Колонизация славянами Северного Приазовья совпала по времени с оседанием на земли обитавших там болгар, хазар и аланов. Славяне селились обычно на берегах рек, бродов и переправ. Аборигены также, оседая, селились рядом с ними, используя их опыт строительства жилья. Именно поэтому жилища приазовского типа салтово-маяцкой культуры были двухкамерными, то есть такими, как и на родине славян. Одновременно они перенимали и опыт ведения земледелия. В то же время дружинники, обзаводясь семьями, роднились с аборигенами и воспринимали их бытовую культуру. Поэтому в Приазовье и прослеживаются многочисленные памятники именно местного варианта салтово-маяцкой культуры, и очень редки находки чисто славянского происхождения, как, например, бронзового медальона-змеевика, найденного археологами на юго-восточной окраине села Гранитное Тельмановского района.
Зато, как свидетельствуют археологи, памятники хазарского периода на территории прибрежной части Северного Приазовья довольно многочисленны. Только в Новоазовском районе они обнаружены в окрестностях населенных пунктов Гусельщиково, Коминтерново, Обрыв, Приморское, Седово, в Першотравневом – Мелекино, Юрьевка, Ялты, в Володарском – Кальчика и Украинки и в Тельмановском – Коньково и Новоселовки. Найдены они и в пределах нынешнего Мариуполя, а именно в Самариной Балке, Талаковке, Старом Крыму и на территориях комбинатов имени Ильича и «Азовсталь».
В первый период славянской колонизации население Северного Приазовья представляло собой конгломерат племен. Однако под влиянием славян, стоявших в экономическом и общественном развитии на порядок выше аборигенов, остальные племена в течение 9-11 веков настолько ославянились, что превратились в этническую общность, получившую название бродников, которых стали даже называть русскими, как это сделал, например, византийский писатель Никита Акоминат, написавший в своем «Слове»: «… и те бродники, презирающие смерть, ветвь русских».
Здесь необходимо четко обозначить, что представляет собой термин «бродники». Известный русский филолог и славист И. Срезневский в труде «Материалы для словаря древне-русского языка», изданном в 1893 году, свидетельствует, что слово «бродник» происходит от имени существительного «брод», а не от глагола «бродить». Следовательно, бродниками называли тех, кто жил у бродов и переправ и контролировал их.
Территория, на которой жили бродники, была обширной и тянулась от низовья Дона вдоль всего северного побережья Азовского моря, и была известна не только в княжествах Киевской Руси, но и в Западной Европе. Об этом говорят венгерские документы, использованные П. Голубовским в работе «Печенеги, торки и половцы до нашествия татар». В этих документах, в частности, шла речь о направлении в начале 12 века католических миссионеров в «страну Броднию», которая находилась «в непосредственной близости от Азовского моря».
Сами же бродники представляли собой социальную общность, исповедавшую христианство, сохранившую с древнеславянских времен вечевые порядки. С военной точки зрения бродники представляли собой внушительную военную силу. Это подтверждают и Ипатевская и Воскресенская летописи. В них есть сообщение о том, что в 1147 году бродники помогли черноголовскому князю Святославу Олеговичу в борьбе за велико-княжеский престол с киевским князем Изяславом Мстиславовичем.
Военная сила нужна была бродникам и для защиты своих пределов от набегов кочевников, вероятность которых была реальной. Хотя, судя по длительности существования самой вольницы, отношения с половцами чаще всего являлись добрососедскими, а иногда и союзническими. Ведь в тех же летописях говорится, что на помощь Святославу бродники пришли в союзе с половцами.
Военная сила нужна была бродникам и для морских походов за добычей. Так, В. Мавродин в работе «Русское мореходство, на южных…» подчеркивает, между прочим, что «последними походами перед тем, как татары отрезали Русь от устьев ее рек и морских побережий были походы именно русской вольницы. Заметим здесь, что В. Мавродин был не последним из историков, безоговорочно утверждавших, что бродники являются военно-промысловой и торговой вольницей. И эта вольница вполне могла соперничать с генуэзскими купцами в торговле зерном, рыбой, рыбным клеем, мехами и другими продуктами своих промыслов. Ведь не зря же они помещали тогда на своих картах «Русские порты» в устье Кальмиуса.
