ИСЧЕЗНУВШИЕ ХРАМЫ МАРИУПОЛЯ

Прочитав этот заголовок, читатель сразу, конечно, догадается: речь пойдет о церквях, которые взорвали в 1930-е годы, во время так называемых перегибов в антирелигиозной пропаганде. Это, увы, так, но не совсем.

В Мариуполе храмы исчезали дважды. Сразу же после переселения греков митрополит продолжал (после губернатора Черткова) строительство города с возведения храмов. Но де­лал он это, «не заботясь ни о прочности, ни о благолепии». То же самое происходило и в 23 селах, основанных греками в Приазовье. Вот почему заложенные митрополитом церкви вско­ре пришли в ветхость и, за редким исключением, относятся к исчезнувшим храмам первого, так сказать, поколения.

К исключениям относится как раз та церковь, в которой митрополит и завещал похоро­нить себя. Уничтожена она была как Екатерининская, но заложена в 1780 году как соборная церковь для греческого общества во имя священномученика Харлампия. «Предполагают, что ее возвели на фундаменте Свято-Николаевской церкви, построенной еще запорожцами.

Екатерининская церковь

Всего лишь четыре года вел здесь службу митрополит Игнатий (она была освящена в 1782 году) и пожелал обрести в этом храме вечный покой. Последнюю волю Игнатия вы­полнили, когда он умер 16 февраля 1786 года, но как бы в доказательство, что ничего вечного нет, дальние потомки — через 140 лет — потревожили-таки его прах.

Такая уж ему выпала судьба, митрополиту Игнатию, что только при жизни, но и посмер­тно терпел он обиды от людей, которым сделал немало добра. Я говорю не о воинствующих безбожниках, они появятся много лет спустя. Странно, что и начальство не питало к нему благосклонности. Начать с того, что на похороны митрополита не приехал ни один из выс­ших церковных чинов — архиереев. Больше того: епископ Дорофей (образованнейший, меж­ду прочим, человек, учивший, кстати сказать, греческому языку князя Потемкина) в своих письмах не сумел скрыть недоброжелательного отношения к своему предшественнику (в от­личие от Игнатия он свою резиденцию устроил в Феодосии). Это по распоряжению Дорофея с гробницы митрополита сняли кувуклию, которая, по его мнению, «занимая много мес­та, стесняет молящихся».

Дело в том, что Игнатий по греческому обычаю был похоронен сидящим в кресле, а над ним установили балдахин (кувуклию). После распоряжения Дорофея останки митрополита заколотили досками. И ни памятника, ни надписи — ничего!

Через 34 года побывал в Мариуполе Игнатий Иванович Гозадинов, внучатый племян­ник митрополита, сын капитана русской службы Ивана Антоновича Гозадиноя «Он нашел эту церковь маленькой, бедной и совершенно уже обветшавшей. На месте, где похоронен святитель, никакого даже скромного памятника, а только икона св. великомученика Георгия, вывезенная греками из Крыма и особенно ими чтимая. Когда он стал укорять сопровождаю­щих его греков (я цитирую воспоминания дочери Игнатия Ивановича Е. Гозадиновой) и уговаривать их реставрировать старую церковь, они дали ему «торжественное обещание» сделать это».

Прошло еще 29 лет. Когда в 1849 году Игнатий Иванович Гозадинов еще раз приехал в Мариуполь, он нашел город очень изменившимся к лучшему, но этого нельзя было сказать об Екатерининской церкви (так стали ее называть после возведения в 1845 году Харлампьевского собора). Вот что он писал в своих воспоминаниях: «Я попросил священника отслужить панихиду на месте, где покоятся останки деда. Засуетились об отыскании ключа в упразд­ненной (в связи с открытием Харлампьевского собора. — Л. Я. ) церкви и с большим трудом где-то нашли его. Мы вошли в церковь и что же увидели? Церковь совсем опустошенная, а на могиле святителя, как будто нарочно, навалено всякого мусора выше человеческого роста. Больно было мне смотреть на это, и мы — я с дьяконом и сторожем — принялись расчищать место могилы, но, видя, что наши труды ни к чему не приведут, принуждены были стать в стороне и молиться». Добавим, что и иконы св. Георгия здесь уже не было — ее перенесли в новый Харлампьевский собор.

