ИСТОРИЯ ЗАСЕЛЕНИЯ УЕЗДА
К сожалению, весьма обширный материал, касающийся истории заселения Мариупольского уезда, представляет доселе сырую, необработанную массу, которой еще не касалась рука исследователя. Весь этот материал составляют только отчасти местные архивы бывшего греческого суда и упраздненной палаты государственных имуществ: большая же часть весьма ценных документальных данных и сказаний на местном греческом наречии «апла» (по мнению знатоков, очень близком с наречием творца Илиады), составляет по слухам, достояние частных лиц, ревниво хранящих эти национальные реликвии.
Обширный труд исторического исследования основания греческих колоний по берегам Черного моря и в Крыму был предпринят местным уроженцем из греков сел. Чердаклы, покойным основателем и директором Мариупольских гимназий, Ф.А. Хартахаем. Часть этого труда, как нам известно, напечатана в 50 годах в журнале «Русское Слово», с весьма лестным отзывом Н.И. Костомарова о «молодом ученом»; затем, преждевременная смерть Ф.А. Хартахая прервала дальнейшие его исследования о судьбах крымских греков под владычеством татар и переселении их в приазовские степи. Для нашей скромной цели, «краткого обзора Мариупольского уезда», из оставшихся после покойного материалов мы воспользовались двумя-тремя старинными копиями правительственных бумаг и прошений Мариупольских греков и началом (в 1 ½ страницы), статьи, которую, он, как видно, думал было написать к 100-летнему юбилею переселения греков в Россию.
Не касаясь отдаленных времен кочевания в южных приморских степях России Половцев и Печенегов, о которых упоминают древние наши летописи как о временных пришельцах, то появлявшихся, то исчезавших в своих восточных кочевьях, не останавливаясь также на временах перехода через эти степи Монголов, поработивших затем почти всю тогдашнюю Русь, мы обратим внимание на период колонизации этих местностей инородцами в конце прошлого столетия. Первыми поселенцами в нынешнем Мариупольском уезде были греки, добровольные выходцы из Крыма, потомки тех древних эллинов, которые за 600 лет до Р.Х. колонизировали северное побережье Черного моря, основали там славные в древности Пантикапею и Херсонес Таврический, называвшийся также Ираклеотским от своей метрополии Ираклеи Понтской (на южном берегу Эвкзинского Понта). Эти греческие колонии процветали в Крыму самостоятельно до времен подчинения их татарам, образовавшим затем Крымское Ханство – одну из ветвей татарской орды. Варварский гнет, под которым они стонали несколько веков, исказил во многом их классический первообраз, но не лишил их постоянного стремления к освобождению. Гонимые этим стремлением, греки старались пользоваться каждой смутой, возникавшей в ханстве, и наконец, когда в 1769 и 1770 годах возгорелась война России с Турцией, и 2-я русская армия, предводительствуемая Князем Долгоруковым, по взятии укреплений перекопской линии, занимала близлежащие местности и города, они деятельно помогали русским, вступая в их ряды, и передавая «по тогдашнему критическому времени самовернейшие сведения», так как они были вхожи «к первейшим крымским начальникам». Об этом обстоятельстве, подавшем грекам надежду на освобождение и послужившем, впоследствии, ближайшим поводом к их переселению в Мариупольский уезд, потомки их упоминают в докладной записке, поданной Таганрогскому градоначальнику в 20-х годах нынешнего столетия. Как бы то ни было, в 1779 году часть крымских греков изъявила согласие на принятие подданства России и получила разрешение на переселение при самых благоприятных условиях со стороны правительства для его совершения. Впрочем, гораздо ранее и одновременно с тем, совершались и другие переселения в южнорусские степи и побережья: так в 1752 году прибыли сербы с Иваном Хорватом в нынешнюю Херсонскую губернию и основали поселение с военным устройством под именем «Новой Сербии»; затем в том же году, задунайские Славяне Сербы, с Иваном Шевичем и Райко Депрерадовичем, населили часть Екатеринославской губернии (в Славяносербском уезде); потом армянские выселенцы образовали Нихичеванский округ, состоящий из города и четырех селений.
