Комбинат «Азовсталь», трест «Азовстальстрой», ОАО «Азовмаш»…
Список предприятий, банков, учреждений, контор, действующих сейчас и прекративших свое существование в разные периоды истории нашего города, где «Азов» присутствует в тех или иных сочетаниях, можно продолжить на одну, а то и несколько страниц, если даже перечислить только те, которые находятся в Мариуполе. А ведь есть еще город Азов в Ростовской области. там, наверняка, немало предприятий, вывески которых начинаются с «Азов…».
Как «Азов» попал в наименование бесчисленных государственных и негосударственных учреждений, понятно первокласснику. Все они обязаны Азовскому морю. А откуда произошло название самого моря? Когда оно его получило? Оказывается сравнительно недавно — в 1699 году, когда была составлена карта южной России.
Историки утверждают, что морю дал новое имя сам Петр Первый, и связано оно с турецкой крепостью Азов. Помните из школьного курса Азовские походы Петра?
Углубимся еще в более отдаленные времена. С X1 века, когда половцы захватили древнерусское Тмутараканское княжество, древняя крепость у впадения Дона в морской залив была известна
как Азак или Ассак. Лишь с конца XIV века Азак постепенно превратилась последовательно в Озов, Язов и, наконец, в Азов.
Что означает это слово? На этот счет у специалистов существует много суждений, одни считают, что оно произошло от имени половецкого князя Азука (Азуфа), другие — от самоназвания предков осетин — ассов или азов — нынешних абхазов. Но, пожалуй, ближе всех к истине те, кто объясняет происхождение слова Азов из турского «азак» — низкое болотистое место.
Такого же мнения придерживаются филологи Г. Галкин и В. Коровин, основываясь на анализе исторических и литературных памятников. Кстати, этим исследователям удалось найти 421
название нашего моря, зафиксированного в различных исторических источниках. Здесь нет опечатки — именно четыреста двадцать одно. Такое многообразие объясняется сравнительно
просто. Кто только не жил или бывал на его берегах?
Киммерийцы, тавры, готы, протоболгары, скифы, меоты, древние греки и римляне, черкесы, славяне, генуэзцы, венецианцы, тюрки, арабы, другие народы, перечисление которых заняло бы
слишком много места. И каждый народ давал свое название, иногда даже не одно. Чаще всего оно связывалось с характером прибрежной зоны — заболоченными низинами.
Отсюда древнегреческая Меотида (от меотов — жителей болот), древнеримский Палус (по-латински — болото), генуэзское и венецианское Маре-Фане в переводе на русский язык означает
не что иное, как «море-слякоть». Самое маленькое и мелкое в мире (его максимальное глубина — 14 метров, а площадь поверхности около 39.1 тысячи квадратных километров) некогда
славилось изобилием рыбы и почти фантастическими условиями.
Неспроста еще у скифов оно называлось Карачулак, что означает — «рыбное», а по другим источникам — Темерундой, т. е. «матерью морей». Жившие с III века в Тмутараканском княжестве славяне окрестили его Синим или Русским, а позже — Сурожским.
Древние манускрипты сохранили для грядущих поколений и другие названия. Карпилуг или Карбалых (обильное рыбой), арабские Натчаг или Бар-аль-Азов, турецкие Бахр-Ассик (темно-синее), татарское Азак-Денис. Арабский путешественник Мусиди описал его под названием Румейского или море Нейтас. Чтобы не утомлять читателей, на этом закончим перечисление имен нашего маленького, но такого уютного моря.
Итак, многообразие названий Азовского моря связано, главным образом, с двумя его особенностями: заболоченностью прибрежной зоны и обилием рыбы. Что касается первой особенности, то она не совсем точна, так как далеко не на всем протяжении азовские
берега представляют собой топи и болота. А вот вторая – очень точно отражала действительность и была верна, пожалуй, еще лет шестьдесят-семьдесят назад. Позже, на глазах двух-трех поколений, рыбное изобилие моря стало катастрофически оскудевать. Теперь только от старожилов можно услышать о том, как ломились прилавки от разнообразной рыбы на старом базаре, площадь которого теперь занята зданием бывшего ДОСААФ и другими строениями. Глотая слюну, они будут пытаться объяснить, каким великолепным вкусом обладали вяленая селява и азовская селедочка, по сравнению с которой, по мнению местных знатоков, «балтийская сельдь и даже иваси — ерунда». С волнением будут повествовать о пузанках — небольших рыбешках, ныне совершенно исчезнувших, особенно вкусных, если их есть с перьями молодого зеленого лука и свежими помидорами. И, конечно, не забудут о рыбцах столь жирных, что их спинки просвечивались на солнце. Только от уж очень пожилых людей можно узнать, что рачительные мариупольские хозяйки покупали для праздничного, а то и повседневного стола своих семейств севрюжек, причем только еще дышащих, но отнюдь не «снулых». Они передадут рассказы своих дедушек и бабушек о том, как до революции сушеную тарань продавали только кулями – рогожными мешками вместимостью не меньше двух пудов, то есть по нашим меркам не менее тридцати килограммов; непроданный товар рыбаки отвозили к себе домой, и в морозные дни, зимой, топили печи.
