Произошла эта встреча неожиданно.
Каждый раз, приезжая в Мариуполь лечиться в санатории “Металлург” или погостить, приходил он к этому старинному зданию из красного кирпича на улице Карла Либкнехта. Пришел и в тот раз. Никого ни о чем не спрашивая, ни с кем не заговаривая: просто хотелось побыть здесь, в этом здании, с которым связано немало воспоминаний.
Однако заговорили с ним. Мужчина, который шел по коридору навстречу, может, и прошел бы мимо, но увидел сверкнувшие награды на пиджаке у незнакомца (дело было в День Победы), остановился и спросил:
— Простите, вы кого-то ищете?
— Да нет, никого.
— У вас какое-то дело? Может, ко мне? Я директор.
— Нет. Просто я когда-то учился здесь… Сейчас приехал в город и вот… пришел. Как-никак родные ведь стены…
Так нежданно-негаданно и состоялась его встреча с преподавателями и учащимися третьего городского профтехучилища. Подростки смотрели на него с интересом: им уже сказали, кто их гость, и когда показали ему учебные кабинеты и мастерские, попросили:
— Расскажите, пожалуйста, о себе — как учились, как воевали.
Что рассказать им? Да разве расскажешь все, если жизнь
его была нелегкой и в нее вместилось так много, если ему в их возрасте довелось повидать и пройти через такое, чего они, кажется, и представить себе не могут, разве что в книжках про это читали. Так что же рассказать?
…Нынешнее третье профтехучилище тогда, в довоенные годы, было шестым ремесленным училищем, и поступил он в него учиться в предвоенном сороковом году. Стал учиться на формовщика, получил койку в общежитии, рядом с ним — такие же неунывающие ребята. Чего еще надо? Не избалован. Сирота, он с трех лет воспитывался в Мариупольском детском доме. Хорошо помнит, как однажды прдошла к нему в детдоме женщина и ласково заговорила с ним, о чем-то расспрашивала, и он потянулся к ней детским сердчишком. Она приходила еще, они подружились, потом и его к ней отпускали в гости, так вот и получилось, что Мария Сахарова (позже он узнал, что была она активисткой женотдела, народным заседателем в суде) стала ему родным человеком, вроде матери. Она со временем и посоветовала идти в ремесленное училище и выучиться рабочей специальности.
И выучился бы, да война помешала.
Как только началась она, так и училище тоже стало жить по военному распорядку: учились и работали — в мастерских отливали корпуса гранат, одним словом, трудились для фронта.
В то памятное утро 8 октября его группа только что вышла из столовой (находилась она на втором этаже пятиэтажки, где до недавнего времени был универмаг “Детский мир”), как вдруг на улице показались танки с крестами на броне и загромыхали по булыжнику, полоснула пулеметная очередь. Все бросились врассыпную. Николай побежал в сторону водонапорной башни, вниз по улице, на Комсомольскую, забежал к Сахаровой — она лежала больная.
— Уходи, Коля, из города, уходи скорее. Беги через Кальмиус, — только и сказала, услышав от него, что произошло.
В чем был, в форменной шинельке, даже не сообразив взять хоть какой-нибудь документ, выскочил из дома и побежал — по Торговой, к азовстальскому мосту, куда бежали и шли многие, и потом дальше и дальше по Левобережью к дороге на Ростов. Шел пешком, выбиваясь из сил, подбирали — ехал на машине. Мир не без добрых людей — они-то и помогали мальчишке. Из Ростова-на-Дону пароходом добрался до Калача, поездом — до Сталинграда. На речной пристани прошмыгнул в стоявший у причала пароход и спрятался в угольном трюме. Ну и вид у него был, когда уже в пути кочегары вытащили его на свет божий!.. Капитан смотрел на него, грязного, худущего, оборванного, и думал, что делать с этим “зайцем”. Тут подошел ладный красивый человек с двумя орденами на штатском пиджаке (один — орден Ленина, это точно определил “нарушитель”) и, обращаясь к капитану, сказал:
— Мальчонку я беру с собой и позабочусь о нем.
Пронесло!
Кто был этот добрый человек, выручивший и пригревший его, не знал, допытываться не стал, но видел, что на пароходе его почти все знали и звали Николаем Ивановичем. Тезка! Дядей Колей стал называть его Николай Жуков. Вместе дошли до Астрахани, затем морем — в Красноводск, поездом — в Алма-Ату. Там у дяди Коли оказалось много друзей и приятелей, они навещали его в гостинице и некоторые из них показались мальчонке очень знакомыми, только никак не мог вспомнить, где и когда встречался с ними раньше. Потом уж узнал, что дядя Коля — это известный артист Николай Боголюбов (ну кто же не видел тогда фильм “Великий гражданин”, в котором он играл главную роль!), а знакомые незнакомцы — тоже артисты, которых видел в кино: Любовь Орлова, Николай Крючков и другие. Вот дела!.. А кто не знает Сергея Михалкова, “Дядю Степу”? И он тут был, и с ним познакомился Николай, бывал у него в семье, играл с его ребятами — Андреем и Катей.
