Наш Мариуполь во время гражданской войны подвергался многим испытаниям. По нескольку раз он после перестрелки переходил из рук белой армии в руки красных. Через некоторое время город захватили банды Махно. И тогда было особенно страшно. Иногда, когда город покидали регулярные войска, будь то Красной Армии или белой – в городе была затаенная тишина, и никто не знал, что ожидает впереди, что принесет с собой утро, какие новые испытания ждут людей в неуправляемой стране.
Эти события врезались в память еще не созревшего подростка-девочки, уже понимавшей, что происходит, но не умевшей распознать сущности мятущейся действительности.
А утром ворвались в дом махновцы, с криками, с хамскими угрозами, с бранью. Главным требованием было: побольше водки, а к ней – что есть в доме. В те времена уже мало что осталось от прежнего изобилия. Но для таких «гостей» ставили на стол последнее, чтобы пришельцев ублажить. Отца моего они называли «хозяин» и требовали, чтобы он пил наравне с ними.
Отец мой был не робкого десятка. Он потчевал незваных гостей, пил наравне с ними, пока те, перепившись, сваливались под стол. Но отец, хоть и приходилось не отказываться, не был пьян: как говорится – ни в одном глазу. Вероятно, тут играло роль нервное напряжение. Через несколько часов «вояки», уходя, благодарили за прием и оставили у нас одного постояльца, махновского идеолога, по имени Николай. Он заявил, что будет охранять нашу семью от грабежей и посягательств своих единомышленников.
Но ровно через три дня ночью поднялась стрельба, топот копыт, скрип тачанок (такой транспорт предпочитал батько Махно), и махновцы исчезли, как сдутые ветром воробьи. Исчез и наш телохранитель Николай.
В город вошли части Красной Армии. Потребовали контрибуцию: белье для красноармейцев, продукты, назначив срок сдачи и расправу за неисполнение. Собрали все, что было. Сдали. Стало голодно, холодно, тревожно, темно (электрического света не было, сидели при коптилке). Но мы, подростки, не воспринимали все происходящее как катастрофу. Мы не мыслили, что это надолго, и что события, очевидцами которых мы стали – события исторического значения.
Сидя вечерами в темноте, мои братья, кое-кто из их друзей, нашедших приют в нашей семье (тогда многие семьи были разрознены), я и мои двоюродные сестры организовали домашний оркестр и каждый вечер играли и развлекались (вернее, отвлекались) музыкой. Оркестр был струнный: гитара, две мандолины, балалайка, скрипка и фортепьяно. Играли в полутьме.
Вскоре части Красной Армии под натиском банд Махно снова вынуждены были покинуть город. И к нашему удивлению, к нам заявился наш «телохранитель» махновец Николай. Он, оказывается, влюбился в нашу горничную Анюту, и его влекло в наш дом светлое чувство, свойственное, оказывается, и грабителям, и бандитам. На этот раз махновцы держались дольше – 10-12 дней. И когда к нам врывались их представители для конфискации то швейной машины, то пианино, Николай ничего не разрешал трогать, и кричал: «Машинка приданное моей Анюты, а на «пианине» мне каждый день играет гимназист». При этом требовал: «А ну-ка, сыграй мне «Яблочко». И когда брат садился за пианино и играл, он начинал петь и пританцовывать, отбивая сапогами.
Но, увы и эта «власть тьмы» кончилась бегством с перестрелкой, топотом и вновь наступающей глухой тишиной.
И вот однажды после всех передряг последних нескольких лет в город вошли войска белой армии во главе с казачьим полком. По инерции притаились все: рабочие, сочувствующие, особенно, евреи. Белогвардейцы не жаловали последних. Не избежали репрессий отдельные лица. Прочесывались рабочие кварталы. По наветам лиц, настроенных контрреволюционно, арестовывались и исчезали люди. Боялись всех: друг друга, казаков в их черных бурках с шашками и плетками. Но в городе было жуткое затишье, творились непредсказуемые действия новой власти.
К нам на постой направили двух офицеров. Они были изысканно вежливы, так как являли собой представителей дворян-аристократов. И, как выяснилось, один из них был граф Толстой, племянник Л.Н. Толстого. Присутствие этих офицеров в нашем доме защищали нас от отдельных случаев репрессий в отношении евреев. Обхождение постояльцев не оставляло желать лучшего.
Так шли дни.
Автор этих воспоминаний принадлежит к семье богатых мариупольских евреев Трегубовых. Эту фамилию мы уже не раз упоминали на страницах нашей книги.
Розалия Абрамовна многие годы учительствовала в школах Мариуполя. С ее любезного разрешения публикую несколько страниц из написанных ею мемуаров.
Читатель, конечно заметил, что Розалия Абрамовна упоминает махновские части в большевистской интерпретации – банды. В описываемое время она была ребенком, поэтому не знала, что в ту пору Красная Армия и Третья махновская бригада, входившая в ее состав, — в общем-то одно и то же. Поэтому не могло такое быть: красные выбили махновцев из города.
Я не стал исправлять эти неточности. В целом отрывок из воспоминаний Р.А. Трегубовой передает особенности быта и атмосферу той эпохи.
Лев Яруцкий
«Евреи Приазовья».
Интересный взгляд евреев на гражданскую в Мариуполе.