Можно себе представить, как выглядел Мариуполь в первой половине XIX века, коли приземистое о пяти окнах здание греческого суда на Базарной площади считали самым большим и красивым.
Да и зачем было строить большие хоромы? Разве их протопишь кизяком да сухим будыльем — единственным топливом того времени в нашем городе.
Однако жизнь не стояла на месте, появились оборотистые люди. К концу прошлого века построили близ Мариуполя порт и проложили к нему от станции Еленовка железную дорогу. По железной дороге повезли в Мариупольский порт уголь с шахт Донбасса. Часть угля, конечно, оставалась в Мариуполе.
Печь, растопленная каменным углем, не то что саманную хатку, добрый кирпичный дом из трех-четырех комнат обогреет. Вот такими-то домами и стали обстраиваться улицы Итальянская и Георгиевская, Большая и Малая Садовые, да и другие. Некоторые дома, построенные в те годы, стоят и радуют глаз и поныне.
На рубеже XIX и XX столетий близ Мариуполя задымили трубами два металлургических завода. Потянулись люди из ближних и дальних губерний Российской империи в город на берегу Азовского моря: знали — там всегда найдется работа. Среди них были и крестьянин деревни Вороново Мещерско- го уезда Калужской губернии Григорий Никитич Рябов и его молодая жена Ульяна. Хотя по паспорту Григорий числился крестьянином, на самом деле был он печником. В Мариуполе его ремесло пригодилось. Новые дома росли, как грибы.
Каждый из купцов или промышленников хотел превзойти один другого: построил дом Арихбаев, а рыботорговец Акинитов и того больше особняк огородил на Бондарной улице, у Регира прямо дворец получился. И в каждом таком доме печи нужно класть, да порой и не одну. Всё работа печникам.
Первое время жили Рябовы в поселке на берегу озера Домаха. Снимали комнатенку, там родились старшие дочери. Григорий Никитич был человеком степенным, пристрастия к табаку и вину не имел, зато печи клал отменные. На любой манер: с духовкой и без нее, голландки с латунными вьюшками, на две грубки, с камином в господских горницах, словом, любые.
Пошла о нем добрая слава по городу. Работы — хоть отбавляй. Сам стал не успевать выполнять все заказы. Научил ремеслу своему племянников Ивана и Андрея. На лето — в самую горячую пору для печников — выписывал земляков из родного уезда, сколотил артель.
С божьей помощью дела шли хорошо. Дочери подрастали, купил Рябов домик на Греческой улице. Небольшой домик, но с верандой. Любил он на веранде в летнюю пору уже в сумерках посидеть за самоваром со своей Ульяной Павловной и дочками. Да и гостей не стыдно было посадить за стол, особенно на Пасху, на разговенье. Была Ульяна большой мастерицей куличи печь да ватрушки с творогом, да пирожки с начинкой постной и скоромной.
Зимними вечерами, когда работы по печному делу не было, Григорий Никитич ходил в клуб, договаривался о подрядах, вел неспешные беседы с поставщиками кирпича, обменивался с другими ремесленниками новостями. А когда клуб бывал закрыт или уж слишком ненастная погода случалась, читал Рябов книжки да газеты — сам выписывал, деньги на это не жалел. В воскресенье шел с семейством в Марии-Магдалиновскую церковь к заутрене. Ходил с женой иногда в театр. Уж больно купцы в пьесах Островского были похожи на мариупольских воротил. Фотографировался у Стояновского — лучшего мариупольского фотографа, за обновами с Ульяной хаживали в магазин братьев Адабашевых — тоже заведение не из последних.
Мечта была: дочерей выучить, чтобы были барышнями не хуже дворянских. Старшенькую — Клавочку — отдал в частную гимназию Неонилы Саввишны Дарий. В год на это шло 60 рублей, почитай, на эти деньги золотые часы можно было купить или два с половиной пуда самого лучшего мяса. Но что не сделаешь для детей. Позже в этой же гимназии училась и младшая дочь Паша.
Дети учились, Ульяна Павловна вела хозяйство, Григорий Никитич брал подряды — складывал печи в домах мариупольцев. Даже подумывал: а не купить ли дочкам пианино?
Тут началась мировая война, царя с престола скинули, революция разразилась, власти в Мариуполе менялись чуть ли не каждый день: не успели деникинцы убраться, а уж батько Махно тут как тут, то он с красными якшается, то Красная Армия с ним сражается. Поди разберись. Тяжело стало жить обывателям.
Но печник Рябов не унывал: «Ничего, перебесятся, какая б власть ни пришла, все одно людям в тепле жить нужно. Стало быть, у меня работа будет. Не будет денег, так хлебом расплатятся. Голода в здешних местах никогда не бывало». Ошибся Григорий Никитич, ох, как ошибся. Именно в Мариуполе в голодном двадцать первом году принял он свой смертный час: помер от тифа — порождения голода и смутного времени.
Ну а дочери? Слава Богу, выжили, правда, дворянками не стали. Клавдия Григорьевна учительствовала, работала бухгалтером. Варвара и Прасковья Григорьевны вышли замуж, и появились на свет Божий два внука печника Рябова — Анатолий да Евгений. Анатолий Зайцев — сын Варвары Григорьевны — закончил техникум и всю жизнь до самой пенсии варил сталь в мартеновском цехе завода имени Ильича, а выпускник металлургического института Евгений Кашицын — сын Прасковьи Григорьевны — много лет трудился в отделе главного металлурга «Тяжмаша», его знали и в отделах, и в цехах как классного специалиста, технолога-литейщика. Он — то и сохранил в своей памяти рассказы матери и теток о своем деде, старинные семейные фотографии и даже гимназические тетради своей тети.
А уж от Евгения Сергеевича Кашицына мы узнали и поведали вам историю мариупольского печника Григория Никитича Рябова.
Сергей Буров
1995 г.