Земский доктор из Мариуполя
Если в эпопее «Преображение России» Николай Иванович Ливенцев, переходящий из романа в роман, лишь отчасти автобиографический персонаж, то в «Зауряд-полке» он полный автопортрет писателя. Биография офицера Ливенцева до мелочей совпадает с эпизодами жизни прапорщика Сергея Николаевича Сергеева, так что между писателем Ценским и героем его романа «Зауряд-полк» можно поставить знак равенства.
Из всех сослуживцев по ополченческой части Ливенцев ближе сошелся со старшим врачом дружины Иваном Михайловичем Моняковым. В Севастополе они жили на Малой Офицерской в одном доме, принадлежавшем греку Думитраки, и часто захаживали друг к другу.
У Монякова цвет лица был какой-то нездоровый, и весь он был фарфорово-прозрачен и худ из-за застарелой болезни — язвы двенадцатиперстной кишки, — но борода веселого светлого оттенка, хотя слегка и клочковатая, несколько скрашивала его.
— В сущности, — рассказывает он Ливенцову, — я мог освободиться от службы по одной моей хронической болезни кишечника, но поскольку я получаю здесь приличный оклад, да еще сохраняю за собой оклад земский, посудите сами, какой же мне смысл освобождаться от серой шинели.
До мобилизации Моняков служил в Мариуполе уездным врачом. Работа многохлопотная, постоянные разъезды. «Там надо лечить от всех болезней, рассказывает он, да еще операции делать, и акушером быть».
Ивана Михайловича Монякова отличала одна странность. Идя по Севастополю, он через 20-30 шагов останавливался, внимательно глядел себе под ноги и оглядывал около себя тротуар. Года два назад он сильно похудел, пальцы стали тонкими, и вот тогда потерял он с пальца золотой перстень с дорогим бриллиантом. Случилось это с ним на улице в Мариуполе. Он дал объявление, обещал нашедшему награду, и сам приобрел привычку смотреть себе под ноги и обшаривать взглядом тротуар. Этим же он по инерции занимался в Севастополе.
— Я все это отлично сознаю, но вот так привык там, в Мариуполе, искать перстень этот глазами на тротуаре, и не могу отвыкнуть.
«Во всем же остальном, — пишет Сергеев-Ценский — это был человек деловитый, очень уважающий себя за то, что журнал «Врач» помещает его корреспонденции».
Моняков вдовствует, причем овдовел он при обстоятельствах, которые потрясли весь Мариуполь, и в городе еще долго обсуждали семейную драму Ивана Михайловича.
Жена его, Софья Никифоровна, была фельдшерицей и акушеркой. Оба они работали в Мариуполе в земской больнице. В семье царило взаимопонимание. Обаятельная Софья Никифоровна была еще наделена артистическим талантом и в любительских спектаклях с оглушительным успехом играла первые роли. Покровителем искусств в городе слыл председа¬тель земской управы Кожин. Богатый помещик, бывший гвардеец, Кожин выделялся впе¬чатляющей внешностью, изысканными манерами, великосветским лоском.
— Ну, одним словом, — рассказывает Моняков Ливенцеву, — он зачастил к нам с визи¬тами. А у меня уже вот эта самая болезнь тогда определилась во всей красе. У Кожина же все в порядке и здоровье — как у быка. Это, конечно, тоже имело значение.
Кончилось все, как в банальном анекдоте: муж неожиданно вернулся из поездки. Но финал был трагический: Софья Никифоровна приняла цианистый калий.
В Севастополе Моняков был уже смертельно болен. Как врач он об этом, конечно, знал, но держался молодцом, шутил и не хотел говорить о своей болезни.
Иван Михайлович был интеллигентным человеком, и Ливенцев (читай: Сергеев-Ценский) почувствовал свое духовное родство с ним. Это чувство было взаимным. Когда болезнь обострялась, Моняков посылал за Ливенцевым, единственно близким ему в дружине человеком. Они вели длительные дружеские беседы: о войне, о народе, о том, что ждет Россию.
Вот несколько строк из романа, где описываются похороны Монякова: «В мастерских дружины старательно по меркам сделали гроб. Обили глазетом; в музыкантской команде репетировали траурный марш, и, собранные со всей дружины певчие под руководством не какого-нибудь любителя, а настоящего субрегента одной из мариупольских церквей ратника второй роты Дударенко, устраивали спевки, чтобы выходило как следует и «Святый Боже», и «Со святыми упокой», все, что полагалось по чину погребения».
(Продолжение следует)
Лев ЯРУЦКИЙ
«Мариупольская старина»