Мы сказали, что крымские греки переселились на Азовское побережье при самых благоприятных условиях; государственный акт, даровавший им значительные права и льготы, была грамота Императрицы Екатерины II, известная у переселенцев под испорченным техническим названием «привилег» и сделавшаяся впоследствии предметом бесчисленных толкований и пересудов. Вот некоторые выдержки из этой грамоты, помещенные в той же докладной записке Таганрогскому градоначальнику: «соизволяем не только принять всех вас под всемилостивейший наш покров, но яко любезнейших чад успокоив под оным, доставить жизнь только благоденственную, колико желание смертных и беспрестанное наше о том попечении простираться могут…». Затем во 2-й статье «для удобнейшего поселения вашего отвесть в Азовской губернии особенную от прочих селений достаточную часть земли по Соленой и другим рекам и по берегу Азовского моря, с тем, что тамошнее изобильное рыболовство в дачах селений поселения вашего всемилостивейше жалуем вечно в пользу и выгоды всего общества без всяких в казну нашу податей…». И в заключение грамоты: «все сии преимущества жалуя, Мы торжественно и потомственно всему обществу на вечные времена…» и т. д. Из других официальных источников, а главным образом из записки, внесенной министром финансов в комитет министров, утвержденной им и ВЫСОЧАЙШЕ «опробованной» 19 февраля 1824 года, видно:
что крымские переселенцы были перевезены на счет правительства;
что им были построены на тот же счет жилища;
что им дана десятилетняя льгота от всяких повинностей;
что они были свободны от рекрутчины;
что они имели свой суд и расправу из своих выборных «по вольным голосам»;
что, по особому, конфирмованному Императрицей плану, для поселения крымских выходцев предназначено 1237475 десятин земли, границы которой определены следующие от устья Кальмиуса по берегу Азовского моря до Бердянского лимана; по р. Бердь до устья Каратыша и оттуда до самой его вершины, затем «по суходолу» на вершину оврага Кобыльного и до самого устья по реке Мокрые Ялы до устья р. Волчьей, потом по этой реке до оврага Осиноватого и к самым его вершинам, оттуда по суходолу к вершинам оврага Бересняковатого (ныне Берестовая), и до устья его, наконец по р. Кальмиусу до Азовского моря.
На этих условиях крымские греки, в числе 17000 душ обоего пола, выселились в 1778 году на отведенные им земли, а 21 мая 1779 года официально признано существование города Мариуполя и его округа. Руководителем греков при переселении был Игнатий, митрополит Готфейский и Кафский, благодаря влиянию которого греки, не желавшие вначале расстаться с привычным ярмом, терять при переселении добыток и менять на неизвестное будущее настоящую судьбу, как бы она ни была тяжела, решились оставить родину, к которой привыкли в течение стольких веков. Ф.А. Хартахай в краткой статье дает верную характеристику этой высокой духовной личности и посвящает глубоко прочувствованное слово памяти освободителя своих соотечественников. Фамилия Митрополита была Гозадин, так как брат его, Антон, занесен под этой фамилией в родословную книгу дворян Екатеринославского паместничества. Игнатий, после переговоров с князем Прозоровским, которому Румянцев поручил вести дело переселения христиан, склонил к нему до 31 тысячи греков; но, вероятно, в самый момент переселения значительная часть их осталась в Крыму, желая выждать результатов переселения партии отплывавших из Крыма с Игнатием. Результаты эти, несмотря на все усилия правительства облегчить во всем участь новых подданных , в течении первых 10-15 лет были весьма печальны для переселенцев. Вот в каких выражениях греческие уполномоченные описывают эти тяжелые годы в прошении, поданном уже в двадцатых годах текущего столетия министру внутренних дел Ланскому: «мы не в силах подробно описать всего того, что происходило при переселении нашем, и как действовали болезни, произошедшие от перемены климата, воды, от тесноты квартир и большей частью от неимения их»… «нелицемерно скажем и по самой истине, что целые семейства пострадали жизнью, а многие лишились половины оного (вероятно семейства) и ни одно семейство не осталось без потери отца, матери, брата и сестры, и детей, словом сказать, из 9000 душ мужского пола