Однажды, когда Боголюбов и Михалков поехали выступать к бойцам и взяли его с собой, упросил их определить его воспитанником в воинскую часть. Так оказался он в музыкальном взводе полка.
В один из весенних дней сорок второго года приехал с оказией в город повидаться с Боголюбовым, но не застал его, тот уехал на съемки; зашел к Михалковым — Сергея Владимировича тоже нет, он на фронте военным корреспондентом. Вышел на улицу, и так почему-то невесело ему стало, вспомнил свою названую мать, вспомнил Мариуполь. Что и как там теперь?.. Не заметил, как ноги сам привели к вокзалу, а там эшелон воинский отправляется, на фронт, наверное. Эх, была не была! Подбежал к открытой двери теплушки, к нему протянулись руки солдат — и втянули его в вагон.
Так оказался он в одном из полков стрелковой дивизии, которой командовал его земляк, уроженец Кривой косы, что неподалеку от Мариуполя, Иван Ильич Людников. В Сталинградской битве дивизия прославится мужеством и стойкостью ее воинов и станет легендарной, но это было еще впереди, а тем жарким летом она вела оборонительные бои на подступах к городу на Волге.
…У Малых Рассошек вражеские танки прорвали первую линию обороны, автоматчики стали окружать штаб полка.
— Всем занять круговую оборону!
Связь, связь нужна позарез! Но молчит трубка полевого телефонного аппарата.
— Жуков!.. Бегом, ползком, как сможешь, но доберись. Слышишь, доберись! Не сумеешь дойти — все здесь поляжем.
Бежал, полз, снова бежал, падал, тут же поднимался и — вперед. Выбивался из сил, сердце колотилось и подкатывало к горлу… Вот уже недалеко позиции батальона. И туг ударило что-то горячее в ногу, опрокинуло на землю, и он никак не мог подняться. Но бойцы заметили его, подползли, дотащили до окопа.
В госпитале в Казани был самым малолетним раненым и потому, наверное, часто ловил на себе особенно жалостливые взгляды сестричек и врачей. Подошло время выписываться — уговаривали остаться, предлагали какое-нибудь дело при госпитале. Не соглашался — “К своим, в полк”, и все тут.
Возвратился на фронт, когда уже давно закончилось Сталинградское сражение, а дивизию, ставшую гвардейской, перебросили далеко севернее, туда, где вскоре начнется другая крупная битва — Орловско-Курская. Но это будет потом. А пока шла подготовка. От штаба полка Николай держался подальше — был приказ отправить воспитанников в тыл, так что лучше не попадаться на глаза начальству. Ушел в батальон, на самую передовую.
Когда вздыбилась поднятая разрывами снарядов земля, когда пошли вражеские танки и пехота, Николай Жуков был с бойцами в окопах, подносил патроны расчетам противотанковых ружей и гранаты. Первую атаку отбили. Вторую увидеть ему не довелось: наткнувшись на него у стрелковой ячейки, комбат гаркнул:
— В тыл! Немедленно в тыл!
А какой у полка тыл? Считай, передовая рядом. Вывозил раненых, подвозил боеприпасы. Ну, а когда сражение переломилось в нашу пользу, когда перешли в наступление, все-таки вернулся в свой батальон.
…А еще был небольшой, всего ничего, клочок земли на правом берегу Днепра, захваченный батальоном после форсирования реки, и на наскоро отрытые позиции шли танки и самоходки. Следом за ними перебегали автоматчики и орали: “Рус — буль-буль!”, мол, сбросим вас в воду, утопим. Рвутся снаряды, пулеметные очереди выкашивают все живое; самоходки прорвались к наблюдательному пункту, и был страшный миг, когда растерялся Колька Жуков, одолел его липкий страх.
— Отсекай десант! — хрипло кричал командир роты капитан Безуглов.
Властный крик вывел из оцепенения. Схватил Николай автомат, приподнялся над бруствером — враг рядом. Вскинул оружие, нажал спусковой крючок, ППШ запрыгал в руках, и увидел парнишка, как от его автоматных очередей падают те, в серо-зеленых мундирах. Сменил диск и опять стрелял.
Это была не первая и не последняя атака в тот день, но выстояли, удержались, а ночью на подмогу переправился еще один батальон, а там и вся дивизия уже была на правом берегу. И на выгоревшей, перепачканной грязыо гимнастерке воспитанника полка Николая Жукова засияла медаль “За отвагу”. Это особая медаль. Солдатская. Особо уважаемая солдатами. И получил он эту награду в свои неполные пятнадцать лет.
В тяжелых боях под Львовом, в сложной обстановке при переходе через вражеские тылы он помогал поддерживать связь со штабом, при этом проявил храбрость и еще раз удостоился награды, и снова медали “За отвагу”. Что и говорить, далеко не каждый бывалый солдат, не один день провоевавший на передовой, мог похвалиться такими наградами. А Колька Жуков мог! Да только не хвалился, не принято это у солдат.