Наличие этих портов, а также выгодное военно-стратегическое и экономическое положение древнего города определяли его значение, как одного из ведущих опорных пунктов вольницы. И, вероятнее всего, он являлся резиденцией предводителей бродников. В частности, имя одного из них – воеводы Плоскини – донесли до нашего времени Лаврентьевская и Новгородская летописи. Они повествуют о том, что в битве на Калке в 1223 году бродники выступили на стороне монголо-татар, а Плоскиня, как бы усугубляя вину всей вольницы, нарушил крестное целование князю Мстиславу Киевскому, клятвенно обещавшему от имени Джебе и Субудея, что монголо-татары дадут ему возможность живыми возвратиться в Киев. Фактически же князь и его дружина, как только покинули укрепленный лагерь, были преданы смерти.
В пользу того, что Плоскиня мог жить в Адомахе, говорит то, что от устья Кальмиуса до места злосчастной битвы было, как говорится, рукой подать. Во-вторых, сам факт выступления против своих единоверцев – славян и нарушение крестного целования станет понятным, если исходить из возникшей тогда перед воеводой Плоскиней дилеммы: или принять ультиматум Джебе и Субедея и сдаться на милость победителей, стать данникоми и принять участие в сражении на их стороне, или биться без малейшей надежды на победу, зная заранее, что город и вся Бродня будут преданы огню и мечу, а жители — мучительной смерти.
Такую дилемму Плоскиня, даже будучи воеводой, решить сам не мог. Это могло сделать только своеобразное вече вольницы. И оно выбрало первое. О том, что бродники стали данниками монголо-татар, свидетельствует письмо венгерского короля Белы lV папе Иннокентию, написанное в 1254 году, в котором он сообщает, что татары «заставили платить дань Русь, Куманию, Бродников, Булгарию», то есть Киевскую Русь, половцев, бродников и волжских булгар. В связи с этим можно с достаточным уровнем уверенности предположить, что город бродников в устье Кальмиуса мог существовать после 1223 года многие и многие десятилетия. Ведь монголо-татары сохраняли поселения бродников, обслуживавших переправы и плативших установленную дань. В частности, о том, что в северном Приазовье, ставшем частицей Дикого Поля, встречались русские селения, писали и Плано Карпини в «Истории монголов» после завершения дипломатической миссии в Монголию в 1245-1247 годах, и Вилем Рубрук в «Путешествии в Восточные страны», которые он совершил с такой же дипломатической миссией в Центральную Монголию в 1253-1255 годах.
Однако, к сожалению, из того, что они написали, ничто не говорит о судьбе, постигшей «страну Броднию и город бродников Адомаху». То ли они медленно угасли в результате не прекращавшихся стычек с кочевавшими улусами татар, то ли перестали существовать в 1380 году, когда с востока по Северному Приазовью прошла орда потомка Чингисхана Тохтамыша, чтобы в битве скрестить мечи с ратью хана Мамая, собиравшего там после поражения на Куликовском поле силы для нового похода на Москву. А может быть и Адомаху, и все поселения бродников смели с лица земли в семидесятые годы 15 века полчища османских турок, как это они сделали с татарским поселением Качибей, веницианской Таной и татарским Азаком в устье Дона, основав на месте Азака знаменитую крепость Азов.
Как бы там ни было, но конец жизни Адомахи и последней «Броднии» не означал конца жизни их жителей. Спасаясь от гибели, они ушли в приморские степи. Об этом пишет в работе «Русское мореплавание» историк Ю. Тушин: «На Диком поле… продолжало жить, хотя и сильно поредевшее русское население. Это были охотники, рыболовы, скотоводы, так называемые бродники». Ушедшие в степи бродники и стали предшественниками и донского, и запорожского казачества.
Николай РУДЕНКО.
Правильно автор Н Руденко передал непростую картину этногенеза бродников и казаков. Только добавить хочу, что «славянская колонизация» и постепенно «ославянивание» «обитавших там»(Азовское побережье) была в основном среди болгар. Это територия прежней «Великой Болгарии», где (пра-)болгары остались и после вхождение в Хазарском каганате (собственно хазар там было совсем немного, как и алан — они на более восточными землями жили).Авторы того времени (и Константин Порфирогенет, и русские)называли землю это Черная Болгария (в общем -земля между Доном и нижнего Днепра). так что схема этногенеза такая: — поздние сарматы — болгары Великой Болгарии (сарматы с некоторую помесь из угрови тюрков) — «черные» болгары — «бродники» (обрусевшие болгары) — казаки.