О том, как впервые в небо Мариуполя поднялся и полетел «аппарат тяжелее воздуха», мне рассказал старый учитель Д. П. Кечеджи.
Дмитрий Пантелеевич, сохранивший до преклонного возраста ясный ум и отличную память, был одним из самых активных моих консультантов по мариупольской старине. Слушая его рассказ об эпизоде, происшедшем на мариупольском ипподроме в 1910 году, я особенно явственно ощутил, как же стремителен современный технический прогресс, если в одну человеческую жизнь уместились и взлет первой «этажерки», и полет Юрия Гагарина, и шаги по Луне Армстронга, и многое-многое другое.
Но рассказ старожила следовало проверить, уточнить и дополнить, и я углубился в документы той эпохи.
1910 год действительно стал рубежным в истории русской авиации. 8 марта в Одессе Михаил Никифорович Ефимов совершил первый в России официальный полет на аэроплане. Этот первый русский летчик, интересно заметить, как и первый в мире космонавт, тоже был смолянином.
Газеты разнесли эту весть по всей стране. Взбудоражила она и мариупольцев: они внимательно и заинтересованно следили за развитием новой эры — эры воздухоплавания.
«Мариупольская жизнь» не упускала случая перепечатать сообщения о публичных, если можно так выразиться, полетах. Дело в том, что на первых порах полеты пионеров авиации привлекали многочисленных зрителей. Они охотно приобретали билеты на необычные представления, которые, за неимением аэродромов, устраивались на стадионах или ипподромах.
Пока летали в Одессе, Москве и Петербурге, все эти авиачудеса казались далекими. Но вот мариупольцы прочитали в своей городской газете, что полеты состоялись не где-нибудь, не за тридевять земель, а у соседей — в Таганроге. 14 сентября 1910 года здесь на моноплане «Блерио» поднялся в воздух П. А. Кузнецов.
Отчет об этом событии читался взахлеб. Первый полет длился полминуты и не был засчитан, потому что по тогдашним правилам пилоту надо было продержаться в воздухе не менее двух минут. В противном случае публика требовала, чтобы ей вернули деньги. Вторая попытка оказалась еще менее удачной: из-за сильного ветра самолет стал неуправляемым и помчался в сторону забора. Дальше я приведу дословную цитату, так как опасаюсь, что в противном случае читатель не поверит, будто возможно предотвратить авиакатастрофу так, как это сделал летчик. «Остановив мотор. П. А. Кузнецов соскочил с аппарата и остановил его в тот момент, когда правое крыло аппарата уже касалось забора». Зато третья попытка удалась на славу: полет длился почти семь минут.
Мариуполь и Таганрог издавна соперничали друг с другом, в основном в торговле. Мариуполь одерживал одну победу за другой, так что в начале XX века Таганрогский порт заметно притих и стал, по свидетельству Константина Паустовского, зарастать травой. А вот теперь давний соперник вырвался вперед: там уже воочию видели человека, летающего, как птица, а в Мариуполе, глотая завистливые слюнки, только читают об этом в газетах.
Когда предприимчивые мариупольские дельцы помчались в Таганрог, чтобы договориться с пилотом (слово «летчик», кстати сказать, тогда еще не вошло в русский язык), они думали, конечно, о барышах — необычный аттракцион сулил и необычные доходы, но руководило ими, признаем, и оскорбленное чувство местного патриотизма.
П. А. Кузнецов сказал, что охотно принимает предложение, но прежде он должен полететь в Ростов, контракт подписан, а потом… 23 сентября в «Мариупольской жизни» огромным шрифтом на всю первую полосу было напечатано: «Анонс. В непродолжительном времени состоится единственный полет русского авиатора-пилота, преподавателя Одесской военной воздухоплавательной школы П. А. Кузнецова на аэроплане «Блерио», одном из красивейших типов».
Кузнецову, однако, не суждено было стать тем человеком, который открыл в Мариуполе эру воздушных полетов: его ростовское выступление закончилось аварией. Едва поднявшись в воздух, «Блерио» вдруг с силой ткнулся в землю и опрокинулся. Пилот получил сотрясение мозга и серьезно повредил глаз. Было объявлено, что назначенный на следующий день полет в Ростове не состоится. О полетах в Мариуполе, понятно, речи уже не было вообще.
Между тем на авиационном небосклоне Приазовья появилась новая звезда — А. М. Габер-Влынский. Ростовчанин, член Ростово-нахичеванского отделения Всероссийского аэроклуба, Адам Мечиславович Габер-Влынский совершает в небе своего родного города один удачный полет за другим.
Несколько смущенная неудачей с Кузнецовым, «Мариупольская жизнь» помещает на этот раз крайне лаконичное и весьма осторожное сообщение: «10 октября, как мы слышали, в Мариуполе на ипподроме состоится полет Габер-Влынского на биплане «Фарман».