Поделятся собственными воспоминаниями о первомайских демонстрациях сороковых-пятидесятых годов, теперь уже прошлого, двадцатого века, когда, обязательным атрибутом колонны работников рыбоконсервного комбината был грузовик с огромной белугой. Нет, это был не муляж, а живая огромная рыбина, выловленная накануне праздника в одном из рыболовецких колхозов.
Но это — воспоминания, так сказать, потребителей чудесных даров нашего моря, гораздо реже встретишь тех, кто знает, как эту великолепную рыбу ловили в прошлом, и как вообще
относились мариупольские рыбаки к своему морю – своему кормильцу. Среди них — бывший начальник одного из отделов местного филиала «Гипромеза» Сергей Григорьевич Дьяченко. Его
род происходит от запорожских казаков, которые задолго до того, как было принято решение в Санкт-Петербурге о строительстве города на берегу моря в устье реки Кальмиус, обосновались на азовских косах и занимались рыбным промыслом. Он досконально знает быт рыбаков Приазовья, ведь еще мальчишкой пришлось ему помогать отцу в нелегком рыбацком труде. Сергей Григорьевич может подолгу и с мельчайшими подробностями рассказывать об устройстве судов и снастей для прибрежного и дальнего лова, о видах и повадках рыб, а также о способах приготовления из них разнообразных блюд, и тех, что ели каждодневно и деликатесов.
Вот что особенно запомнилось из бесед с Сергеем Григорьевичем.
Для рыбаков море было тем, что и для крестьянина — пашня. Они берегли его запасы, старались рачительно распоряжаться хозяйством, дарованным им Богом. Когда вели промысел пузанка —
рыбки сантиметров двенадцать-пятнадцать длиной, и вдруг среди него обнаруживается малек тарани, лов немедленно прекращали.
Они никогда не ловили рыбную молодь — ждали, когда она подрастет. Сергей Григорьевич был очень удивлен, когда на страницах газет развернулась дискуссия вокруг создания искусственных в Азовском море рифом для воссоздания рыбных запасов. Большая часть рыбаков Мариуполя очень давно делали «семейные рифы», правда, их так не называли. В жару, безветренную погоду, когда не было смысла ставить сети, на баркасах на расстояние в 200-400 метров от берега вывозили камни, битый кирпич, паровозную золу — благо, что железнодорожное депо было поблизости. Там все это добро сбрасывали в море, брали пеленг с помощью нехитрых угломерных приспособлений на колокольню Харлампиевского собора и купол Марии-Магдалининской церкви, которая была в сквере. Таким образом, рыбацкая семья определяла местонахождение места, где в будущем можно ожидать хорошие уловы. Смысл такой работы заключались в следующем. Вокруг завезенных камней со временем образовывалась отмель, на ней расселялись водоросли, которые были кормом для креветок, а уж за креветками приходила хищная рыба. Что интересно, никто не посягал на чужую рукотворную отмель. Там ловила рыбу только та семья, которая ее создавала.
По мнению С. Г. Дьяченко, гибель моря началась с той поры, когда перестали думать о его будущем. Это истинная правда, что тюлька спасла тысячи жителей Мариуполя и прилегающих районов от голодной смерти в тяжелые неурожайные послевоенные годы.
Но, правда — и то, что массовый лов тюльки с помощью мелкоячеистых «ставников», простирающихся на сотни метров поперек путей движения косяков рыбы, приводил одновременно к массовой гибели мальков и молоди куда более ценных пород рыбы, чем тюлька. В давние времена бычок также не был объектом промысла. Его ловили удочками мальчишки ради забавы, а то и
как дополнительный приварок для бедствующей семьи. Пожалуй, уже в послевоенные годы на бычка обратили внимание «дяди» из Министерства рыбного хозяйства, или как оно там называлось.
Бычка стали ловить с помощью траулеров, оснащенных кошельковыми неводами. Бычок — рыба донная, и чтобы его достать, «драли» неводами дно морское, что, естественно, приводило к его эрозии. Во время штормов вода становилась коричневой. Вред от этого очевиден. И еще, реки и речушки, впадающие в Азовское море, давно перегорожены плотинами для полива полей, а ведь в эти водные артерии шли нереститься селява, рыбец, тарань и другая рыба.
С болью говорят многие мариупольцы о трагической судьбе нашего моря.
Не дай Бог, чтобы наши потомки спрашивали: «А это же с какой стати Азовское море древние называли Карбалык, то есть богатое рыбой?».
Сергей Буров