выходцев не осталось и третье части и в 15 лет едва могли набраться с новорожденными, при сочинении пятой ревизии, до семи тысяч душ…». Просители в числе бедствий не упоминают о тоске по родине, которая, без сомнения, снедала их в первые годы после переселения из такого земного рая, как Крым, в безотрадно-печальные приазовские степи. Но когда «в протечении многих лет», как выражаются в прошении греческие уполномоченные, «судьбам Вышнего угодно было успокоить нас от всех несчастных случаев поправлением нашего состояния»…, тем же судьбам, как видно, угодно было поразить переселенцев в самое больное место: той же грамотой Императрицы Екатерины II, которою положено было отвести для переселенцев 1200000 десятин земли, было вместе с тем положено, как видно из вышеупомянутой записки министра финансов, дать грекам по 30 десятин на душу, с платой, по истечении льготного срока, по 5 коп. с десятины. Отсюда следует полагать, что эта громадная цифра земель была предназначена в грамоте под переселение гораздо более значительного числа греков, может быть того гадательного их числа, которое митрополит Игнатий сообщал Разумовскому, на основании первых заявлений своих соотечественников, желавших переселиться; в противном случае, оговорка в грамоте о наделе в 30 десятин на душу была бы совершенно бесцельной. И, действительно, все позднейшие распоряжения правительства, по отношению к отведенной переселенцам земле, вполне подтверждают это предположение.
Так, из той же записки видно, что уже в 1794 году, т.е. 6 лет спустя после переселения, правительство, усмотрев, что греки заселили только малую часть отведенной им земли, положило взимать с них по 5 коп. с десятины за все количество земли, но платеж этот не взимался, за неизвестностью этого количества. Затем, в 1808 году, им был назначен трехлетний срок для заселения земель, по истечении которого греки должны были лишиться всей незанятой ими земли. Напрасно греки, опираясь на слова грамоты: «торжественно», «вечно», «потомственно» — старались доказать права свои на всю землю, упомянутую в грамоте; напрасно их ходатаи, и местного производства и заграничного изделия, исписывали кипы бумаги, загоняли почтовые тройки по пути в Петербург и затрачивали едва ли не сотни тысяч греческих рублей: правительство было глухо к их молениям, и не допускало иного толкования грамоты, кроме, в смысле, 30 десятин на душу. Впрочем, в этом деле нашлась единственная, имевшая правовое основание претензия греческих переселенцев, состоявшая в том, что при нарезке им 30-десятинного надела, за чертой граничной межи остались некоторые обработанные ими пахотные земли, и что межа эта прошла слишком близко к черте некоторых селений (от Нового Керменчика в одной версте). Понятно, что грекам жаль было тяжелых трудов, затраченных на разработку девственных целин, нетронутых плугом со времени образования южно-русского континента, а главное, для них была невыносима мысль, что их трудами воспользовались другие пришельцы, не связанные с Россией ни верой, ни памятью понесенных (лет 30 спустя), с отведенною переселенцам землею произошло и другое недоразумение sui generis: в меже, обозначенной экспликацией конфирмованного в 1779 плана недостало около полумиллиона десятин земли “от того что”, по характерному выражению записки министра финансов, “в самой натуре их не явилось”, как то было доказано назначенной в 1818 году, для поверки этих земель комиссией. Как бы то ни было, та же комиссия, получившая свше необходимые инструкции, назначила грекам:
на 11212 душ по 30 десятин предположено нарезать к 23 селениям: удобной (вместо 336360 дес.) 346602 десятины и неудобной 8978 десятин;
городу Мариуполю удобной (вместо 12000 дес.) 14264 дес. и неудобной 724 десятины;
для рыбного промысла, удобной 6000 дес. и неудобной 2332 десятины;
кроме того, прирезано для новых поселений и скотоводства, в смежности с землями существующих селений, 150000 десятин в трех местах: вблизи сел Константинополя и Богатыря, на правой стороне речки Кальчика, и близ берега Азовского моря между селениями Урзуфом и Новоспасовкой. Недоставшее до полной цифры этой прирезки количество земли отведено при селениях Сартаны, Чермалык, Карани, Новом Керменчике и при городе Мариуполе.