Харлампиевский собор

Как видим, не только безбожники-комсомольцы 30-х годов хороши были.

Прошло еще шесть лет. В самом разгаре была Крымская война. Мариупольцы и жители греческих сел совершили благородный поступок: пожертвовали 10 тысяч рублей для запру­ды Керченского пролива, а также 300 быков и 24 тысячи четвертей сухарей для героических защитников Севастополя. Эту прорву сухарей до их приема армией свезли в Екатерининс­кую церковь и завалили ими гробницу митрополита Игнатия. Впрочем, это был не первый случай. Г. И. Тимошевский пишет об Екатерининской церкви: «Долго она служила даже скла­дом для хлеба».

Меня потрясло, когда в Ростове Великом я услышал от экскурсовода, что местные купцы в свое время превратили в склады под хлеб великолепные храмы кремля. Случилось это примерно тогда же, когда мариупольцы завалили Екатерининскую церковь сухарями, собран­ными из самых лучших побуждений.

У тех, кто после революции во имя ложно понятой борьбы с «опиумом для народа», но тоже из самых лучших побуждений превращал церкви в склады, были, как видим, предше­ственники.

Еще епископ Дорофей писал, что «мариупольские граждане относятся небрежно к хра­мам Божиим и пришедших в ветхость не исправляют».

И только в 1868 году, через 82 года после смерти митрополита, раскошелились мариу­польцы, купили мраморную доску и сделали на ней прочувственную надпись об Игнатии, допустив всего лишь одну фактическую ошибку. Церковь была отреставрирована, и по праз­дникам в ней совершалась литургия на греческом языке.

Прошло еще двадцать лет с небольшим, и «Русская старина» напечатала статейку некоего В. Луцкого «Гробница греческого митрополита Игнатия в г. Мариуполе». Этот автор, когда пытается изложить историю греков Приазовья, не заслуживает доверия: в одном абзаце он умудрился нагромоздить три ошибки. Но когда он описывает то, что видел своими глазами, это представляет интерес.

«Он похоронен по восточному обычаю, — пишет В. Луцкий, — то есть в склепе постав­лены кресла, и он в полном архиепископском облачении сидит в этих креслах. Бывая неред­ко в Мариуполе, я пожелал его видеть. В самом соборе, близ клироса с правой стороны от входа, поставлен саркофаг из белого мрамора, саркофаг этот внутри пустой, — его сняли, затем доски, которыми забран пол, на петлях и запираются замками. Один из дьяконов отпер эти замки и раздвинул доски, под ними протянута парча; когда отдернули парчу, то я увидел покойного, сидящего в креслах, — правая рука, свесившись через ручку кресел, голова скло­нилась на правую сторону, он с головы до колен закрыт густо белою кисеею, так что лица нет возможности рассмотреть, но череп, совершенно лишенный волос, виден; по словам свя­щенников, слышавших от своих отцов, он и при жизни был совершенно лысый; правая рука от локтя обнажена, вероятно, одежда истлела — остались только кости и жилы, кожи нет. На вопрос, был ли он похоронен в митре, мне священник ответил, что в митре, но что назад тому лет 15—20 не было над ним саркофага, так что все приходящие молиться в собор всегда свободно осматривали его и кто-то украл митру; после устроили саркофаг, и ныне крайне редко, может быть раз в год, открывают склеп для очистки его от пыли».

Прошло еще 12 лет. Е. И. Тимошевский в 1892 году писал: «Склеп несколько раз вскрыва­ли; очевидцы говорят, что части тела покойного уцелели; облачение же почти все преврати­лось в прах».

Я тоже хотел поговорить с очевидцами, которые 45 года спустя, прежде чем снести Ека­терининскую церковь с лица земли, в последний раз вскрыли склеп с останками митрополи­та Игнатия. К сожалению, мне это не удалось.

Церковь эта была мала и тесна даже для малочисленного населения Мариуполя конца XVIII века. Поэтому рядом с ней начали строить новую (на том месте, где сейчас Дом ДОСА­АФ). Воздвигали ее более двадцати лет, зато вырос в центре города великолепный храм в византийском стиле из трех приделов. Центральный придел был посвящен великомученику Харлампию, отчего весь собор стал называться Харлампьевским, правый — в честь Георгия-Победоносца, а левый — в память о запорожской Святониколаевской церкви — был посвящен святителю Николаю, его особенно чтили русские прихожане.

