащ, болтающийся на его костлявых плечах. Голова была накрыта засаленной кепкой с длинным – по моде начала тридцатых годов – козырьком. Дела у него — далеко не блестящи.

Еще картины. Вихляющей походкой идет воришка Генка, недавно освободившийся после очередной отсидки. Он по привычке озирается по сторонам и вежливо, с поклоном здоровается с бабушками, ожидающими подвоз товара в продовольственный магазин. Школяр-малолетка в пальтишке, скроенном из немецкого трофейного мундира, с холщевой сумкой через плечо неспешно следует на учебу. Его перегоняют две девчонки – ученицы женской школы в одинаковых красных вязаных шапочках, из-под которых выглядывают черные бантики. Такие шапочки имели тогда название —  «менингитки», поскольку прикрывали лишь темя маленьких модниц. А вот рабочие и инженерно-технические работники в поле зрения глазеющего на улицу мальчишки не попадались: те шли по Торговой с зарей, до первого гудка «Азовстали», возвещавшего о начале первой смены, и возвращались с работы затемно.

Самым интересным было разглядывание по улице транспорта. Он был представлен, главным образом, телегами, дрогами, двуколками, линейками – все на конной тяге. Кстати,  линейка – конный экипаж, ныне забытый: возница и три седока сидят по двое с каждой стороны спинами друг к друг. На линейках ездило начальство и врачи скорой помощи, сопровождаемые, как и теперь, медицинскими сестрами.

Что еще запомнилось. Низкорослые монгольские лошадки, запряженные в груженые телеги, без особой натуги преодолевающие подъем улицы. Отечественных одров, для того, чтобы они вывезли дроги с поклажей на более-менее пологое место, извозчики нещадно полосуют кнутами  по ребрам.  Автомобилей было во много-много раз меньше, чем в наши дни, а разнообразия – тем более. Тряслись по мостовой трехтонки ЗиС-5, трудяги полуторки, уверенно двигались американские «Студебекеры» и «Форды», иногда можно было увидеть трофейные «Фольксваген-Жук», «БМВ» или «Опель». Это уж потом появились отечественные «Победы». Шустро проскальзывали новенькие «Москвичи»,  как две капли воды, похожие на немецкий «Опель-кадет». Лязганьем листов потрепанного кузова и чиханием изношенного мотора предвещал свое появление длинный довоенный автобус, чуть ли не единственный в городе…

Давно продан дедушкин дом, переплавлены в мартенах автомобили, некогда пробегавшие по Торговой улице, покинули наш бренный мир те, о ком здесь шла речь, а картины прошлого все чаще бередят душу. К чему бы это?

Сергей БУРОВ.