По отношению к маловажным греческим заведениям, мельницам и хуторам, находящимся на этих землях, и не вошедшим в состав назначенных грекам земель, по причине отдаленности от них, постановлено зачислить в случае домогательства греков, отведенные к этим заведениям земли, в число 150000 десятин, предложенных для нового поселения, с возвратом из них того же количества в казну; при этом постановлено за правило, чтобы удовлетворение подобных домогательств греков было допускаемо в тех только случаях, когда заведения их устроены были с дозволения губернского правительства «как известно, большая часть оных основана в том единственно намерении, чтобы затруднить отобрание излишних земель». Это распоряжение правительства, ограждавшее неправильный захват считавшихся казенными земель было однако же крайне тяжело для тех греков, которые, не рассчитывая на возможность подобного ограничения, устроили заведения в местах удобных, вдали от селений, не предвидя необходимости испрашивать на то разрешение губернского правительства. Тем же мнением комитета министров 19 февраля 1824 года назначена плата по 10 коп. с десятины со всей отведенной грекам земли, включая и запасную, и назначен 10-летний срок заселения этих полутораста тысяч десятин, с угрозой отнятия в казну в случае незаселения. Взимание установленной 10-копеечной платы с десятины отменено положением комитета министров 30 июля 1826 года для земель, отведенных городу и береговой рыболовной и постановлено на будущее время не взимать никакой подати с этих земель. Вместе с тем разрешено Анатольскому греку Теодосову, со всеми прибывшими с ним соотечественниками, поселиться на одном из запасных участков. отведенных для новых поселений, на тех же условиях, на каких поселились Крымские выходцы. Это новое поселение образовало в пределах нынешней Мало-Янисольской волости 24-е греческое селение под именем Анадолии. По истечении 10-летнего срока, определенного для новых поселений греков, оставшиеся незаселенными земли обращены в казну и употреблены правительством на тот же предмет, для поселения государственных крестьян, тем закончился спорный вопрос о землях греческих переселенцев.
Некоторые сведения о благосостоянии греческих переселенцев в период времени, следовавший за первыми десятилетиями бедствий, постигших их после переселения, мы можем почерпнуть из прошения, поданного их уполномоченным через посредство Таганрогского градоначальника Новороссийскому генерал-губернатору в начале двадцатых годов. В этом прошении уполномоченные говорят, что исключительное занятие греческих переселенцев составляет земледелие и скотоводство: во всех 23 греческих селениях они насчитывают более полумиллиона штук разного рода скота, как то: рогатого скота, овец и лошадей, что составляло по 50 штук разного скота на наличную мужского пола душу тогдашнего населения округа. Говоря о земледелии, уполномоченные упоминают о солидном количестве до 3000 плугов, а затем говорят о выгодах для казны, «кои происходят от выпускаемой за границу пшеницы, в селениях наших приготовляемых, а не менее того и от покупаемого в здешнем крае как в обе столицы (в 20-х годах!), так и во внутренние губернии скота и говяжьего сала». В этом же прошении мы находим указание, что и в те отдаленные времена население соседних русских губерний «доселе приходя многими толпами, при произведении поденных работ и годовых услужений, вырабатывало немалые суммы, коими и пополняло зависящие на них казенные подати и общественные повинности». Цитируя это прошение, мы отмечаем, как археологический курьез, что оно, судя по сходству почерка, изготовлено лицом подвизавшився в составлении прошения Министру Ланскому, а именно, оно «сочинено из документов, у просителей имеющихся, и переписано учителем Таганрогского уездного училища Дмитрием Аверьяновым» весьма мало грамотным, но обладающим элоквенцией, не уступающей самым выдающимся образцам приснопамятной риторики Кошанского. Мы не можем удержаться от желания привести одно из патетических мест прошения по оригиналу, сохраняя и его орфографию: «Ваше Превосходительство излейте Гремящее повсюду правосудие ваше на много числе (перенос) нное общество простирающее к вам Руки просящие помощи, отрите Слезы Старцев через отобрание (вероятно: текущие вследствие отобрания) земли лишающихся способов Спокойно провесть остаток дней своих, утешьте жен рыдающих о мужьях своих с великим трудом достающих собственно для себя и семейства Своего необходимо нужное пропитание, и от вратите предстоящую бедность от утеснения таких народов (немцы-то!) которые водворясь ныне в близи наших Селений и пользуясь разработанными многолетними трудами полями нашими производят наш скот во всякое время года»… Впрочем, такое канюченье и клянченье, такой тщательный набор жалких слов были характерной чертой прошений вообще до последних времен.