Строительство Харлампьевского собора было завершено в 1845 году. Не прошло и пол­столетия, как и он оказался недостаточно просторным. В 1891 — 1892 годах построили новую колокольню и соединили ее с церковью. Теперь собор вмещал уже пять тысяч человек одно­временно. Это было самое крупное помещение в истории Мариуполя, старого и нынешнего.

Харлампьевский собор стал средоточием почти всех святынь и национальных ценнос­тей мариупольских греков, вывезенных ими еще из Крыма. Так, здесь хранилось Евангелие 1631 года, а также издание 1740 года, две чаши 1775 года, кадило 1714 года, серебряное блюдо 1732 года, патриарший крест, кресло митрополита Игнатия и многое другое.

Харлампиевский собор

Особую ценность представляла икона Георгия-Победоносца. Греки считали ее чудот­ворной и, покидая Крым, вывезли с собой из Георгиевского Балаклавского монастыря. Из поколения в поколение передавалась легенда о происхождении этой иконы.

Предание относит это событие к IX веку, а точнее — к 891 году. Судно крымских греков, идущих по торговому делу, находилось в ту пору в Черном море. Вдруг поднялся невиданный шторм, и озверевшие волны понесли суденышко на чудовищные скалы, торчавшие из морской пучины невдалеке от берега. Мореходы, «видя свою неизбежную гибель, возопили о помощи к великомученику св. Георгию-Победоносцу, и он услышал сердечный их вопль, мгновенно явился на большом камне, отстоящем от берега в 10 саженях, и буря в тот же час утихла. Погибавшие и спасенные от видимой гибели греки, представительством великомученика Георгия, взошли на камень тот и там обрели икону св. великого мученика Георгия».

Чудом спасенные от верной гибели, повествует далее легенда, близ места своего спасе­ния устроили малую пещерную церковь и установили найденную на скале среди морской пучины икону. Именно ее привез с собой из Крыма в Мариуполь митрополит. Но тот ли самый Георгий, которого нашли в 891 году в Крыму, хранился в Харлампьевском соборе? Консервативно мысливший, но все-таки образованный интеллигент Г. И. Тимошевский ком­ментирует эту мысль следующим образом: «Последнее сведение неточно».

Как бы то ни было, но в 1891 году, когда Георгиевский монастырь в Крыму праздновал свое тысячелетие, оттуда затребовали древнюю икону, и мариупольский Георгий совершил путешествие в Крым, откуда его вывезли 103 года назад.

Какова судьба этого выдающегося произведения живописи, национальной реликвии мариупольских греков? При разрушении церквей в 1930-е годы у борцов с религиозным дур­маном все-таки хватило ума кое-что сохранить. Например, упомянутое кресло митрополита Игнатия и сегодня представлено в экспозиции этнографического отдела народов Приазовья Мариупольского краеведческого музея.

Художник Валентин Константинович Константинов рассказал мне, что уже в послево­енные годы икона Георгия-Победоносца в упомянутом музее содержалась весьма пренебре­жительно. Знатоки обнаружили ее чуть ли не в урне для мусора. Специалисты из Киева без труда определили громадную художественную ценность этого произведения древней живо­писи, забрали его с собой для реставрации, да так и оставили его в Киеве, потому что в Мариуполе не было (и сейчас нет) условий для хранения такой уникальной вещи. Икона Георгия-Победоносца мариупольских греков и по сей день украшает экспозицию Республи­канского музея изобразительного искусства Украины.

Старожилы рассказывают, что на соборе были установлены часы, такие огромные, что чуть ли не из любой точки Мариуполя, взглянув на них, можно было узнать время. Уста­новлены они были, видимо, уже в XX веке, потому что на более ранних фотографиях Харлампьевского собора часы отсутствуют. Мариупольские куранты тоже были пощажены: их привезли во двор горсовета с намерением, очевидно, вмонтировать в дом, в котором распо­лагался исполком (на этом месте сейчас дом со шпилем, соседний с тем, в котором находится книжный магазин «Светоч»). Однако, как мне рассказывали, затея эта не осуществилась. Часы ржавели под открытым небом, пока город не захватили гитлеровцы.