Высокие знаки воинской доблести не спасли его, однако, от гнева командира дивизии, который узнал, что Жуков еще на передовой, а не в тылу, как было приказано. На этот раз отвертеться не удалось и пришлось собираться в дорогу — в Суворовское училище. В последний момент начальство сменило гнев на милость и разрешило парнишке заехать в Мариуполь — рвался туда узнать о судьбе своей названой матери.
Приехал в город, пришел к ее дому, а дома нет, одни обгоревшие стены. Соседка сказала, что фашисты ворвались в квартиру Марии Сахаровой и, больную, увезли в гестапо. Разыскал ее мать, бабушку Кристину, и она, обливаясь слезами, рассказала, что дочь из гестапо не вышла, погибла.
После того, как увидел, что сделали оккупанты с его городом, что услышал о судьбе той, которую считал своей матерью, в училище ехать не мог. Только мог отправиться совсем в другую сторону — на фронт. Так и сделал. Хотя и не надеялся на это, но все же самовольство сошло ему с рук (наверное, поняли, что было у него на душе) и даже больше того: добился направления в полковую разведку.
Что такое полковая разведка — дело известное: ночью группа скрытно уходит через передний край в расположение врага, захватывает “языка” и доставляет его к своим. Или, затаившись, и сутки, и двое наблюдает за противником, засекает расположение его огневых позиций, дислокацию и передвижение войск. Об этом просто говорить сейчас, но каких сил стоило, какого труда, мужества требовало, сколько при этом гибло хороших ребят!.. Всё это испытал и Николай Жуков.
На территории Польши один-одинешеиек ходил на разведку во вражеский тыл, переодетый в гражданскую одежду, без оружия. Да, трудно, опасно, но — надо. Ночью проводили через передний край, в расположении врага пришел к местному жителю, адрес которого ему дали, и жил у него несколько дней, узнавал места расположения войск и техники, все запоминал. Возвращался к своим тоже ночью. И надо же было такому случиться — уже на нейтральной полосе попал под артиллерийский обстрел немецкой батареи и его сильно контузило. Но — добрался, сообщил все сведения.
В самом конце апреля, уже у фашистской столицы, возвращаясь из ночного поиска, разведгруппа наткнулась на гитлеровцев и вынуждена была принять бой. Грохот выстрелов ближнего боя, пульсирующее пламя у среза ствола автомата, вспышки гранатных разрывов, крики… А потом перед глазами Николая полыхнул огонь, острая боль вошла в тело, навалилась беспросветная тьма…
Очнулся в медсанбате, бинтованные-перебинтованные руки страшно болели, нестерпимая боль и вернула его из забытья. Тут-то ему и рассказали, что было ночыо, в том коротком бою, после взрыва фауст-патрона, чем закончилась ожесточенная схватка. Как услышали на передовой, что разведчики ведут бой, поднялись на выручку. Да только одного Николая, покале ченного, без сознания, и вытащили. Остальные разведчики все полегли в коротком ночном бою.
Орден Отечественной войны II степени вручили ему в госпитале.
Лечился долго, затем служил при штабе 8-й гвардейской армии, закончил авиационно-техническое училище и только потом уволился из армии в запас.
Через несколько лет после войны разыскал Николая Ивановича Боголюбова, встретился с ним в Москве.
— Рад, очень рад, что ты вернулся с войны живой. Горжусь тобой, тезка, — сказал ему при встрече “дядя Коля”.
Потом еще не раз бывал у него в Москве, приезжал и с семьей, встречался и с Михалковым.
На одной из послевоенных встреч однополчан кто-то из боевых товарищей сказал ему:
— А знаешь, книга писателя Катаева “Сын полка” про тебя ведь написана.
Отмахнулся:
— Да ну, что ты…
Конечно, со всей определенностью утверждать, что эта книга именно о нем, трудно. Скорее всего, образ ее героя собирательный; очень возможно, что в военные годы кто-то рассказал Валентину Катаеву о юном разведчике Николае Жукове. А рассказать было что!.. В одном из документов бывший командир полка Герой Советского Союза И. С. Емельянов пишет: “Он был любимцем полка. В боях проявил образцы мужества, отваги и храбрости. Это был бесстрашный воин, не один раз смотревший смерти в лицо, в тяжелых условиях боя пренебрегал опасностью для жизни, всегда был в боевых порядках, там, где особенно трудно… И я горжусь таким бесстрашным боевым товарищем, как сын полка Николай Жуков”.
И в послевоенные годы он высоко держал фронтовую “марку”. Строил Братскую ГЭС, заочно закончил институт. Работает на мебельной фабрике в Запорожье.
…Нет, далеко не все рассказал Николай Петрович ребятам из профтехучилища на той встрече. И можно ли вообще все рассказать?! Да, конечно, вспомнил несколько интересных фронтовых эпизодов, но говорил подросткам прежде и больше всего о том, как надо любить Родину и уметь защитить ее в суровую годину, как важно беречь честь смолоду, хранить славные традиции старшего поколения, учебой и трудом продолжать эти традиции.
С той встречи и подружился с ребятами из третьего мариупольского профтехучилища. Снова приезжал в родной город и снова приходил в свое училище рано поседевший сын полка Николай Петрович Жуков.
Семен Гольдберг
1982 г