Несмотря на неудовлетворение ходатайства греческих поселенцев об оставлении за ними всех земель, отведенных для переселения по плану 1779 года, благосостояние греков, благодаря их трудолюбию и врожденному им духу предприимчивости, возрастало по мере того, как они применялись к новым условиям существования. Как люди, не лишенные коммерческих наклонностей, свойственных всем береговым жителям, они скоро сжились с соседями, на которых они так жалуются вначале, и сумели извлекать выгоды из этого соседства, так как немцы и поселившиеся впоследствии государственные крестьяне охотно нанимали у них излишек земель, а последние доставляли им отчасти рабочую силу. При достаточности земель, более зажиточные из греков стали вести свое хозяйство хуторами, так что с течением времени в среде их образовался известный контингент землевладельцев, постоянно увеличивавших свои участки новыми приобретениями; некоторые из них владеют теперь земельными участками от 200 до 2000 десятин и свыше.
Между греческими поселенцами, населяющими Мариупольский уезд, есть одно существенное различие – язык: в некоторых селениях говорят греческим наречием «апла», в других татарско-турецким языком, который заменил им родной язык еще в Крыму. Корень этого различия лежит, без сомнения, в условиях, при которых существовали Греки на родине под игом татар: те из них, которые жили в густо населенных татарами местностях, будучи вынуждены к частым и обязательным с ними сношениям, теряли мало-помалу навык владеть родным языком и усвоили чуждое и ненавистное им вначале наречие. Впрочем, даже есть заметное отличие в типе поселенцев, говорящих по-гречески и забывших родной язык: в облике последних ясно проглядывают черты из вековых угнетателей. Почти до последнего времени, церковное богослужение у греческих поселенцев совершалось на их родном языке, а в селениях, забывших этот язык, допускалось также чтение Евангелия на турецко-татарском языке. В настоящее время, как тот, так и другой язык употребительны только в массе сельского населения, и то в местностях, более удаленных от Мариуполя. В самом же городе, и, вообще, у более интеллигентной части населения родные наречия заменены русским языком и служат теперь только подспорьем, в особенности при торговых оборотах, при которых люди никогда не брезгают известным афоризмом Тайлерана: речь дана для того, чтобы удобнее скрывать мысли. С русской речью сроднила греков школа, в особенности, со времени упразднения греческого суда и поступления их в ведение общих учреждений, и эта великая заслуга должная быть всецело приписана гуманным и патриотическим стремлениям местного земства. Этот поворот к полному единению с общим для всех отечеством пошел гигантскими шагами с тех пор, как молодое поколение греков, как горожан, так и сельчан, стало обучаться в средних и высших учебных заведениях, раскрывающих им сразу всю нелепость сепаратизма и учащих служить общими силами общему благу. Из среды этих образованных греческих юношей в Мариуполе теперь уже не мало общественных деятелей, занимающих видные посты, как в общественных учреждениях, так и в судебных камерах. Из этой же среды, хотя гораздо ранее прочих, вышел и покойный Ф.А. Хартахай, пожертвовавший возможностью завидной карьеры в Варшаве, службе на пользу просвещения своей далекой родины. Очень способный, хотя, по-восточному, несколько тяжелый на подъем человек, он, почти со студенческой скамьи, с непривычной ему неустойчивостью преследовал
заветную мысль – дать родному городу собственные гимназии. К числу выдающихся личностей из местных греков принадлежит и известный в наше время живописец-пейзажист Куинджи (в переводе с местного наречия — Золотарев).