Оккупанты оценили их как уникальные и вывезли в Германию. Со слов старожилов, после освобождения Мариуполя и после Победы были предприняты энергичные (а может, и не очень энергичные) попытки разыскать это достояние города, но — безуспешно.

Достопримечательностью Мариуполя была также колокольня Харлампьевского собора. Разрушителям этого храма с главным ее колоколом пришлось изрядно повозиться: он весил 303 пуда30 фунтов(то есть пять тонн), и не нашлось средств целиком снять его с колокольни. Тогда его разрезали на куски автогеном.

Харлампиевский собор

Колокольня примечательна была и тем, что третий ее колокол принадлежал еще запо­рожской церкви св. Николая Кальмиусской паланки. Установка его на Харлампьевском собо­ре была полна значения, это символизировало преемственность между прежними хозяева­ми этих мест — запорожскими казаками и теми, кто после них поселился.

От церкви запорожцев в Харлампьевской церкви (первоначальной, ставшей потом Екате­рининской) хранились серебряное монастырское кадило и железный крест, который венчал паланковскую церковь. Каким-то образом этот крест попал в греческое село Богатырь, где возникла чрезвычайно любопытная народная легенда о нем. Говорили, что привезен он был в Крым в незапамятные времена, а потом уж доставлен переселенцами в Приазовье. Леген­ду о кресте с запорожской церкви записал и опубликовал в 1890 году профессор Ф. Браун:

«Стоит упомянуть о древнем железном кресте (выш.1 м50 см) в церкви села Богатырь; он покрыт медными рельефными украшениями русской работы. Он считается явленным: пастухи нашли его в поле еще в бытность в Крыму, незадолго до выселения; отнесли его в сельскую церковь, но он не захотел там остаться: два раза возвращался он сам собой на ста­рое место в поле; наконец, когда его принесли в избу одной благочестивой вдовы, он остался здесь до самого выселения православных. Когда захотели православные переселиться, с кре­стом опять беда: не хочет он оставить излюбленного места. Сняли его, наконец, с молитва­ми, положили на телегу, повезли; да не тут-то было: оглобли телеги повернули назад в де­ревню. Помогли наконец тем, что крест связали, привязали к телеге и таким образом отвезли его с собой в Россию».

Такова удивительная судьба железного креста со старинной церкви казачьей крепости Кальмиус. Легенда же, возникшая в селе Богатырь, отражает настроения той части крымс­ких греков, которые страшились, не хотели переселения и с большим трудом, с болью сердеч­ной согласились покинуть полуостров, где их предки прожили две с половиной тысячи лет.

К исчезнувшим в Мариуполе храмам относится и Федоро-Стратилатовская церковь, за­ложенная митрополитом Игнатием в 1780 году для жителей Кафайского квартала. Она сго­рела года через два после открытия и больше не восстанавливалась.

Церковь Марии Магдалины

Дважды исчезала с мариупольской земли церковь Марии Магдалины. Ее заложил по собственному плану азовский губернатор В. А. Чертков после ухода из Кальмиуса запорож­цев. Уже были возведены каменные стены храма, когда пришел приказ отдать Павловск пе­реселенцам из Крыма, с тем, чтобы они и достроили церковь Марии Магдалины. Однако митрополит Игнатий был занят им самим заложенными храмами. Проживи он дольше, мо­жет, и дошли бы у него руки до церкви Марии Магдалины, но не дано ему было долголетие, и после кончины митрополита стены недостроенного храма еще долго сиротливо мокли под дождями. Освятили ее только летом 1791 года.

Между тем «малороссийской нации люди» (бывшие запорожцы, надо, очевидно, пони­мать), а на косах Азовского моря их было более двух тысяч, добивались, чтобы церковь отда­ли им, так как она заложена до прихода переселенцев из Крыма. Около трех лет продолжа­лись споры и препирательства между мариупольской управой благочиния и греческим су­дом, пока, наконец, церковь Марии Магдалины не была передана в ведение русского населе­ния. В народе ее так и называли: русской или бурлацкой. Среди прочих ценностей здесь хранилась запрестольная икона Спасителя казацких времен.