Однако очень скоро после этого уже уверенно, на всю первую полосу: «10 октября 1910 года состоится единственный полет пилота-авиатора А. Габера-Влынского на самом усовершенствованном биплане системы «Фарман» со знаменитым мотором «Гном» в 50 лошадиных сил. На аэроплане «Фарман» в настоящее время побиты все мировые рекорды как высоты, так и продолжительности полета. Билеты продаются… » Далее указывалось более дюжины адресов, где можно было приобрести билеты на уникальное по тем временам зрелище.
Эти объявления на всю первую полосу появлялись в газете изо дня в день, но вот наступило вожделенное 10 октября, а «кожаный Габер-Влынский со своим полотняным «Фарма- ном», как выражались тогдашние бойкие репортеры, в Мариуполе не появился.
Через пять дней после этого срока «Мариупольская жизнь» заверила своих читателей, что «17 октября состоится единственный…» и т. д., и, хотя газета клялась: «Полет ни в коем случае не отменяется», мариупольцы, наученные горьким опытом, уже никаким посулам не верили. И представьте себе, оказались правы: и 17-го полет отменили.
Первый полет в Мариуполе состоялся 19 октября 1910 года.
Ипподром находился за Покровским пустырем, примерно там (если я правильно понял старожилов), где сейчас новое здание школы № 7.
Хотя было объявлено, что полет осуществится под вечер, уже в три часа потянулись люди через Покровский пустырь по направлению к ипподрому. К четырем избранная публика начала занимать свои места на импровизированном аэродроме. Была она немногочисленной, так как билеты стоили недешево. Большинство мариупольцев («видимо-невидимо» — писала газета) собралось за оградой ипподрома, за чертой, охранявшейся конной полицией, да вдали, у дома испанского консула. Здесь наблюдалось «необъятное море голов» — «бесплатная публика», рассчитывавшая увидеть диковинный полет с почтительного расстояния.
Была уже поздняя осень (1 ноября, если считать по новому стилю), дул жестокий «астра- ханец» — пронзительный восточный ветер, и в толпе поговаривали, что полета, наверно, не будет, а если он и состоится, то добром не кончится. А тут еще начал накрапывать дождь, сменившийся мокрым снегом, но не дрогнуло людское море на Покровской площади, никто не ушел, не желая пропустить авиачудо.
И чудо свершилось.
Утих ветер, прекратился дождь, выглянуло прощальное солнышко. Из ангара вывели самолет, медленно, давая зрителям возможность насмотреться на чудо-птицу, прокатили его по дорожке ипподрома. «Весь аппарат, предназначенный для «завоевания» воздушной стихии, — писал разочарованный очевидец, — кажется чем-то хрупким, тонким, эфемерным и ненадежным».
Габер-Влынский садится в аппарат, пробует мотор. Далее послушаем рассказ репортера «Мариупольской жизни»:
«Через некоторое время авиатор приближается к аппарату и усаживается; вновь раздается трескотня мотора и шум приведенного в движение пропеллера, и аппарат, пробежав по земле короткое расстояние, отрывается от земли и поднимается все выше и выше».
Аэроплан летит совсем низко над трибунами, и зрители приветствуют авиатора аплодисментами. Раздаются восторженные крики, видны взлетающие в воздух шапки. Авиатор кланяется публике. «Странное, необычайное впечатление, — записал репортер городской газеты, — производят эти рельефно выделяющиеся в вечернем воздухе контуры огромной белой птицы, с шумом кружащей вокруг аэродрома, впечатление, вызывающее у публики на минуту приподнятое настроение, похожее на энтузиазм».
Покружив над аэродромом раза четыре, аэроплан скрылся в сторону Новоселовки. Потеряв из виду аппарат, зрители бросились к выходу, в сторону, куда скрылся аэроплан. Туда же поскакали верховые из конной стражи: не произошла ли катастрофа.
Оказалось, что Габер-Влынский благополучно сел в некотором отдалении от ипподрома, продержавшись в воздухе семь минут. Через некоторое время авиатор появился на ипподроме, и публика встретила его аплодисментами.
И все-таки зрители остались неудовлетворенными: они не видели посадку, а ведь это очень важный элемент полета. К тому же аэроплан набрал небольшую высоту, не более 25 метров. Габер-Влынский объяснил, что он летел низко из-за наступивших сумерек, а посадил аппарат не на ипподроме, не желая подвергать опасности зрителей. Публика, однако, упорно ждала повторения полета и разошлась только тогда, когда зачехленный «Фарман» вкатили в ангар.
«Несомненно, — писала «Мариупольская жизнь», — что картина гордо парящей в течение семи минут на глазах мариупольцев птицы — красноречиво говорит о победе человека над воздухом и о самых широких и головокружительных перспективах в области этой победы».
Сегодня мы хорошо знаем, насколько пророческими оказались эти слова.
Лев Яруцкий
«Мариупольская старина»