Национальные обычаи греческих переселенцев, как и следовало ожидать по их историческому прошлому, представляют смесь измененных веками обычаев древнегреческих с обычаями, приобретенными в Крыму. Наравне с их бывшими крымскими повелителями, греки до страсти любят лошадей и наездничество (джигитовку); народные же их празднества «панаиры», совпадающие теперь с храмовыми сельскими праздниками, могут служить отдаленным напоминанием древнегреческих игр, потому что они сопровождаются борьбой, пением эпических отрывков и иными состязаниями. Победитель в борьбе на панаире получает в награду голову быка, и эти трофеи еще в недавнее время стоили не раз участникам в состязании поломанных ребер и разбитых голов. Музыкальный инструмент, употребительный у греков – зурна, усвоен ими уже во времена владычества крымских ханов, и под его звуки обыкновенно отплясывается отмеченный тем же характером танец – яры-мава. Напев народных греческих песен заунывен, как выражение тоски по утраченной свободе, и предметом песнопения чаще всего служат эпически спокойные рассказы о героях, поплатившихся головою за любовь к родине и свободе.
Рассмотрим теперь историю дальнейшего заселения земель внутри великой межи конфирмованного плана, определившей в 1779 году границы Мариупольского округа. Прежде всего сюда следует причислить переселившихся одновременно с греками волохов и грузин, которые вошли в счет приведенной выше цифры 11212 душ в 23 греческих селениях и, по удостоверению греческого суда, были выходцами из Крыма. «Люди же другого происхождения проживают у них по паспортам; хотя же некоторые из них и женаты на гречанках, но по удостоверению того же суда землею не пользуются и по ревизии записаны в других местах». Затем, в правительственном акте 1824 года уже упоминается об отводе земель из отобранных у греков следующим поселенцам:
для общества «Израильских христиан» (без сомнения под эти именем следует понимать немцев-менониов, последователей сектатора Менно-Симониса, которые были поселены на земле нынешней Бергтальской волости), удобной 25750 десятин и неудобной 348;
для вышедших из заграницы прусских колонистов, удобной 29680 и неудобной 232 десятины;
для баденских выходцев, удобной 8340, неудобной 76 десятин.
Прусские колонисты, по крайней мере, значительное большинство из них, вышли из Прусской Силезии, онемечившейся бывшей славяно-польской провинции (Szlask); это доказывается встречающимися у немцев на каждом шагу польскими фамилиями: Маевский, Грунский, Пионтковский и т.д. Некоторые из этих колонистов, надо полагать, были раньше поселены в Литовских губерниях: одна из нынешних немецких колоний носит доселе название «Беловеж» (Беловежская пуща и селение того же названия в Гродненской губернии). Один из старожилов немецкой колонии Александерфельд рассказывал нам, что даже теперь в среде их есть один поселянин, говорящий только по-польски, а в прежнее время такие немецкие колонисты были не редки. Язык многих немецких колоний Platdeutsch с прибавкой некоторых весьма своеобразных оборотов речи, зависящих, очевидно, от заимствований извне конструкции; но нередко можно встретить колонистов, говорящих довольно чистым немецким языком. Русской речью поселяне-немцы владеют довольно плохо, и то только наиболее бывалые из них; масса же населения колоний по-русски не говорит вовсе, и даже во внутренних сношениях местной сельской и волостной администрации сохранился письменный немецкий язык.
По вероисповеданию, большинство немецких колонистов — лютеране, менее значительная часть – католики. Со времени переселения, немецкие поселенцы управлялись особым колониальным управлением, и только с 1872 года перешли в ведение общих учреждений.
Затем, в той же записке министра финансов, относящейся в 1824 году, упоминаются выделы из земель Мариупольских греков, во-первых, Петровским мещанам (нынешнее селение Петровское Новоспасовской волости), и казенным крестьянам селения Новоспасовского (нынешнее волостное село Новоспасовка), которым вследствие генерального межевания отведено 19988 десятин; во-вторых, еще в 1803 году утвержден за помещиками участок земли в 2221 десятину; в записке сказано, что участок этот на плане обозначен техническими чертежными знаками и поэтому положение его нельзя определить без плана; судя по количеству земли, надо полагать, что это владения Мазуренковых, образовавшие впоследствии нынешнее селение Лидино и одно крупное землевладение.