Эта церковь (она находилась на том месте, где сейчас отделение жилсоцбанка, пр. Ленина, угол ул. Карла Маркса) простояла 100 лет и к 1891 году пришла в полную вет­хость. Тогда службу здесь прекратили, а церковь опечатали. Позднее ее разобрали и на том месте по постановлению городской думы — в память спасения наследника престола Ни­колая Александровича (будущего последнего русского царя Николая И) 29 апреля 1891 года в Японии — выстроили часовню. В народе ее называли капличкой. Стояла она посреди Екатерининской улицы и со временем стала весьма серьезно мешать движению. Почему и была снесена.

Но Марии — Магдалинскую церковь, как ее называли в народе, решили возродить. Ее вет­хость стала очевидна еще в начале XIX века: на карте Мариуполя 1811 год даже обозначено место, где возведут новый храм того же имени — Александровская площадь (ныне Театраль­ный сквер). Но фундамент заложили только в 1862 году. Это был настоящий долгострой: освятили церковь Марии Магдалины только в 1897 году, через 35 лет после кладки фунда­мента.

Приветствуя уничтожение мариупольских храмов, некто Михайловский писал в «При­азовском пролетарии» летом 1936 года: «Старожилы еще помнят те годы, когда строились церкви. Царское правительство отпускало большие деньги, купцы и духовенство щедро кре­дитовали подрядчиков, и на Марьинской площади церковь возводили около десяти лет». Этому долгострою автор противопоставлял темпы строительства школ: на Слободке возвели за пять месяцев, а другую, на 880 ребят, — всего лишь за 102 дня.

Что церкви, случалось, строили многие годы — это правда, мы только что видели, как возводили церковь Марии Магдалины. Но справедливости ради отметим: все церкви в Ма­риуполе возведены на средства прихожан, строились на народные деньги.

Площадь, которую упомянутый выше Михайловский назвал Марьинской, действитель­но находилась на Марьинке, но называлась Успенской (там сейчас междугородный автовок­зал). На ней же и стояла Успенская церковь. Она, как почти все мариупольские храмы, была заложена в 1780 году. Строительство тех первоначальных церквей, весьма непритязатель­ных, длилось два-три года. Но уже в 1794 году прихожане Успенской церкви писали феодо­сийскому и мариупольскому епископу Иову, что храм пришел в ветхость. И в те старинные времена строители давали не самое лучшее, случалось, качество: не прошло и 10 — 12 лет, как исчезла в Мариуполе Успенская церковь.

Успенская церковь

Получив разрешение на строительство новой в 1794 году, закончили ее действительно через десять лет — в 1804 году. Но и эта оказалась не слишком долговечной, через несколько десятилетий и ее не стало. Новый Успенский храм освятили в 1887 году. Окончательно его ликвидировали, как мы уже знаем, в роковые тридцатые. И получилось, что Успенская цер­ковь поставила печальный рекорд: она исчезала в Мариуполе трижды.

В ней находилась особо чтимая икона Божьей матери Одигитрии, вывезенная греками из Крыма. Она считалась чудотворной, и к ней шли из разных краев круглый год, но к храмовому празднику 15 августа собирались десятки тысяч человек. Храм был построен исключительно «на средства притекающих на поклонение». Здесь жертвовали лампадное масло в фантасти­ческом количестве, а свечи ставили, случалось, в человеческий рост — без преувеличения.

Но все это кажется пустяком по сравнению с драгоценными подарками, которые достава­лись этой иконе от пришедших на поклон. Пишут, что риза ее была «вышита из жемчуга, места­ми жемчуг редкой величины, и осыпана бриллиантами, алмазами и другими камнями. Замеча­тельна история последней ризы, — сообщает книга «Мариуполь и его окрестности». — Бого­мольцы жертвуют, кроме денег, множество драгоценных вещей, напр., колец, серег, золотых и серебряных монет, браслетов и пр., которые тут же на икону и вешаются. Собранные таким образом вещи продавались, а камни оставались, и из этих-то камней монахини вышили бо­гатейшую ризу, которую ценят в десятки тысяч рублей».

Само дерево иконы уже в конце XIX века было изъедено шашелем, следовательно, она не могла продержаться долго, но вот куда девалась богатейшая риза — этого автору выяс­нить не удалось.

Кроме Екатерининской, единственной церковью, которой до рокового взрыва удалось достичь полуторавекового возраста, была карасевская. Этот храм Рождества Богородицы пе­реселенцы из Карасу-Базара заложили в 1780 году. Здесь крестили Архипа Ивановича Куинджи (венчался он в 1875 году). Перед смертью Архип Иванович не забыл в своем завещании упомянуть мариупольскую церковь Рождества Богородицы. Он завещал ей 10000 рублей.