Самые ранние поселения бывших помещиков относятся ко времени, следовавшему непосредственно за присоединением Новороссийского края. Вначале огромные владения (до 40000 десятин в одни руки), были розданы казной в дар (генерал Каменский и другие); затем казна предложила желающим заселять эти необитаемые пространства, с платой оброка по 1 коп. с десятины и с правом приобретения земель в собственность по истечении определенных сроков. Но вначале желающих было мало, так как возможность татарских набегов удерживала каждого от рискованной попытки поселиться в их соседстве. На плане генерального межевания отмечены следующие помещичьи дачи: 1) по левому берегу нижнего течения Мокрых Ялов: Андреевка (владельца Клевцова) 13000 десятин; Крутогоровка (владелец Времева) 7000 десятин; Скудная (владелец Цертель) 12000 десятин; Богодаровка (влад. Рожинского) 7000 десятин; Федоровка (влад. Кириллова) 4000 десятин. 2) в бассейне Каратыша среднего течения Берды: Спартовка (влад. Гозадин, Кущ и Кириллов) 5000 десятин. Каликрат и Рудневка (влад. Яницкий) 1700 десятин; кроме того, отмечены две помещичьи пустоши: Горана (Ивановская) 7000 десятин и Тимофеевка 4000 десятин.
Все эти громадные помещичьи дачи находились в пределах Александровского и Мариупольского уездов и с течением времени распались на мелкие земельные владения, так что в наше время на месте их осталось только несколько крупных владений дворян, бывших помещиков.
Следующим, по времени, поселением было, по окончании войны 18298 года, возвращение в пределы России казачества, ушедшего в Турцию и принявшего ее подданство во времена переформирования Запорожской Сечи. Казаки возвратились в Россию, склоненные к тому Атаманом Гладким, и поселены в Мариупольском уезде между Каратышем, Бердою, немецкими колониями и юго-западным углом Азовского моря. Здесь они получили военную организацию, образовав «землю Войска Азовского» и основали, вместе с бывшими здесь казачьими поселениями, станицы: Никольскую, Покровскую, Стародубовскую, Новоспасскую и Петровскую. С упразднением Азовского Войска, офицеры их получили в собственность участки земель, а рядовое казачество получило наделы и устройство государственных крестьян.
После окончательного отмежевания в казну незаселенных греками земель, в начале сороковых годов начались новые переселения в Мариупольский уезд, и на совершенно новых основаниях. Этими переселенцами были, на сей раз, русские подданные – евреи; из северо-западного края, и государственные крестьяне из различных местностей. Переселения евреев вызваны были переполнением ими городов и местечек северо-западного края и литовских губерний, чрезвычайно вредно отзывавшихся на экономическом положении этих местностей, в особенности после истощения их политическим смутами начала 30-х годов. Кроме того, у Министерства Государственных Имуществ была цель сделать великий опыт применения труда евреев к земледелию. Понятно, что переселение это совершилось не по доброй воле переселяемых, когда сказано было роковое слово переселения, нам помнится, некоторые города и местечки Витебской губернии оглашались воплями и стенаниями израильских семейств, предназначавшихся к переселению на юг; их пугало даже представление той местности, куда им надо было следовать, и они обозначали ее одним общим, страшным для них именем «Херсон».
Но переселение евреев и приурочение их к плугу не могло дать желанных результатов потому, что в основе этой мысли лежала принципиальная ошибка – предположение, что тысячелетние жизненные условия и поколенные привычки можно ломать по щучьему велению. Эта ломка должна была выйти тем затруднительнее, что она производилась без согласия и сочувствия ломаемых. Слишком 40 лет спустя после переселения, настоящее положение евреев-колонистов не подает даже надежды, что в будущем можно ожидать чего-нибудь лучшего. Много еврейских семейств оставили наделы и ушли на обычные промыслы, много других лишены наделов за нерадение к хозяйству, остальные доселе требуют тепличного ухода, исключительной опеки особых попечителей и постоянных пособий от казны. Еврейские деревни-колонии представляют унылый вид запущенности и бедствия, как после вражьего нашествия. Этот вид кажется еще более унылым от сравнения с лежащими возле чистенькими и зажиточными, аккуратно выстроенными и тонущими в лесных насаждениях и садиках немецкими поселениями, пользующимися теперь полной свободой действий и самоуправлением.
Для заселения свободного остатка казенных земель в уезде, после упорядочения отношения греческих поселенцев, были привлечены государственные крестьяне не только из всех малороссийских, но из некоторых русских губерний, и эти переселенцы должны были по необходимости составить этнографический конгломерат, так как недостающее число в образовавшихся раньше селениях дополнялось новыми пришельцами из разных местностей. Наиболее переселенцев вышло из Полтавской, Харьковской, Черниговской, Курской и даже Смоленской губерний; они пришли , как люди бывалые, знающие свое дело, скоро справились с местным, незнакомым им материалом для построек, лимпачем (земляной кирпич) и раскинули свои неприхотливые селения по течению речек и балок. Получив в надел по 8 десятин на ревизскую душу, при умеренном оброке, они встретили на новых местах довольно благоприятные условия по сравнению с прежней оседлостью. И действительно, когда минуло переходное, тяжелое для всех переселенцев, время, а в особенности, когда наступило время свободы, а затем и самоуправление, благосостояние этих новых обитателей Азовского побережья могло казаться упроченным. К несчастью, за последние восемь лет, неурожаи от засух, хлебный жук, чума скота и эпидемии, сильно подорвавшие благосостояние более зажиточных греков и немцев, почти разорили этих более поздних поселенцев. Недоимки разных сборов и долги в продовольственные капиталы накопились на них в таком количестве, что без помощи сложных математических расчетов трудно определить возможность и время уплаты этих недоимок. Затем, с приростом населения, хотя он и не особенно велик, размер надела уменьшается, так что в настоящее время составляет средним числом уже только 5 десятин на душу. Наиболее неутешительно то, что при настоящих условиях, это обедневшее крестьянское население не может предвидеть конца своих тяжелых испытаний.
Наконец, последним движением чуждых элементов в бывший греческий Мариупольский округ было переселение в него легиона. Это был в действительности легион волонтеров имени Императора Николая I, составившийся из греческих добровольцев, храбро сражавшихся под русскими знаменами во время Севастопольской войны. Легион этот состоял, главным образом, из уроженцев греческого королевства, к которым присоединились славянские добровольцы из Турции. Значительная часть легионеров по окончании войны возвратилась в отечество на счет русского правительства, с выдачей притом годового оклада жалованья; остальным же, по большей части, бездомным и бессемейным, предложено было поселиться на льготных условиях вблизи своих единоверцев и соотечественников, мариупольских греков. Эти условия были приняты, и 200 человек легионеров поселились в шести верстах от Мариуполя, на участке, называемом митрополитским, потому что здесь жил митрополит Игнатий по выходе из Крыма. Первое обзаведение волонтеры получили полностью от правительства, дома же для них были построены при помощи их соотечественников. Предание об этом поселении еще так свежо, что со слов очевидцев, легко составить понятие о их первоначальном житье-бытье. Говорят, что вначале, непривычные к земледельческому труду и местным условиям, многие волонтеры, пользуясь близостью города, частенько уходили от своего очага и пускались на мелкие промыслы. При этом не следует забывать, что легионеры поселились одинокими, а ведь известно, что человеку нехорошо быть одному; мариупольские же греки, узнав поближе своих соседей, не изъявляли никакого желания родниться с ними. Очень может быть, что легионеры, при более благоприятных условиях, поступили бы в этой крайности так, как поступили строители Рима с сабинцами; но времена были далеко не те, притом же, волонтеры не могли устроить никаких подходящих игрищ, а мариупольские греки праздновали свои «панаиры» у себя дома. Разумеется, с течением времени, судя по крайней мере, по настоящему, все эти обстоятельства изменились к лучшему, и мы теперь видим, что в Волонтерской народной земской школе, существующей уже около 10 лет, обучается 37 учеников и учениц, а это могло случиться только при участии сабинянок, добытых какими бы то ни было путями. О степени благосостояния волонтерского поселка еще нельзя выразиться определенно: поселение это еще ново и за последние восемь лет успело испытать бедствия, общие всему уезду; во всяком случае, оно уже существует самостоятельно и прочно, и в прошлом году успело положить основу своему собственному капиталу.