Этим храмом заканчивалась Таганрогская улица (ул. Артема). Его стены и колокольня были из жженого кирпича, а купол деревянный.

Была еще и кладбищенская церковь, небольшая, каменная, с деревянным куполом. Хо­лодная. Ее построили в 1848 году на средства коллежского регистратора Кирилла Матвееви­ча Калери.

Кладбищенская церковь

Со строительством металлургических заводов вырос возле них и рабочий поселок. На средства «Русского Провиданса» в 1900 году выстроили Николаевскую домовую церковь. Она помещалась в здании министерского училища. В 1901 году осветили Петропавловскую цер­ковь, построенную «тщанием» дирекции и рабочих «Никополя». Она находилась в районе нынешнего Ильичевского рынка.

Поселок при заводах называли Сартаной, а в старинной Сартане (ныне поселок При­морский) действовала каменная церковь в честь Георгия-Победоносца. Построена она была в 1824 году, но, очевидно, тоже взамен «исчезнувшего» храма, заложенного при основании села в 1780 году.

Странно, но о церкви на Слободке не упоминается ни в книге «Мариуполь и его окрес­тности», ни в источнике 1908 года, которым я пользовался. Видимо, это был самый «моло­дой» мариупольский храм, открытый между 1909 и 1917 годами. То же самое можно сказать и о портовой церкви. В 1892 году Г. И. Тимошевский писал, что в Мариуполе строятся еще два храма. Возможно, что это и были слободская и портовая Церкви.

Не осталось следа и от католического костела в Мариуполе, а от синагоги на Харлампьевской (ул. Советская, 6) сохранились арочные ворота да фундамент.

Боль утраты рукотворной красоты Мариуполя, воплощенной в сооружениях, созданных народными умельцами на народные деньги, не утихнет, думаю, никогда. Крушение этих па­мятников архитектуры и истории было деянием непростительным. Не оправдать, но объяс­нить себе хочу логику тех, кто подкладывал динамит под дивные храмы.

Я уже цитировал статью Михайловского из «Приазовского пролетария» 1936 года. Она называлась «На месте бывших церквей». Приведем еще несколько строк из нее: «На главных улицах старого города купцы и духовенство сооружали церкви, чтобы затуманивать головы трудящимся. Такие очаги дурмана стояли в сквере, посреди улицы Артема и на Слободке.

Сейчас город изменил свое лицо. Выросли новые заводы, построены прекрасные зда­ния. Мариуполь превратился в крупный индустриальный центр.

Два года тому назад взлетела на воздух церковь в центральном сквере, и на ее месте создан прекрасный уголок отдыха. Зимой строители взорвали остатки поповских гнезд на Слободке и Марьинской площади, там тотчас же закипела ударная работа по созданию но­вых школ.

Во время морозов и бурь, в дождливые весенние дни и ночи шла напряженная стройка…

Теперь у нас красуются новые школы. Они вызывают восхищение у трудящихся Мариу­поля».

Наемным писакой я бы Михайловского не назвал. Лицемером тоже. То, что он написал, отражало, очевидно, мнение не только автора. У каждой эпохи свои достижения, но и свои заблуждения. Мнение Михайловского разделяли многие. Те, которые были убеждены, что церкви — это «очаги дурмана», «поповские гнезда». Эти люди пели: «Мы наш, мы новый мир построим», и в их программу вполне логично вписывалось снесение с лица земли «средото­чий мракобесия и обскурантизма», чтобы воздвигнуть на их развалинах светлые дворцы про­свещения и культуры. И ведь воздвигли!

На месте церкви Марии Магдалины высится сейчас прекрасное здание драматического театра. На площади, где стояла церковь Рождества Богородицы, выросла средняя школа № 11. Взамен взорванной Успенской церкви построили среднюю школу № 36. На месте слобод­ской церкви выросла средняя школа № 37. В охранявшемся флигеле синагоги на Советской улице расположена средняя школа рабочей молодежи № 1. Насколько краше был бы Мариу­поль, если бы с театром и школами-дворцами высились и старинные храмы, воплотившие в себе народное представление о прекрасном!

Лев ЯРУЦКИЙ